Жюльетта Бенцони - Тайны Елисейского дворца
– Нет, тут все по-другому! Ты сам признался, что она «его» сестра. Этим все сказано. Поставим точку.
Лаура заметила, что плачет, только тогда, когда Александр слизнул с ее щеки слезинку.
– Прости меня, – повторил он, уткнувшись ей в шею и крепко прижав к себе. – Не будь суровей императора. Он объявил мне о наказании, а потом сказал, что не будет напоминать о моей ошибке и карьера моя не пострадает.
Александр так жадно целовал ее, что страсть его не могла быть притворной… Но муж постоянно возвращался к «нему», к «Коту в сапогах», господину всех судеб, и Лаура решила съездить и повидать его величество императора. Нужно, чтобы его императорское ухо выслушало кое-какую правду.
На следующее утро, не будя мужа после ночи, какими он радовал ее до появления Каролины, Лаура немалое время посветила своему туалету. Нарядилась она в белое платье из плотного шелка, сверху надела голубой бархатный спенсер и такого же цвета накидку на белокипенной подкладке из муслина, а на голову – маленькую белую шляпку с голубым атласным бантом. Не забыла приколоть три розы. Белые атласные туфельки и белая атласная сумочка дополнили туалет. Аделина, взглянув на свою элегантную госпожу, в восторге всплеснула руками:
– Мадам сегодня утром обворожительна! Как обидно, что она запретила будить генерала!
– А как себя чувствует господин де Нарбонн?
– Тоже спит. Думаю, проснутся, чтобы пообедать вместе, а значит, скучать не будут.
Лаура, опасаясь, как бы кто-то из них не проснулся и не попытался ее задержать, поспешила выйти из дома. Карета стояла у крыльца, она быстренько села в нее и крикнула кучеру:
– В Париж, Жером!
– Париж велик!
– Там видно будет. Для начала мы едем к княгине Боргезе!
Погода, по счастью, стояла превосходная, и Лаура укрепилась в своем намерении: она во что бы то ни стало должна повидать императора! После того как она отмела все обиды, которые причинил ей Александр, она поняла, что слишком любит мужа, чтобы позволить «Коту в сапогах» играть со своим страстным обожателем, как играет подзаборный кот с невинной мышкой. И если был при дворе человек, который всегда знал, где можно найти Наполеона, то это была Полина, Паганетта, чьи выходки так забавляли ее великого брата… Или выводили из себя. Лаура почти не сомневалась, что вместе с Полиной ее примут, в каком бы настроении ни находился император.
Княгиня Боргезе занимала особняк Шарост, один из самых красивых особняков на улице Фобур-де-Сент-Оноре[24]. Только этот особняк и еще Елисейский дворец стояли в парках, что спускались к улице, получившей название Шан-Зэлизэ. В чудесном особняке Полины всегда толпилось множество посетителей.
Полина, императрица Жозефина и мадам Жюно были самыми элегантными женщинами Парижа, и в ее прихожей всегда дожидались самые разные поставщики, среди которых сиживали и Леруа, знаменитый портной, и Нито, ювелир, и многие другие представители цехов, изготавливающих предметы роскоши. Их предложения рассматривала фрейлина Полины мадам де Барраль, а отобранные ею вещи поступали к камергеру. Эту должность занимал обычно красивый молодой человек, допущенный ко двору и совмещавший дневные обязанности с ночными, будучи любовником Полины. По последним слухам, камергером Полины стал неотразимый маркиз де Балинкур. Княгиня говорила, что у него самые красивые в мире ноги, а его белокурые усы самые шелковистые. Но в это утро Балинкура в особняке не было.
В качестве близкой подруги – члены семьи находились ступенью ниже – Лаура имела свои привилегии: она поднялась сразу в великолепную Красную комнату, пропустив впереди себя мадам де Барраль, чтобы та о ней доложила. Не прошло и секунды, как Лаура очутилась в объятиях заливавшейся слезами Полины. Поток слез не заливал пламени ее гнева.
– Ах, душенька! – восклицала Полина. – Тебя-то я и ждала и уже собиралась послать за тобой! Но не надеялась увидеть раньше полудня! Хоть твой Ренси великолепен, но он все же деревня. И жить в забытой богом дыре очень скверно с твоей стороны.
– Господи, мадам! Что могло случиться с вашим императорским высочеством? – принялась расспрашивать Лаура, мгновенно перейдя на придворный язык в присутствии фрейлины Полины.
– Кошмарная несправедливость! Гадость! Эта ведьма Жюли Клари[25] посмела при помощи Наполеона отобрать у меня моего камергера! Она заявила, что маркиз де Балинкур слишком значительная персона, чтобы служить государыне герцогства Гвасталла, государства игрушки, величиной в несколько квадратных лье, тогда как она, королева Неаполя, имеет на него гораздо больше прав! И мой царственный брат встал на ее сторону! Как? Как он мог это сделать?
Полина уронила две слезинки в батистовый, обшитый кружевами квадратик, куда едва поместился ее изящный носик. Но все-таки ей удалось высморкаться.
– А тебя что привело ко мне в такой ранний час? У тебя лицо не счастливее моего. Снова жена Мюрата?
Лаура, несмотря на все свои тревоги, не могла не улыбнуться.
– Не совсем! Я приехала просить ваше императорское…
– Не надо! Ты же видишь, Барраль воспитанная женщина, она уже ушла!
– Спасибо. Я приехала попросить тебя устроить мне свидание с императором.
– Но ты генеральша Жюно! Какого черта! Какие у тебя могут быть трудности? Тебя примут без всяких проволочек и предварительных просьб!
– А я в этом не уверена. Вполне возможно, он совсем не хочет меня видеть. Он отправляет моего бедного Александра командовать корпусом Жиронды в Бордо. И это ужасно!
– А что в этом ужасного? Бордо не так уж и далеко.
– Я знаю, и Александр знает тоже, но от этого не легче, потому что обожаемый император отправляет его за двести лье от Парижа именно тогда, когда сам вернулся в Париж. А Жюно здесь метался от тоски, зная, что Великая армия без него побеждает в Пруссии.
– От тоски? Это в Елисейском-то дворце? Пойди и расскажи свои сказки Каролине! Да ты себе не представляешь, милая подружка, как тебе повезло! Рядом с ним не будет этой вредной индюшки. Ты, по крайней мере, сможешь спать спокойно. И в своей собственной кровати, а не во дворе Елисейского дворца.
– Да, и сама твержу себе это, но, Paoletta mia, он так несчастен!
– Расстаться с Каролиной?
– Расстаться с императором! Ты знаешь, как Александр предан ему! Уже не один месяц он мучается из-за того, что Великая армия покрыла себя славой без его участия! И теперь, когда наступил мир – а я так ждала мирного времени! – он проклинает его, как казнь египетскую. Хоть он и генерал, но в душе остался сержантом Бурей. А его отсылают в провинцию командовать каким-то корпусом. Он, бедный, в страшном отчаянии!
Полина больше не смеялась. Она привлекла подругу к себе и обняла, утешая и сочувствуя.
– До чего же ты его любишь! – вздохнула она. – Я не знаю, буду ли я любить кого-то так беззаветно!
– Не желай себе этого! Поверь, это ад!
– В таком случае надо поскорее погасить огонь. Не будем терять время, благо идти совсем недалеко. Его величество сейчас должен быть в Тюильри. И время, когда он завтракает, приближается.
– Но, как говорят, если это правда, конечно, он постоянно меняет время завтрака.
– Он ест, когда голоден. Логично, не правда ли?
– Но создает затруднения для тех, кто был удостоен чести быть приглашенным к нему на завтрак.
– Послушай! Если ты взялась критиковать его привычки, у тебя есть возможность высказать свои замечания ему самому, а меня уволь!
– Нет! Нет! Не оставляй меня! Мне так нужна помощь!
– Тогда не мешай и положись на меня!
Обычно Полина – впрочем, как и императрица, тратила не меньше трех часов на свой туалет и добивалась чудесных результатов. Но на этот раз она была готова через десять минут, а еще через пять Лаура сидела рядом с Полиной в ее карете, и эскорт сопровождал их во дворец Тюильри. Само собой разумеется, что перед этими двумя молодыми женщинами распахивались все двери, однако перед дверями в кабинет вырос огромного роста рыжий мамелюк в чалме и с ятаганом, которым он готов был в любую минуту воспользоваться. Мамелюков император привез из Египта, и чаще всего у его дверей стоял Рустам, которого Наполеон любил больше других.
Увидев принцессу с подругой, он приветствовал женщин низким поклоном, но не сдвинулся с места.
Полине это не понравилось, и она заговорила двумя тонами выше, требуя, чтобы ее немедленно пропустили к брату.
Дюрок, обер-гофмаршал императорского двора и друг четы Жюно, прибежал на голоса, но дверь императорского кабинета уже открылась, Наполеон стоял на пороге, меряя сестру суровым взглядом.
– Что случилось, принцесса? И почему вы кричите в моих покоях, как на базаре? Я вижу, вы не одна, – прибавил он, устремив на Лауру ледяной взгляд своих серо-голубых глаз.
Склонившись в безупречном реверансе, Лаура тихо проговорила, не решаясь поднять глаза и встретить грозный взгляд:
