Милош Кратохвил - Магистр Ян
Бургомистр громко шлепнул толстой ладонью по столу:
— Поговорим о деле. Мне кажется, что наше посольство действовало неудачно. Оно должно было задеть короля за живое: намекнуть, что папе достаточно объявить страну еретической, тогда прощай его императорская корона! Хотя он уже безвластен, однако вам следовало бы говорить с ним именно о короне.
Недовольный Штумпфнагель надулся от злости, напоминая толстую жабу:
— Мы пробовали говорить и похитрее! Но я не желал бы вам испытать то, что испытали мы! Король едва не спустил на посольство своих охотничьих собак. А про наше сообщение он сказал, что это жалкая клевета. Гетман Вокса, наверное, доложил королю, что в городе всё в порядке. Королю, мол, неизвестно, кто кого подстрекал больше. Он хорошо знает пражан, — продажа индульгенций успешно продолжается. Потом король обрушился на посольство, словно оно было виновником беспорядка. Он напомнил, что мы отвечаем за порядок в городе. Король обещал четвертовать нас, если в городе будет пролита хоть одна капля крови!
— Так он и сказал? — спросил Штумпфнагеля Протива, вскочив со своего места. Священник побледнел.
Советники удивленно поглядели на него. Лицо Противы разгладилось, и на нем появилась злая улыбка.
— Э-эх вы, достойные отцы города, чего еще ждете? — сказал он и сел на свое место. Насладившись всеобщим изумлением, Протива важно добавил:
— Его королевское величество безусловно подразумевал под своей угрозой нечто весьма серьезное. Согласно этому должны вести себя и мы. Что мы можем и должны сейчас сделать? Только одно… — И Протива начал обстоятельно излагать свой план. Слушая фарара, члены совета постепенно оживились, горячо одобряя его предложение.
* * *Пражане, заполнившие улицы, не расходились. Они чувствовали уверенность в своих силах. Священники больше не заикались об индульгенциях. Сознание этой победы радовало людей.
Весенний воздух стал свежее и прозрачнее, — он сам лился в легкие. Каждый камень и каждый столб казались теперь ярче и красивее.
Кто-то крикнул:
— Идем к Вифлеемской часовне!
Чьи это слова? Всё равно, куда идти. В Праге много костелов. Пусть священники трепещут перед народом! Они пошли по узенькой улочке к ослепительно белой Вифлеемской часовне. Напротив темнел костел святых Филиппа и Якуба. В ту сторону никто даже не взглянул.
Они с любовью смотрели на двери часовни.
Вдруг кто-то сзади крикнул:
— Смотрите-ка, что делается в костеле святых Филиппа и Якуба.
Приходским священником этого костела был патер Войтех, один из самых рьяных врагов Гуса и тайный союзник Яна Противы. До сих пор толпа не замечала этого костела. Каждый, кто приходил на Вифлеемскую площадь, думал только о часовне магистра Яна. Им казалось, что там, в часовне, — открыта она или заперта, — днем и ночью звучат слова их учителя.
Толпа, хлынувшая в костел святых Филиппа и Якуба, очутилась в большом темпом помещении. После яркого солнечного света она показалась пещерой с колоннами. Только в главном алтаре ярко блестели драгоценные украшения, позолоченная дароносица, табернакул,[34] кресты и статуи. Мало-помалу во мраке затрепетали свечи, как блуждающие огоньки на болоте.
Когда у порога послышались шаги, несколько молельщиков повернули головы к выходу. Большая же часть прихожан не оглянулась на вошедших людей.
В это время патер Войтех заканчивал свою проповедь:
— …следовательно, вы обязательно проявите любовь к нашему папе и должным образом окажете ему помощь в святой войне. Эта помощь будет самым лучшим ответом дерзким бунтовщикам-еретикам, выступающим против индульгенций.
Отец Войтех заметил, как вошли непрошеные гости. От страха у него на лице выступил пот и перехватило горло.
— Таким образом вы ответите и самому заядлому противнику святой церкви… — Патер хотел было произнести имя этого противника, но от страха оно застряло у него в глотке.
Прихожане поняли его намек. Толкаясь, они стали пробираться вдоль стен костела. Прихожане освободили дорогу серой, неумолимо наступавшей толпе и начали торопливо выбираться из костела прочь, на площадь.
По свободному проходу между скамьями безудержно сновали непрошеные гости. Патер с ужасом поглядывал на их суровые лица, на убогие плащи студентов, жалкую одежду поденщиков и подмастерьев, на руки, крепко сжатые в кулаки, и на ноги, которые своими шагами словно отмеряли его судьбу.
Священник почувствовал слабость во всем теле, — он был готов убежать с кафедры. Но те, кто только что вошел в костел, стояли у ступенек подиума и ожидали.
Зачем он послушался патера Противу и заговорил сегодня об индульгенциях? Как мог он позволить Противе убаюкать себя в такое опасное время и поверить, что его костел минуют бесчинства? Почему Протива настаивал на проповеди сегодня, а он, Войтех, не отказался?
От страха у него зуб не попадал на зуб, а дрожавшие колени опустились на ступеньку лестницы.
— Что… что вам угодно?
Ему никто не ответил. Тогда он встал и крикнул:
— Я неприкосновенен! Я — слуга божий!..
Фарар побелел, как мел, — нет, ему не следовало говорить этого. Так он может вызвать у них еще больший гнев.
Но никто не выражал никакого негодования. Отозвался один, очень спокойный, насмешливый голос, и отец Войтех понял, что имеет дело не с темной толпой, которую можно запугать или обмануть: пришельцы хорошо знали, чего им надо. Таких не уведешь от цели.
— Не поминай имя бога всуе, — сказал Мартин. — Мы не знаем, действительно ли ты слуга божий. Скорее ты сын и слуга дьявола. Мы поняли это по твоим словам.
— Я ничего не сказал… Кроме того, что велела архиепископская консистория… — дрожа и заикаясь, объяснял священник.
— А сейчас повелеваем тебе мы! — резко прервал его Мартин. — Клянись, что перестанешь читать на кафедре папскую буллу и предлагать индульгенции верующим!
Патер Войтех, стоявший на ступеньках лестницы, съежился от страха, спрятал руки в складки сутаны, а голову — в плечи:
— Я… я не могу. Мне приказали…
— Это мы уже слышали. Кому собираешься подчиняться — нам или консистории?
— Архиепископ далеко, а мы — рядом, — насмешливо заметил подмастерье Ян. — В следующее воскресенье мы еще разок послушаем тебя.
Грозное кольцо вокруг священника продолжало суживаться. Патер Войтех упал на колени и поднял вверх руку:
— Клянусь… Не буду… Не скажу ни слова. Исполню всё, что хотите… А теперь будьте со мной милосердны. Отпустите меня.
Подмастерье Ян снова оборвал его:
— Что ты собирался сказать о нашем магистре?..
Яна поддержали его друзья:
— Это тоже тебе приказали?..
— Мы запихнем твои слова обратно в глотку!
Охваченный ужасом, фарар снова начал клясться:
— Я… друзья, даже не заикался о Гусе.
— А кого ты подразумевал под самым заядлым противником церкви, отец?.. — не дал ему договорить Ян.
Напуганный священник шевелил губами, но голос отказывался ему служить. Умоляюще сложив руки, он поворачивался в разные стороны, отыскивая человека, на чьем лице можно было бы заметить сочувствие. Его взгляд остановился на Сташеке. Священник обнял колени юноши и начал жалобно умолять о милости. Он поклялся никогда больше не хулить великого проповедника.
Сташек с отвращением взглянул на человека, валявшегося у его ног. Вот он, помазанник божий! Парень сказал:
— Повторяй за мной: «Магистр Ян Гус…»
— Магистр Ян Гус… — ловил на лету и повторял слово за словом патер Войтех, — святой, человек незапятнанной совести. Никто не может его изобличить как проповедника еретического слова и дела.
Тут священник заметил, что толпа брезгливо отступила от него. Двое подхватили патера сзади и поволокли к ризнице. Они особенно громко кричали и ругались. Вдруг полуживой от страха священник услышал, что один из них шепнул:
— Приходи сегодня вечером к фарару Противе за наградой!
Патер Войтех понял, что Протива всё предусмотрел, — фарар сделал два прыжка и вбежал в ризницу. Перед тем, как запереть двери, он обернулся к толпе и крикнул громким торжествующим голосом:
— Гус — еретик… антихрист!
Подобно вздыбившейся волне, люди обрушились на дубовые двери, окованные толстым железом и запертые изнутри на крепкий засов. Они тщетно колотили руками по дереву, барабанили в железо, шумели, проклинали, угрожали.
— Он удерет от нас задним ходом! Бежим за костел!
Те, кто раньше приглашал толпу в костел святых Филиппа и Якуба, снова звали ее вперед. Толпа быстро вернулась и помчалась к выходу. В одно мгновение костел опустел. Три подмастерья, Йоганка и несколько студентов остались охранять двери ризницы.
