Жюльетта Бенцони - Тайны Елисейского дворца
– Сир! Ее императорское высочество здесь только для того, чтобы помочь мне. Я приехала к вашей сестре, ища поддержки в ее дружбе.
– Вы в таком отчаянии, что зовете на помощь? Вы?!
– А почему не я? – удивилась Лаура, продолжая стоять, согнув колени.
– С тех пор как мы вернулись, мы только и слышим от парижан, что хвалы мадам губернаторше, как они вас называют. Всегда щедрой и полной веселья… Неужели не всегда?
– Наверное, для всего есть свое время, время быть счастливой и время страдать, время жить и время…
– Я знаю, что дальше. Входите. Мы попробуем все уладить.
– Я тоже могу войти? – осведомилась Полина.
– Почему нет, раз уж вы ввязались в эту историю. Впрочем, нет! Подождите у Мадам Матери. Когда я поговорю с мадам Жюно, она к вам присоединится.
– Если это все, чем ваше величество может ее утешить… – протянула принцесса.
– Придержите язык, болтушка! Я прекрасно знаю, что Мадам Мать тревожится за мадам Жюно, одну из своих фрейлин, которую она давно не видела.
– Я знаю, сир, и мне стыдно, но…
– Когда вы пойдете, чтобы присоединиться к княгине Боргезе, вы заодно и извинитесь. А вы, Полина, не торопитесь, дождитесь мадам Жюно после нашей беседы. Кажется, что и матушка тоже сейчас беседует… С нашей второй сестрой, великой герцогиней Берга.
Полина наскоро присела в реверансе и, закрывая за собой дверь, расхохоталась. В покои матери[26] она вошла, напевая, радуясь головомойке, которую мать сейчас задает Каролине.
Летиция Бонапарт воистину была прирожденной гранд-дамой, она не обольщалась титулами и коронами, а откладывала потихоньку денежки, чтобы иметь возможность кормить «своих королей и королев», когда они растеряют троны. И кормила, когда растеряли, горюя, что англичане не дают ей возможности жить вместе с узником на Святой Елене.
Лаура Жюно искренне восхищалась Летицией и слегка ее побаивалась, но пообещала императору, что пойдет к ней и извинится.
– Она внушает вам трепет? – спросил сын угрожающим тоном, который ничуть не напугал мадам Жюно.
– Я бы так не сказала, ваше величество. Но признаюсь, я всегда под впечатлением. И всегда рядом с ней чувствую себя маленькой.
– Скажите ей об этом, ей понравится. А теперь скажите мне, что вас привело ко мне? Семейные неурядицы?
– У меня нет семейных неурядиц, сир. У меня есть муж, который оплакивает свое новое назначение.
Брови Наполеона нахмурились, он принялся мерить шагами просторный кабинет, а когда заговорил, голос звучал сухо.
– На что ему жаловаться? Я предоставил ему великолепное место. Поставил во главе армии. В некотором смысле, он будет управлять Португалией.
– Управлять Португалией? Но, сир, это означает идти туда войной! А я, как все ваши подданные, считала, что войны вас утомили. Неужели Тильзитский мир, который повсюду продолжают праздновать, превратился в красивый листок бумаги и отправился в архив?
– Тильзитский договор в силе, и речи нет о том, чтобы нападать на Португалию, успокойтесь! Речь о том, чтобы присматривать за ней. Мне нужно, чтобы Португалия и ее соседка Испания вели себя тихо. Обе эти страны нужны мне, чтобы быть уверенным в надежности континентального блока, который я противопоставляю Англии. И хотя вам нравится забывать об этом, но мы не подписали мирного договора с англичанами. У этих берегов война продолжается, хотя искренне надеюсь, на уровне дипломатии.
– Император выбрал Жюно в качестве посла?
– Можно сказать и так.
– Генерал Жюно в качестве дипломата? Мне казалось, что ваше величество знает его лучше всех. Он не только ненавидит мир…
– А вам не кажется, что вы несколько преувеличиваете?
– Нет, сир! Сержант Буря по-прежнему жив в генерале Жюно!
– Уж не хочет ли он стать маршалом, как его собратья по оружию? Он один среди старых тулонцев еще не получил жезла с золотыми пчелами.
– Хочет… да… В каком-то смысле…
– Объяснитесь.
– Александр с головы до пят принадлежит вам, и только вам, – не без грусти признала Лаура, опустив все протокольные формулы, чтобы вернуться к былым временам, о которых она невольно пожалела. – Если вы отнимете у него все чины и титулы, оставив один-единственный: адъютант его величества императора, – он больше ничего не потребует и будет счастлив.
– И вы тоже?
– И я тоже, раз в этом его счастье.
– Его счастье. А ваше?
Волнение помешало Лауре заметить, что голос императора зазвучал жестче, когда он сказал:
– Я полагаю, именно счастье переполняло вас, когда вы томились ожиданием во дворе Елисейского дворца, а он в это время спал с моей сестрой.
– Я умоляю императора снизойти и забыть этот случай, потому что я одна…
– Страдали? И вы думаете, что меня это совсем не касается? Но даже если вам нравится терновый венец мученицы, то Жюно должен ответить нам за то, что скомпрометировал мою сестру и супругу своего давнего сотоварища по бивуакам. Вы согласны?
– Разумеется. Но поскольку скандал, по счастью, не разразился…
– Я удушил его в самом зародыше, не теряя ни секунды. Однако это не помешало Жюно упорствовать, и он сумел провиниться, даже когда вы принимали у себя в Ренси короля Вестфалии и его нареченную. Не насмехался ли он над нами? Как вам кажется?
– Мне не кажется, я знаю, сир, что Жюно питает к вам чувство, близкое к обожествлению. Тогда как великая герцогиня Берга является родной сестрой вашего императорского величества… Возможно, выглядит это глупо…
Наполеон прервал прогулку по кабинету и взглянул на гостью округлившимися от изумления глазами.
– Не говорите мне, что Жюно сумасшедший! Тут уже не преданность, а какое-то неистовство. Нет, сидите, пожалуйста, – заметил он Лауре, собравшейся тоже встать. – Мне кажется, сейчас самое время разлучить их. Пускай чета Мюрат отправится осматривать свои владения в Германии, а Жюно поедет в Лиссабон.
– А если Португалия предпочтет покровительство англичан?
– Тогда ей придется продавать свой портвейн анличанам по дешевке! Срок пребывания там Жюно сократится, и я не буду искать для него нового наказания. А сейчас он его заслужил. Идите к Полине и к моей матери. Они наведут порядок в вашей головке.
Лаура выпрямилась после положенного реверанса, и Наполеон потрепал ее по щеке.
– Я забочусь только о твоем счастье, чертенок, и порой мне приходит в голову мысль, что мне надо было жениться на тебе.
– На мне?
– Да. Я был влюблен в тебя. И ты родила бы мне сына. – Он наклонился и коснулся ее губ беглым поцелуем, потом прибавил: – А ты до сих пор так любишь Жюно?
– Как так?
– Так, что защищаешь его, несмотря на серьезную обиду.
Лаура и сама спрашивала себя о том же самом. Осталось ли что-то от ее безумной страсти к Александру после перенесенных страданий? Под гипнотизирующим взглядом стальных с голубизной глаз она вдруг растерялась и услышала, как лепечет в ответ:
– Не знаю… Сама не знаю… Мне больно смотреть на него, когда он несчастен, но за последние дни что-то изменилось… Я поняла, насколько он уязвим. Если император отдалит его от себя, я боюсь за него.
– Пусть немного помучается. Португалия знакома ему, страна приятная, и вам она тоже не чужда, вы жили там вместе с Жюно, когда я отправлял его послом. Мне передавали, что вам она показалась идеальной для свадебного путешествия.
– Могу я сопровождать его?
– А вы всерьез этого хотите? – Задавая вопрос, Наполеон не смотрел на Лауру, давая ей время прийти в себя и собраться. – Напоминаю, что пока речь идет всего-навсего о Бордо. И мне кажется, ваше появление там вызовет лишь ненужную ревность, что помешает вашему супругу работать. Я предпочитаю, чтобы вы оставались подле нас. Как обойдется Париж, который все еще не устал праздновать наше возвращение, без своей «губернаторши»? – закончил он, улыбнувшись своей неотразимой улыбкой. И тут же позвал: – Рустам!
Мамелюк появился в то же мгновение.
– Проводи мадам генеральшу Жюно к Мадам Матери. Ее дожидается там княгиня Боргезе.
Лаура снова присела в реверансе. Наполеон взял ее ручку и поцеловал долгим поцелуем.
– Почему вы так редко у нас бываете? Приходите почаще, будем вспоминать прошлое.
– Воля его императорского величества для меня закон, – ответила Лаура с ослепительной улыбкой.
Следуя за Рустамом по лабиринту дворцовых коридоров, которые Лаура знала как свои пять пальцев, она, по своему обыкновению, искала что-то хорошее в новом назначении мужа. В конце концов она решила, что император обошелся с ним милостиво, отправив на берега Жиронды, там Жюно будет главным и не будет ни от кого зависеть. Зачем портить себе картину, воображая, будто речь идет об осаде Лиссабона? Лаура полюбила этот город, когда они жили там в бытность Александра послом. Как прекрасно их там принимали! Жюно будет жить там как маленький царек, устраивать празднества, давать балы, прибавит ей еще две или три «сестренки», зато расстояние, отделяющее его от Каролины, не позволит ему мчатся к дверям ее спальни, как только она поманит его пальчиком. А для Лауры наступит пора долгих тихих дней и ночей, когда она будет спать одна в своей мягкой постели. Тоскливая перспектива: муж умел ее порадовать своей любовью, и ей будет не хватать его ласки. Утешало, что и Каролине его ласки не достанутся. Чем больше Лаура думала, тем горячее была ее благодарность милому «Коту в сапогах»! Наказание было таким мягким! Он не испортил карьеру Александра изгнанием. Жюно не грозило ни заточение, ни тюрьма. Дома она поговорит с ним и утешит. Разве не упомянул император о знаменитом маршальском жезле, обтянутом зеленым бархатом с золотыми пчелками? Жюно мечтал о нем даже во сне после того высокоторжественного дня 19 мая 1804 года, когда Бертье, Мюрат, Монсей, Журдан, Массена, Ожеро, Бернадот, Сульт, Брюн, Ланн, Мортье, Ней, Даву, Бессьер, Келлерман, Лефевр, Периньон и Серюрье были удостоены звания маршалов Империи. Александр не был завистлив, но восемнадцать имен, попавшие в почетный список, заставили его заскрипеть зубами. Однако ничего не поделаешь, ни в одном из сражений он не был самостоятельным военачальником. Вместо жезла он получил Ренси, что было ничуть не хуже.
