Филипп Эрланже - Генрих Третий. Последний из Валуа
Полный энтузиазма, Карл IX готов воевать. Екатерина нервничает, представляя, как армия герцога Альбы хозяйничает по всей Франции, а Филипп II – в Париже: ведь это вполне могло случиться в 1557 году после сражения при Сен-Кентене. У нее происходит бурное объяснение с Карлом; она доказывала ему, сколь безрассудно вступать в борьбу с испанским колоссом. Вся в слезах она кричит: «Вы пренебрегаете мной, Вашей матерью, и прислушиваетесь к советам Ваших врагов»!
Карл был не в силах сопротивляться: он сдается, по крайней мере, временно.
К превеликой радости католиков 9 июня при дворе умирает Жанна д Альбре; протестанты же открыто заявляют, что она была отравлена. Но даже историки-реформаторы быстро отказываются от этой версии: страдавшая туберкулезом королева Наваррская не перенесла плеврита.
Королевский совет 19 и 26 июня рассматривает возможность объявления войны Испании.
Выступавший первым монсеньор показал на карте, какие города Фландрии вряд ли удастся отбить у испанцев, сказал, что в поддержке англичан нельзя быть уверенными до конца, что принц Оранский колеблется, что казна пуста. Он добавил, что война растянется по крайней мере на восемь лет и что, даже победив, король проиграет в глазах гугенотов: «Выиграя, мы потеряем все».
Отстаивая эту точку зрения, умеренные католики объединяются с непримиримыми. Но, даже потерпев неудачу, Колиньи не сдается. Он становится заложником им же сформулированной дилеммы: «война за пределами страны или гражданская война».
Карл IX, раздосадованный еще больше, чем Колиньи, без колебаний поручает графу Жанлис с четырьмя тысячами человек поспешить в Моне, где испанские войска осаждали Лудовика де Нассау. Жанлис был не очень хорошим генералом: его схватили в Кьеврене, и при нем было обнаружено письмо, сильно компрометирующее короля.
Герцог Альба тут же отправил послание Екатерине. Он сообщает ей, что такое письмо дает ему право начать военные действия и что Елизавета Английская обещала Филиппу II свою поддержку, если французские войска вступят во Фландрию. Это письмо привело королеву-мать в бешенство, и Карл IX поспешно дал задний ход, принеся унизительные извинения испанскому послу.
Наконец, в конце июля, Екатерина могла вздохнуть свободнее. Генрих Бурбонский, нынешний король Наваррский, вот-вот должен был въехать в Париж – и в Историю – в сопровождении большого количества дворян-протестантов. Несмотря на противодействие папы римского, несмотря на слезы Марго, приходившей в отчаяние от такой жалкой партии, свадьба должна была скоро состояться. Что же касается Гизов, то они тайно мобилизовывали всех своих сторонников – то ли для того чтобы нападать, то ли для того чтобы защищаться.
И все же королева-мать смотрела в будущее с надеждой: она верила, что ей удалось сохранить мир, целостность государства и свою собственную власть, несмотря на всю опасность, исходившую от личности Колиньи. А ее обожаемый сын еще получит свою корону!
Глава 8
Подготовка к резне
(7 июля – 22 августа 1572)
Король Польши Сигизмунд-Август умер 7 июля 1572 года, и теперь нужно было выбрать преемника. Начиналось долгое междуцарствование; и после десяти месяцев волнений и беспорядков страна окажется на грани гражданской войны.
Из Франции все это виделось достаточно неясно и расплывчато. Здесь поляков считали кочевниками, почти такими же дикими, как жителей необъятной Московии. О нравах их было известно только, что они очень набожны, но что идеи Реформации просочились и к ним. Во Франции почти ничего не знали о блестящей культуре, высокообразованном дворянстве, веротерпимости, отвергнутой Европой. Еще меньше тут знали о своеобразной политической системе, в которой культ королевской власти существовал наряду с законами, полностью эту власть упраздняющими, вплоть до права престолонаследия, о традициях, настолько индивидуалистских, что любая, самая либеральная демократия казалась полякам неприемлемой.
Эта странная система сформировала национальный характер, склонный к крайностям, фантазерству, беспорядкам различного толка, получавший наслаждение от любой борьбы – партий, религий, рас, языков, областей. Без конца говоря о любви к своей родине, поляки делали все, чтобы ее разрушить. И это в то время, как страну готовы были поглотить Московия, Турция и Татарское ханство.
Как водится, необходимость выбирать короля до крайности обострила все страсти. Среди претендентов были русский царь Иван Грозный и эрцгерцог Эрнест, сын императора. Вокруг последнего папский престол старался объединить всех католиков, надеясь таким образом заставить императора и Польшу присоединиться к Христианской лиге. Перспектива эта пугала как протестантов, так и умеренных католиков, вождем которых стал губернатор Кракова Фирлей.
Никто не хотел видеть на польском троне Ивана Грозного. И тогда-то Ян Замойский, в прошлом паж Франциска II, получивший образование в Страсбурге, произносит имя герцога Анжуйского. Его поддержали все, кто опасался влияния Габсбургов или русского царя. Память о победах при Жарнаке и Монконтуре привлекает на сторону монсеньора и тех, кто еще колебался. Прозорливая Екатерина, агенты которой трудились в этой стране уже несколько лет, могла торжествовать победу.
Карл IX испытывал не меньшую радость, чем его мать: наконец-то ему представлялась возможность избавиться от монсеньора, который после Совета 26 июня стал главой католиков и главой оппозиции. Генрих же скорчил кислую мину. Менее всего он хотел быть высланным в страну с холодным климатом, народ которой беспробудно пил и к тому же изъяснялся на языке, совершенно непонятном монсеньору.
И снова вмешивается Колиньи. Он выказывает сильнейшее удивление – как, второй раз на протяжении одного года монсеньор отказывается от трона? Что так сильно привязывает его к Лувру, где, будучи младшим братом, он обречен всегда оставаться на втором плане? Разве из этого не следует, что он надеется наследовать трон своего двадцатидвухлетнего брата, к тому же недавно женившегося?
От этого предположения Карл совершенно вышел из себя. Он тут же призывает монсеньора и с вытаращенными глазами, схватившись за кинжал, приказывает тому согласиться на польскую корону: «Во Франции не может быть двух королей!»
Генрих понимает, что никто не станет считаться с его желанием: король из-за своей ревности, мать – из-за любви к нему, враги – из расчета, друзья – из корысти. Разве мог он сопротивляться? И Генрих уступает, затаив глухую ненависть к адмиралу.
Лучший французский дипломат того времени, Монлю, тотчас же отправляется в Краков, чтобы представлять интересы монсеньора.
Весь двор заискивает перед будущим монархом. Да и кто в целой Европе не завидовал герцогу Анжуйскому? А монсеньор вздыхает потихоньку и каждый день молит Бога, чтобы польский трон достался не ему.
А кроме того, он пытается забыться.
На самом деле Генрих вовсе не являлся «эталоном», каким пыталась представить его всем королева-мать. В душе монсеньора уживались самые противоречивые стремления, а сердце его было пусто. И однажды вечером, когда герцог Анжуйский, весь во власти часто находившей на него меланхолии, танцевал на придворном балу, он был неожиданно очарован Марией Клевской.
Брантом утверждал, что это королева-мать, затаившая злобу против Конде, уговорила Генриха соблазнить молодую девушку и обесчестить ее перед самой свадьбой с Конде. Но едва ли эта версия достоверна.
Но как бы там ни было, принц был весь во власти безумной любви. Марии Клевской недавно исполнилось девятнадцать лет, и она являла собой полную противоположность мадемуазель де Шатонёф. Она была сама чистота, одухотворенность и нежность, тогда как в Шатонёф все звало к плотским утехам. Генрих фанфаронствовал, когда напускал на себя вид искателя любовных приключений. Какая-то часть его существа взывала к мистическому союзу, к слиянию душ, тосковала по рыцарскому и религиозному идеалу. После ветреной сестры, после порочной любовницы и стольких опытных и легкодоступных женщин он искал мечту. И мадемуазель Клевская воплощала все, чего он ждал.
Генрих вел себя как студент: вздыхал при луне, писал стихи. Государственные дела перестали его интересовать, и он проводил целые часы в обществе очаровательной девушки. Мария не могла устоять перед этим Нарциссом, слава которого была больше, чем у многих старых военачальников. Вручила ли она ему, как это утверждает Брантом, сокровище, которое должна была хранить для своего мужа? Недавняя воспитанница суровой протестантки Жанны д’Альбре, Мария находилась теперь под покровительством своего отнюдь не добродетельного родственника, католика герцога Неверского. Письма Марии выдают в ней натуру стыдливую, с выраженным чувством долга, что делает весьма сомнительной возможность ее грехопадения. Генрих же, по всей видимости, чувствовал себя во власти мистической любви и сгорал от ревности, понимая, что предмет его любви достанется кузену.
