На пороге великой смуты - Александр Владимирович Чиненков
Вслед за попом разъехались ещё несколько казаков с жёнами. Наконец на крыльце показались одновременно атаман с супругой, едва стоявший на ногах, в полушубке, одетом только в один рукав, без шапки, бравый казак Григорий Мастрюков. В правой руке он держал недопитую четверть с водкой.
Сын Мастрюкова подал к крыльцу раскормленного жеребца, запряженного в сани. Григорий и атаман о чём-то громко заспорили. Неожиданно разгорячившийся Мастрюков передал четверть своей супруге Софье и замахнулся на Донского. Вышедший в это время из избы Матвей Куракин перехватил руку Мастрюкова, и на крыльце началась драка.
А нагулявшиеся казаки всё выходили и выходили из избы и вскоре драчунов разняли. Мастрюкова насильно впихнули в сани, и сын увёз горланящего песни и зовущего всех к себе в гости отца вместе с матерью домой.
Спустя четверть часа изба опустела. Последними вышли Гордей Тушканов и его супруга Глаша.
– Гланька, куда стопы править будем? – пьяно выкрикнул Гордей.
– До избы, куда же ещё, – придерживая его под руку, ответила супруга.
– А сани где? – огляделся писарь.
– Дома, где ж ещё, – хохотнула Глаша. – Мы ж пешком пришли, али запамятовал?
– Да? Ну всё не как у людей! – возмутился Гордей и тут же махнул рукой. – Сигай на меня верхом, Гланька. Зараз довезу до избы, не хуже мерина нашего! Ха-ха-ха…
* * *
Во время общего гулянья Мариула находилась дома. Минувшая ночь принесла ей столько потрясений, что утром она вынуждена была отказаться от приглашения. Выпив настойки, снимавшей головную боль, она прилегла на постель и задумалась, вспоминая события прошедшей ночи.
Весь день, до позднего вечера, она выпекала к празднику пироги и шаньги. Вдруг прямо перед ней словно из-под земли появилась покойная мама. Мариула не испугалась, просто сильно удивилась. Мама держала в руке её детские варежки и с грустью смотрела на неё.
– Послухай, – обратилась Мариула, – ты страсть как похожа на мою матушку-покойницу! Не обессудь, но мне так хочется поцеловать тебя…
Ночная гостья заулыбалась и приблизилась к Мариуле, и та крепко обняла её и поцеловала сначала в левую щёку, а потом – в правую. Сердце у ведуньи защемило: она всей душой ощутила, что расцеловала родную мать.
– Как же ты похожа на живую! – со слезами воскликнула она. Но гостья молчала, и вскоре призрак растаял в воздухе, а Мариула осталась сидеть в полной растерянности и никак не могла понять, что же это было, если она явственно ощущала тепло щёк своей мамы, когда обнимала и целовала её, прижимала к себе.
Но рождественские чудеса на этом не кончились. Когда Мариула пришла в себя, решила накрыть на стол. Наступила полночь, Мариула встала из-за стола и сказала:
– Ну и что с того, что в эту ночь я осталась одна! Никто не пришёл нынче ко мне в гости, да и я ни к кому не пошла, потому что идтить не захотела. Уж коли не довелось встретить Рождество с живыми, буду встречать с мёртвыми!
Затем открыла дверь, ведущую из сеней на двор, и поклонилась:
– Заходите те, кто любил и чтил меня при своей жизни!
Постояла немного и хотела захлопнуть дверь. Но не тут-то было!
Внезапно в дом один за другим зашли… атаман Василий Арапов, есаул Пётр Кочегуров, Фома Сибиряков, Никифор, Гурьян Куракин. Они стали снимать верхнюю одежду и разуваться. Последним пришёл муж Мариулы Степан. Ведунья стояла в углу, не в силах вымолвить ни слова. Лишь с изумлением смотрела на их необыкновенно красивые одеяния. Справившись с волнением, она сказала:
– Здравствуйте, гости дорогие! У вас чудная одежда. Блестящая, переливающаяся… Заморская, что ли?
Но они, словно не замечая её и не слыша расспросов, молча прошли в избу и стали садиться за стол. Мариула достала из шкафчика шесть рюмочек, хотела налить в них водки, но не смогла открыть бутылку:
– Может быть, кто-нибудь из вас откупорит?
Все по-прежнему молчали, словно набрав в рот воды.
– Ладно, – сказала Мариула. – Будем пить наливочку.
Принесла из сеней бутылку, разлила наливку по рюмкам, все чокнулись. Когда стали закусывать, отчётливо послышалось чавканье. Потом она поставила самовар, принесла мёд и пироги. Но как только «гости» взяли в руки чашки с чаем, в сарае прокукарекал петух.
Обернулась Мариула к своим гостям – никого нет за столом! Рюмки с наливкой стоят нетронутые, на тарелках разложены куски пирога. Она бросилась в сени, но дверь оказалась запертой на задвижку, а на вешалке не было никакой одежды, кроме её шубейки. До утра Мариула просидела за столом сама не своя, крестилась, молилась и ругала себя: «Вот дура старая, встретила Рождество в компании с покойниками. Как я могла позабыть, что мир теней шутковать не любит…»
В дом Мариулы вбежала Лиза Бочкарёва, жившая по соседству. Она была необычно возбуждена.
– Мариула, – сказала она поспешно, – к нам только что прибыл казак яицкий Иван Ковригин с вестью худой.
– Что стряслось? – спросила Мариула взволнованно, побледнев.
– Сыночек твой Егорушка погиб на войне турецкой, – ответила Лиза.
– Погиб? На войне? – прошептала Мариула, поднимаясь с постели. – А что он там делал? Ведь оренбургских казаков на войну не призывали?
– А может, забрили в солдаты за провинность какую, ты ж не знашь? – насторожилась соседка. – Он же в Бердах жил, а ты здесь?
– Ежели бы забрили, я бы знала, – уверенно ответила Мариула. – Но ты сказывай, что тебе гость твой поведал.
– В плену турецком сгинул сынок твой. Эдак Ивашка сказывал.
– А он, Ивашка, откель взялся?
«А может, и взаправду всё?» – подумала Мариула, и слёзы навернулись на глаза. Эта недобрая весть тисками сдавила душу.
Её сын проживал с семьёю в Бердах и часто навешал мать. А теперь его давно не было. Даже к празднику весточку о себе и внуках не прислал.
– Не плачь, Мариула. – Бочкарёва обняла поникшую женщину и прослезилась сама. – На войну-то не призывают, верно сказала. А сколько наших сакмарцев забрили за провинности малые? Да у тебя ещё внуки есть. Красавцы здоровенные…
– Это верно, – вздохнула Мариула. – Никогда бы не подумала, что Егорушку в солдаты забреют. Послушный он был у меня и богобоязненный.
– Да, – согласилась соседка. – Таков он был, ведаю я.
– Почему это был? – вздрогнула Мариула. – Он был, есть и будет, а твой гость нынешний – враль несусветный!
– Как это враль? – удивилась Лиза.
– Бродяга он голодный или беглый. Покушать захотел, вот и выдумал небылицу,
