На пороге великой смуты - Александр Владимирович Чиненков
– Для меня было бы лучше, если бы Нага его прирезал! – оскалилась хищной улыбкой Жаклин. – Во всяком случае, мой кошмар на этом и закончился бы.
– Вас связывает с кузнецом какая-то тайна?
– Уже нет. Хотя я очень на это надеюсь! – Они помолчали, затем наполнили бокалы вином и выпили. – Я чувствую, что вы не сказали мне самого главного, Александр Васильевич, – сказала Жаклин. – Того, что удерживает вас здесь, в Оренбурге?
– Нас с вами, прекрасная госпожа, – уточнил Барков и сразу же продолжил: – Мне нужен Анжели. Неужели вы ещё этого не поняли, Жаклин?
– И только ради этого мы торчим в этом гнусном городе? – ужаснулась она.
– Именно так.
– Но почему вам понадобился Анжели? По долгу службы или…
– Раз с карьерой у меня ничего не получилось, то я решил поправить наши с вами дела за его счёт.
– И как вы собираетесь это сделать?
– Дождаться его.
– Вы думаете, он привезёт деньги?
– Всенепременно. Он привезёт с собой много золота.
– Почему вы так в этом уверены, месье? Вы осведомлены о его тёмных делишках?
– Нет, я лишь хочу заполучить его золото и уехать с вами за границу.
– Но он очень опасный человек, поверьте мне.
– Я тоже.
– Неужто?
– Да, особенно если сильно этого захочу! – А «ангел-хранитель», оставленный Анжели? Вы про него забыли, капитан? – повеселела Жаклин.
– Нет, он подстрелил меня и теперь временно спокоен.
– Так ли это, Александр Васильевич?
– До приезда Анжели он больше не предпримет никаких действий.
– А сейчас, в эту рождественскую ночь, он наблюдает за нами? Как вы считаете, Александр Васильевич?
– Не могу знать. Но я больше не подставлю под его пули свою голову!
Жаклин взяла в руки графин и очаровательно улыбнулась.
– Я предлагаю выпить за Рождество, господин капитан! – воскликнула она, торжествуя. – Надеюсь, вы не откажетесь ко мне присоединиться?
– Всегда рад услужить вам, прекрасная госпожа, – улыбнулся ей в ответ капитан. – Я вдвойне счастлив, когда мои действия доставляют вам искреннее удовольствие!
* * *
Нага курил опий уже вторую неделю. Голова его отяжелела, а глаза слезились. Откинувшись на подушки, он задумался, с горькой иронией вспомнив, как безнадёжно провалился блестяще разработанный им план. В бочонках французов вместо золота оказалась медь, Ания укатила куда-то с кузнецом Архипом… Даже Барков оказался жив, хотя он сам видел, как неизвестный разрядил в него, в упор, оба пистолета. Калык исчез, разбежались все его сабарманы. А сейчас Нага прозябает у дальнего родственника в Сеитовой слободе и курит опий, страдая от тоски и безысходности. Увы, вокруг нет ни одного человека, на которого можно было бы положиться.
Нага лежал не вставая, как старый мерин. Он окончательно одурел от опиума. Где же найти людей, у которых огонь пышет изо рта и с клинка сочится кровь?
Наге стало страшно.
– Махмуд, – он толкнул дремавшего рядом двоюродного брата. – Вставай, лежебока, дело есть.
Тот нехотя приподнялся с подушки.
– Что такое, Садык?
– Дай мне твоего коня, я поеду в город.
– Моего коня?
– Да, твоего Араба.
Услышав, что речь идёт о его породистом красавце жеребце, Махмуд окончательно проснулся и протрезвел.
– Я запрягу тебе другую лошадь в телегу, брат мой.
– Я не привык ездить в телеге, Махмуд.
– Ну тогда я запрягу того жеребца, которого мне Калык на сохранение оставил.
– Нет, он слишком резв и злобен. А я не намерен объезжать его.
Первый раз за всё время они начали ругаться, и в голосах их – резком и нервном у Наги и язвительно-мягком у Махмуда – вдруг зазвучала если не ненависть, то явная неприязнь друг к другу.
Нага настаивал. Но Махмуд не мог отдать своего арабского чистокровного жеребца, подаренного ему отцом еще жеребёнком.
Он вспомнил, как купал своего Араба, лоснящегося на солнце, в Сакмаре-реке. Солнце опускалось за верхушки деревьев, заливая небо на западе до линии горизонта пунцовым светом вечерней зари. Араб с длинной шеей и тонкой спиной выпрыгнул на берег, встряхнулся и привычно нагнул голову. В рубашке и шароварах, засученных выше колен, Махмуд расчёсывал ему гриву.
– Нет, Араба я тебе не дам, – категорически отказал он. Нага насупился:
– Не буду настаивать. Запряги кого-нибудь другого.
Махмуд вышел в конюшню. Почуяв хозяина, Араб радостно всхрапнул и замотал головою.
Махмуд посмотрел на лошадь. Чёрные-пречёрные глаза жеребца были спокойны. Горделивая шея изогнулась. Не конь – орёл! Ах, если бы ему ещё крылья! А когда он в минуты слабости обнимал шею своего красавца, на душе сразу становилось спокойно и легко.
Как-то раз возвращался он домой из Оренбурга в Сеитову слободу. Дело было к вечеру. Откуда-то из степи показался конный отряд сабарманов. Выхватив сабли, разбойники поскакали за ним. Выпущенная стрела впилась ему под правую лопатку. А что было потом, он и не помнит. Когда пришёл в себя, Махмуд открыл глаза, смотрит – он у ворот своего дома сидит на Арабе, обняв его за шею. Вот это верность! Он очнулся.
– Я хочу скорее вернуться, – донёсся до его ушей голос Садыка, который стоял сзади. – Мне нужен быстрый конь.
– Слушай, Садык, – сказал Махмуд с непримиримой холодностью, твёрдо уверенный, что его брат собирается бежать куда-то на его коне. – Я сам вырастил своего Араба! Я сам приучил его к седлу, и до сих пор никто чужой до него не дотрагивался. Хочешь, возьми мою душу, но Араба я тебе не дам.
– Для чего она мне, – недружелюбно усмехнулся Нага. – Ладно, запрягай мне коня Калыка. Он не хуже твоего Араба.
Махмуд запряг коня, которого Калык забрал у безжалостно зарубленного хозяина.
– Он хорошо под седлом ходит, – сказал он, подавая уздечку Наге. – И не злобный вовсе.
– Давай не оправдывайся, – хмыкнул Нага. – Завтра вернусь. Жди меня.
Когда Нага уехал, Махмуд вернулся в дом, набил в чилим опий, закурил и лёг на постель, уткнувшись головой в подушку. Перед глазами его замаячило злобное лицо свалившегося как снег на голову Садыка.
Так и не уснув до рассвета, Махмуд поднялся с мутной головой. В окне виделось посеревшее небо, серебристо мерцали на нём последние звезды. Мысли путались: не бросить ли всё и не бежать ли куда подальше, пока Садык не втянул его в очередную неприятную историю?
Утро занималось ясное. Махмуд умылся и вышел из дома. Во дворе его ожидал незнакомец – низенький татарин в заношенном тулупчике.
– Чего тебе? – спросил Махмуд, нагоняя на себя важность. – Я милостыню не подаю, и работников мне не надо!
– За конём я, – ответил незнакомец. – За тем, которого тебе на присмотр оставили.
Махмуд покачнулся, как будто его ударили кулаком по голове.
