Наталья Павлищева - Прощальный поцелуй Роксоланы. «Не надо рая!»
– Аббас-ага, что это? Где ваза, которая здесь стояла?
– Госпожа, ее разбили.
– Кто посмел входить в мои комнаты без моего ведома?!
Роксолана была возмущена не на шутку: пусть бы в своих покоях творили что хотели, но приходить в ее закрытые комнаты?!
Евнух забормотал, что девушки тут убирали, стирали пыль, чтобы не забилась в подушки, пришла Каролина Хатун и стала все рассматривать… Бросила подушку и попала…
Роксолана махнула рукой:
– Прекрати! И немедленно распорядись, чтобы здесь все хорошенько вымыли. Мне противно оставаться там, где кто-то что-то трогал без меня. Все вещи вон, ковры тоже! И подушки, подушки уберите! Надо же так испортить мои покои… Все нужно начинать заново.
Это, конечно, бунт, только против чего? Что изменит замена подушек, если новая наложница считает себя вправе бросаться подушками в ее комнате?
Что делать, пожаловаться султану? Смешно, пожилая уже женщина будет жаловаться на молоденькую наложницу? Нет, предстояло придумать что-то такое, что утопило бы эту наложницу в ее собственной наглости, погубило, но изящно.
Роксолана пожалела, что уступила поле боя, уехала, оставив сердце султана этой…
Додумать не успела, узнав о ее возвращении, пришла Гульфем:
– Ох, как я рада, что вы вернулись!
– А что такое, разве Аббас-ага не справлялся со своими обязанностями?
– Нет, просто я вынуждена каждый день куда-то ездить, принимать гостей, что-то придумывать. Мне кажется, что даже Повелитель устал… А ведь завтра надо уезжать.
– Куда?
– На охоту. Так захотелось Каролине, а Повелитель исполняет все ее прихоти. И мне приходится выполнять, – вздохнула Гульфем.
– Не я ее сюда привезла, – все же не удержалась Роксолана.
– А что это у вас? – кивнула на беспорядок несчастная женщина.
– Я меняю все, неприятно знать, что тут хозяйничал кто-то другой.
– Она не хозяйничала, только раз зашла и посмотрела, что и как.
– Все равно неприятно. Извините, мне нужно к Повелителю, он просил прийти сразу после возвращения. Каролина случайно не у него?
– Нет, спит в своих комнатах.
Ничего подобного Сулейман не просил, просто передал приказ срочно вернуться, но Роксолане совсем не хотелось беседовать с Гульфем, подсунувшей султану такую пассию, от которой и сама теперь страдает. Небось, хотела испортить жизнь Роксолане, а испортила заодно и себе, только Роксолане от этого не легче.
Можно отправиться к мужу потайным ходом, но, во-первых, ей вовсе не хотелось, чтобы Гульфем о таком знала, во-вторых, в глубине души боялась, что дверь там окажется закрытой или дильсизам приказано не пускать. Как бы эти немые силачи к ней ни относились, приказ султана куда важней, если приказано, то не пустят даже ценой собственной жизни.
Евнух постучал, прежде чем впустить Роксолану в кабинет Сулеймана. Это внове, потому что уже много лет у нее была привилегия входить в султанские покои не только без приглашения, но и без стука.
– Войди!
– Повелитель, приехала Хуррем Султан…
«Без Хасеки», – мысленно отметила Роксолана.
– Пусть войдет.
Вошла, изображая саму смиренность. Пока шла к покоям Сулеймана, успела порадоваться по поводу отъезда, хоть пару дней можно будет отдохнуть, привести свои комнаты в порядок, разузнать, что тут да как… Она решила пресечь все жалобы, которые последуют, пока не придумала, как быть дальше.
– Повелитель… вы приказали мне срочно вернуться, прервав лечение. Я приехала.
– Прервав лечение? Ты больна?
– Да, Повелитель, я ездила в Эскишехир не на прогулку. Лекарь сказал, что нужно пить воду еще месяц.
– Но ты была в Бурсе, а не в Эскишехире.
Роксолана смотрела на такое знакомое и незнакомое одновременно лицо, и сердце обливалось кровью. Неужели эта самоуверенная девчонка смогла так легко разрушить то, что столько лет создавалось? Хотелось броситься к нему на грудь, встряхнуть, закричать:
– Сулейман, очнись! Ты немолод, зачем тебе наглая девчонка, которая годится во внучки?! Рабынь для утех достаточно любых, зачем же ты становишься рабом ее прихотей сам?
Но как она могла? Всесильная султанша была перед властью Повелителя, его капризом никем и ничем. Это вдруг стало так ясно, словно пелена спала. Да, пелена надежды, что опомнился, что умный, сильный, побеждавший любых врагов, любые недуги и решавший любые вопросы Повелитель сумел не пойти на поводу у минутной прихоти и не стал жертвовать тридцатью пятью годами счастья в угоду пустышке.
Не опомнился, не сумел… или не захотел? Скорее, второе.
Со вздохом ответила:
– Мне нужно месяц пить, потом сделать перерыв в десять дней и снова пить воду месяц и принимать ванны. В перерыве ездила в Бурсу поклониться могилам первых Османов.
– Хорошо, потом еще съездишь, попьешь. Месяц, два, сколько будет нужно. Раз уж вернулась, пока оставайся здесь. Мы послезавтра уезжаем на охоту…
Повелителя не положено перебивать, потому не спросила, надолго ли. Сам сказал:
– В Эдирне надолго, на месяц, не меньше. Ты останешься распоряжаться всем здесь. Кроме того, накопилось много дел: послы приема ждут, письмо от короля Сигизмунда, французы тоже ждут…
И Роксолана не выдержала, усмехнулась:
– Садразам тоже едет охотиться или он не справляется с делами?
– Великий визирь никуда не едет, но ему нужна твоя помощь.
Вот и все. Лето, жарко, гарем в Летнем Дворце, султан с наложницей на охоту, а султанша пусть вместо лечения и отдыха занимается делами.
«Ты хотела править империей? Правь!» – мысленно усмехнулась Роксолана. Вслух сказала иное:
– Какие-то еще приказания, Повелитель?
– Хуррем, не стоит показывать обиду. Ты отдыхала больше месяца, теперь потрудись немного. И у Синана накопились вопросы по строительству, и в Фонде дела есть. Вы с Михримах уехали и все забросили.
– Простите, Повелитель, я все сделаю. Мне можно идти?
– Да.
Даже не поинтересовался, как здоровье, лишь приказал доделать все пропущенные дела.
Желудок снова свело, даже в голове помутилось, но она усилием взяла себя в руки. Никто не должен заметить готовых брызнуть из глаз слез, понять, как ей плохо. Никто!
Аббас все же учуял.
– Госпожа?…
– Аббас-ага, пусть в комнатах поскорей приведут все в порядок, а я успею кое-где побывать за это время, до вечера можно кое-что сделать.
– Вы не будете отдыхать после дороги?
– Нет, Аббас-ага, некогда. Пока я отсутствовала, накопилось много дел, Повелитель потребовал, чтобы я поскорей ими занялась, будто никто без меня не работал. Нужно отправить человека к садразаму, чтобы прислал самые срочные документы, да и вообще пришел сам в кабинет. Решено, я переоденусь и поработаю с бумагами там, пока мои покои приведут в порядок. Пришлите ко мне Чичек и Муфиду.
Допоздна в кабинете султанши горели светильники, почти до утра она разбирала самые срочные дела. К ее удивлению, дел, с которыми не смог бы разобраться Рустем-паша или которые требовали бы ее немедленного присутствия, оказалось совсем немного. Ради этого не стоило заставлять приезжать из Эскишехира, значит, просто каприз? Чей – его или ее? Скорее, второе, красавице просто захотелось иметь султаншу в услужении, решила добиться того, что не смогла из-за отъезда Роксоланы в Эскишехир.
Как хорошо, что султан со своей новой наложницей уезжает в Эдирне, может, к их возвращению удастся все переделать и уехать самой? Пусть лекари скажут Повелителю, что ей нужно три месяца провести в Эскишехире.
Мелькнула нехорошая мысль, что уже и не нужно…
Утром, едва успела подняться и привести себя в порядок, Чичек объявила, что встречи с ней просит Иосиф Хамон.
– Попросите подождать, я сейчас приду в кабинет.
Иосиф что-то узнал об этой девушке, иначе не звал бы. Почему ее так не любит собственный отец, не желает признавать?
– Султанша…
– У вас есть новости?
– Сначала скажите, почему вы вернулись, не доведя лечение до конца?
– Повелитель приказал.
– Вы объяснили, что должны еще пить воду?
– Ему сейчас важней европейская гостья. Есть новости?
– Есть, и боюсь, они вас не обрадуют.
– Что?
То, что услышала, заставило даже присесть, ноги не держали. Она подозревала, что все не так, как утверждает эта голубоглазая красотка, но чтобы настолько…
– Они завтра намерены ехать на охоту, этого нельзя допустить.
– Вы боитесь отравления, султанша?
– Нет, она рвется в его наложницы. И давно стала бы таковой, но ей нужны гарантии. Как хорошо, что вы все узнали сейчас! Благодарю вас.
Иосиф покачал головой, отвергая протянутый султаншей большой перстень:
– Не стоит, госпожа, я тоже переживаю за нашего султана. Вы скажете ему?
– Конечно, он не должен быть игрушкой в руках этой женщины. Вы уверены во всем, о чем сказали?
– Да, госпожа.
Роксолана шла по саду в направлении кешка, из которого слышался смех Каролины и чуть глуховатый голос Сулеймана. В горле стоял ком, она хорошо знала этот тембр голоса мужа, он появлялся, когда султан бывал влюблен. Сулейман влюблен, это видно сразу, влюблен в женщину, его недостойную, лживую и безнравственную. И Сулейман никогда не простит Роксолане то, что она сейчас скажет, но у нее нет выбора.