Милош Кратохвил - Магистр Ян
На лице Гуса появилась легкая улыбка. Прихожане тоже заулыбались.
— Разумеется, сама церковь не откажется от власти. Надо заставить ее сделать это. Кто может лишить ее силы? Конечно, те, кому вверена светская власть на земле, — короли и князья. Подобно тому, как светский государь должен подчиняться священнику в духовных делах, последний обязан повиноваться государю в делах светских.
Голос Гуса гремел, а глаза сверкали, как яркие звёзды:
— Но если и они не возымеют действие на Христову общину, то это сделает сам народ. Ибо Христос передал свое учение прежде всего простым людям, — пусть они примут и оберегают его. Он обратился со своим учением не к королям и богачам, а к рыбарям, беднякам. Убогая старуха, исполняющая его заповеди, более достойна милостей божьих, чем самый справедливый король и самый справедливый священник. Ибо она следует божьим заповедям не по долгу и не по чьему-либо настоянию, а сама, от чистого сердца. Следовательно, если ученые и власть имущие отказываются от Христовых заветов, то народ обязан заставить отступников служить ему.
Гус кончил. Одетый в черную мантию, он стоял у края кафедры. Ярко горевшие глаза на его светлом лице смотрели вниз, на прихожан. Все были восхищены проповедью, никто не трогался с места. Это безмолвие казалось только затишьем перед бурей. Не успел Гус повернуться к выходу, как люди стали громко вызывать магистра, кричать, обниматься, плакать и радостно пожимать друг другу руки.
Мартин и его неразлучные друзья неожиданно почувствовали в себе прилив силы. Они хотели поскорее выйти на площадь, где шумели разгневанные люди. Не говоря ни слова, парни пробрались к выходу. Йоганка поспешила за Мартином.
Когда Гус очутился у ризницы, прихожане опустились на колени и простерли к нему руки, а некоторые подняли кверху правую руку, сложив ее пальцы для присяги. Проходя мимо королевы, Гус поклонился. Она ответила ему таким же глубоким поклоном. Чешские паны пристально смотрели на Гуса. К нему подошел одноглазый Жижка.
— Ты говорил нам, — начал он. — Мы поняли тебя. Если тебе придется бороться с сильными мира сего, помни: этот меч, — Жижка вскинул его кверху, — к твоим услугам. Меч — самый понятный для них язык.
Гус прошел мимо Йиры. Их взгляды встретились. Это — приветствие, благодарность и мимолетная беседа одновременно.
У дверей в ризницу Гуса ждали Иероним и Якоубек. Взволнованный Якоубек крепко, несколько раз, молча пожал Гусу руку. Иероним улыбался:
— Если я когда-нибудь понадоблюсь тебе, то… — и он подал Гусу руку.
За их спинами люди потихоньку выходили из часовни. Они не могли сразу покинуть то место, где им посчастливилось услышать речь мудрого проповедника. С площади доносился громкий шум. Потом послышалось пение. С каждой секундой оно становилось громче:
Приди к нам, господи желанный,Спаси наш край обетованный…
— Поют твою песню! — сказал Иероним Гусу.
Песня зазвучала еще громче:
Хотим тебя душой познать,Без страха будущего ждать…
* * *Толпа, собравшаяся на площади, пришла в движение. Люди огромными ручьями текли по улицам и переулкам к центру города. Проклятия и угрозы по адресу торговцев индульгенциями вырывались из сотен и тысяч глоток:
— Гоните мытарей из храмов!
— Бейте их, как Христос, плетками!
Над толпой, подобно громовому раскату, сначала пронесся гул, а потом зазвучала песня:
От папы и короляСтонет вся наша земляГрабит пан и церковь, —Людям разоренье.Злой священникНам без денегНе даст отпущенья.
Гей, умудренная веками каменная Прага, как помолодела ты! Буйная и стремительная, ты бурлишь и поёшь. Твои жилы-улицы наполнились кровью, которая бурно течет и бьется.
Тяжело человеку, когда он одинок, — одиночка не может ни заглушить своего гнева, ни поделиться своей мечтой. Человек сближается с человеком, равные желания объединяют их в толпы, толпа сливается с толпой, толпы растут, шумят и ликуют.
Каждый день Староместская площадь заполнялась народом, — толпы останавливались перед ратушей и кричали господам советникам, чтобы те выгнали из Праги продавцов индульгенций. Люди бродили и кричали даже по ночам, хотя закон строго требовал соблюдения тишины и порядка. Окна городской ратуши были закрыты, а у ее дверей, у Тынского храма, в Вышграде и Пражском раде, где торгуют индульгенциями, — выставлено много латников. Даже тот, кто хотел бы купить индульгенции, вряд ли сумел бы пробиться через толпу к монахам.
Богатые купцы закрыли лавки и повесили на дверях надежные замки. Мелкие же лавочники, как обычно, расставили свои палатки. У них никто не заберет ни куска хлеба, ни рыбешки.
Обитатели роскошных патрицианских домов отсиживались в самых дальних комнатах, — туда не проникал уличный шум. Только изредка кто-нибудь из них подкрадывался к окну и, осторожно выглядывая наружу, вздыхал: одни босяки! Нет, там бродят еще студенты и — о боже! — честные ремесленники! Вот каковы они, эти новоиспеченные горожане и горожанки Нова Места!
Из черных ходов патрицианских домов то и дело выбегали гонцы с письмами и направлялись в ратушу. В своих письмах хозяева этих домов умоляли советников разогнать бродяг и восстановить порядок в городе любыми мерами. Из самой ратуши гонец за гонцом торопились в Пражский Град. Его королевского величества не было в Праге. В какой же из своих охотничьих замков ускакал этот безответственней сумасброд, — ведь он должен охранять лавки, склады, меняльные конторы, деньги и всё добро бюргеров. Зачем богачам такой король, который бог весть сколько задолжал им и никогда не вылезет из долгов!
Патриции и бюргеры — хозяева Праги. Их отцы пришли сюда из далеких немецких земель и построили для чешского короля пражские города. От деда к отцу, от отца к сыну переходило богатство по наследству, росло вширь и вглубь. Ради этого богатства пришельцы прилагали большие усилия, хитрили и изворачивались. Богатство росло капля по капле благодаря торговле, займам, кредиту, и в городе не оставалось такого дома, который не залез бы в долги этим богачам. И всё это — честно, по закону. Если у тебя не было денег на домишко или мастерскую, — они охотно одалживали. Твои дети и дети твоих детей всю жизнь рассчитывались с ними, пока соглашение было действительно. Богачи держали весь город в кулаке. В их руках были рынок и ратуша с чиновниками и судьями. Они решали и правили. Кто же был могущественнее и богаче строителей пражских городов, старых немецких колонистов?
А теперь голытьба захотела распоряжаться ими! Пока она вмешивалась только в поповские дела. Если бы ее возмущали одни священники, то это куда бы ни шло, — божьи слуги нисколько не обеднели бы. Ведь по своим богатствам попы начали соперничать с бюргерами и шляхтичами. Половину своих земель эти духовные ловкачи приобрели по завещаниям. Даже на перце и шафране никогда не заработаешь столько, сколько попы на святых таинствах. В самом деле, божьим слугам достался самый ходкий товар! Ничего не поделаешь, — в борьбе с общим врагом сильному приходится поддерживать сильного.
Староместские богачи понимали, что на них гнули спины ремесленники и «горожане» Нова Места, которые не годились им в подметки. Эти выскочки еще не успели как следует обжиться в своем городишке за крепостной стеной! Боже, покойный император Карл (царствие ему небесное и вечная слава!), закладывая Нове Место, даже не мог подумать, какие голодные вши разведутся в патрицианской шубе! Император заманил в Нове Место чешских босяков и ввел там городское право! Дал черту ноготок, а тот ухватился за локоток! Граждане Нова Места мечтают попасть в ратушу, а ремесленники и голытьба Стара Места пляшут под их дудку. Они хотят стать советниками и править. Курам на смех!..
Во всем этом повинен Гус, — будь он тысячу раз проклят! Это он утверждал, что черни следует самой взяться за изменение мира! Гус — безумец и злодей, нарушитель всякого порядка, возмутитель спокойствия. Подожди, это тебе дорого обойдется!
Возмущение пражан не прекращалось. Толпы собирались у костелов, врывались в них во время проповеди, и горе тому священнику, который призывал людей покупать индульгенции! В костелe святого Якуба возмущенные люди так напугали фарара, что он убежал с кафедры. В соседнем костеле они угрожали священнику палкой и топором.
Трусливые городские стражники предусмотрительно держались в стороне и ни во что не вмешивались. Мечи и алебарды очень слабое оружие. К тому же слишком мало было жалованье, чтобы жертвовать за него своей шкурой, а команда королевских наемных воинов гетмана Воксы вечно опаздывала.
