Луи Мари Энн Куперус - Ксеркс

И остроязыкий Симонид разразился потоком восхвалений и лести, пока наконец Кимон не прервал его вопросом:

— И всё же, дорогой кеосец, если ты только сегодня прибыл на перешеек, зачем тебе так решительно ставить свои деньги на Главкона?

— Зачем? Потому что я, как и все греки, если не считать спартанцев, схожу с ума по Главкону. На всём моём пути из Фессалии, в Беотии, Аттике, Мегарах, люди говорили о нём, о его красоте и сноровке, о его ссоре с отцом, о его женитьбе на Гермионе, прекраснейшей из афинских дев, и о том, что он прибыл на игры, чтобы завоевать венок победителя и заслужить прощение Конона. Скажу откровенно, каждый попадавшийся мне погонщик мулов, должно быть, поставил на него не меньше обола[7]. Все говорят, что он прекрасен, как рождённый на Делосе Аполлон, изящен, как юный Гермес, и скромен, как незамужняя дева… хотя в последнее я не верю.

Симонид перевёл дыхание, а затем обратился к своим собеседникам:

— Но вы афиняне и, должно быть, знакомы с ним?

— Знакомы? — Кимон расхохотался от всей души. — Или не мы сегодня расстались с ним на площадке для борьбы? Или Демарат не учился с ним в школе и не был его самым близким другом? Что же касается его красоты, доблести и скромности… — В глазах молодого человека вспыхнул огонёк. — Не говори, что его перехваливают, пока не увидишь своими глазами.

Симонид засиял от радости:

— Добрый гений свёл меня с вами. Отведите меня к нему.

— Поклонники так докучают Главкону, что наставники его в ярости; кроме того, он сейчас ещё находится на борцовской площадке.

— Тем не менее он скоро вернётся в свой шатёр, — добавил тотчас Демарат. — К тому же Симонид — это Симонид. И если Фемистокл и Леонид[8] имеют возможность лицезреть Главкона, теми же правами обладает первый поэт Эллады.

— О, драгоценный оратор! — воскликнул коротышка, обнимая его. — Я уже люблю тебя. Так пойдём же, чтобы я мог немедленно почтить ваше новое божество.

— Пойдём, — согласился Кимон, делая несколько длинных шагов. — Шатёр его находится неподалёку, и ты увидишь Главкона, даже если его наставники превратятся в горгон.

Посейдонов удел, огромный, огороженный стенами участок земли с храмами, портиками и Истмийским стадионом, скоро остался позади. Трое быстро шли на восток вдоль моря. Вокруг было полно людей. Прокатила дюжина колесниц. Под каждой высокой сосной непременно обнаруживались купец с прилавком и обступившая его толпа. Прошло стадо бурых коз — жертвенный дар какого-то благочестивого фокейца. За животными в причудливом танце кружили жрицы Афродиты под оглушительный треск кастаньет и рокот цитр. Тихий ветерок надувал коричневые паруса рыбацких лодок на колышущихся просторах залива. Прямо впереди замаячили белёные, оштукатуренные дома Кенхреи, восточной гавани Коринфа. Далеко впереди ровным полукругом вздымались зелёные вершины Аргивских гор, а справа поднималась крутая и одинокая пирамида — бурая скала Акрокоринфа властвовала над процветающим городом. А над всем этим, над людьми и горами, распростёрлось самое прекрасное, что было в этих краях, — чистое, пропитанное солнцем лазурное небо Эллады, подобного которому нет в землях, берега которых не омывают пенные волны Эгейского моря.

Такой пейзаж окружал троих путников, однако Симонид, видевший его слишком часто, не обращал внимания на окрестности и засыпал спутников вопросами:

— Так, значит, и его Гермиона тоже прекрасна?

— Как Афродита, встающая из пены морской, — ответил Демарат, всё время глядевший в сторону и старавшийся избегать проницательного взора поэта.

— И отец её отдал дочь сыну своего злейшего врага?

— Элевсинец Гермипп — человек разумный. Иметь своим зятем первого красавца во всей Элладе не так уж плохо.

— А теперь расскажите о самом великом чуде… Неужели Главкон действительно добивался её руки не ради приданого или положения, а из одной любви?

— Браки по любви сейчас в моде, — ответил Демарат, искоса взглядывая на Кимона, сестра которого только что вышла по любви за Каллия Богатого, смутив этим всех афинских скромниц.

— Значит, на старости лет мне довелось увидеть новое чудо. Как Одиссей и Пенелопа! И он красив, доблестен, высок мыслью и жена достойна его? Должно быть, я надеюсь на слишком многое. И упования мои не оправдаются.

— Напротив, — возразил Демарат. — Теперь сюда: эта тропа как раз ведёт к шатру Главкона. Если ты сочтёшь, что мы перехвалили его, считай нас достойными танталовых мук.

Однако здесь на пути их обнаружилось неожиданное препятствие. Статую, стоявшую под сосной, окружала целая толпа, и пронзительные злые голоса людей предвещали не свободный проход, а стычку.

Глава 2

Снаружи стен Посейдонова удела беспрестанно ходили люди. Почти ту же самую тропу, которой только что прошли Симонид с его новыми друзьями, выбрали ещё двое мужчин, настолько глубоко погрузившихся в разговор, что им было совершенно безразлично, сколько людей почтительно уступает им путь или приветствует их. Тем не менее более высокий и молодой из этой пары отвечал на всякое приветствие лёгким движением руки, однако делал это не задумываясь и не отводя взгляда от спутника.

Собеседники на редкость контрастировали друг с другом. Младший из них лишь недавно достиг полного расцвета сил; крепкий и хорошо развитый физически, он был изящно одет. Быстрые жесты его были красноречивы сами по себе. Коротко постриженные каштановые волосы почти не закрывали чистое смуглое лицо, которое едва ли можно было назвать правильным, скорее выразительным и утончённым. Смеялся он как-то негромко, чуть приоткрывая отличные зубы.

Товарищ его с ответами не торопился. Едва доставая макушкой до плеча своего спутника, он тем не менее обладал грудной клеткой быка. Изящество и не подумало посетить его. Лицо этого человека было изборождено шрамами и заросло редкой щетиной. Низкий лоб. Глаза, серые и мудрые, поблескивали под кустистыми бровями. Длинные седые волосы, заплетённые в косу и уложенные на макушке, удерживало на месте золотое кольцо. Прикрывавшая его тело хламида[9] была пурпурной, но грязной. На аттическое красноречие собеседника он отвечал по-дорийски кратко.

— Итак, я всё объяснил: если исполнятся мои планы, если Керкида и Сиракузы пришлют помощь, если у Ксеркса появятся проблемы при снабжении его войска всем необходимым, мы не просто сумеем успешно сопротивляться персам, но легко победим их. Или, по-твоему, я выказываю чрезмерный оптимизм, Леонид?

— Посмотрим.

— Вне сомнения, Ксеркс посчитает, что флот его ненадёжен. Египетские мореходы ненавидят финикийцев. А значит, мы можем рискнуть.

— Не спеши, Фемистокл.

— Да… с тем же успехом можно играть в кости с мойрами[10], ставя на кон судьбу всей Эллады. Тем не менее придётся рискнуть и дать сражение. Если мы проявим отвагу, наши имена будут помнить так же долго, как и имя Агамемнона.

— Или Приама… сдавшего Трою.

— А ты, мой дорогой царь, конечно же сдвинешь с места небо и землю, чтобы как-нибудь расшевелить своих эфоров[11] и совет, запаздывающий с подготовкой к войне? Мы надеемся на тебя.

— Попробую.

— Разве мы вправе просить о большем? Но пора покончить с государственными делами. Помню, мы говорили о пентатлоне и шансах…

Тут ропот возмущённых голосов, остановивший Симонида, достиг ушей Фемистокла и Леонида.

Клич «К бою!» произвёл вполне ожидаемый результат. Кучки людей, причём не самого аристократического вида, валили со всех сторон к уже собравшейся толпе. В поднявшейся суматохе никто не проявлял особого почтения к царю Спарты и первому среди государственных деятелей Афин; бесцеремонно отодвинутые в сторону, они могли только оставаться свидетелями происходящего.

Как выяснилось потом, шум поднял торговавший бронзовым товаром сикионец, обнаруживший, что со столика, на котором он разложил свой товар, пропала небольшая, но ценная лампа. Взгляд его сразу выделил среди дюжины с лишком окружавших его прилавок людей стройного мальчишку в восточной одежде; и поскольку ловкость рук сирийских рабов успела войти в пословицу, сикионец немедленно сделал свой выбор:

— Хватайте варвара-вора!

С этим криком он подпрыгнул и вцепился в одежду предполагаемого похитителя светильника. Богатая и тонкая одежда, разорвавшаяся под руками торговца, помогла парнишке улизнуть, однако зеваки немедленно схватили беглеца и потащили его к сикионцу, уже приготовившемуся приказать обыскать незадачливого грабителя, но, увы, как раз споткнувшемуся возле своего столика о пропавшую лампу, должно быть просто свалившуюся на землю. Умиротворённый находкой торговец был уже готов отпустить мальчишку, однако один из находившихся рядом спартанцев не проявил желания успокоиться.