Сирило Вильяверде - Сесилия Вальдес, или Холм Ангела
Сам Вильяверде, хорошо понимая недостатки своего реалистического романа (обусловленные отчасти особенностями его творческой истории), отметил, что ему не всегда удается «сохранить единство действия, выдержать естественный стиль» в масштабе всего произведения.
Правильнее было бы отнести роман Вильяверде к жанру костумбристского (бытописательского) романа.
Кубинская проза XIX века, так же как и поэзия, развивается в основном в романтическом русле. Но уже в недрах романтизма зарождаются реалистические тенденции. Свидетельством этих реалистических (не столько в смысле художественного метода, сколько в смысла «социализации» тематики) тенденций в известной степени является костумбристский роман. Элементы социальности и политической памфлетности отличают лучшие костумбристские произведения. К ним по праву можно отнести и роман Вильяверде «Сесилия Вальдес». Между прочим, о том, что в романе воспроизводится местный колорит, как бы заранее предупреждает подзаголовок — «Картины кубинских нравов».
Общественные отношения, сложившиеся на Кубе к тому времени, которое описывает Вильяверде, являли собой клубок острых социально-расовых противоречий, обусловленных особенностями исторического развития кубинской нации.
Известно, что завоевание и освоение сказочного острова было отнюдь не мирным предприятием. «Контакт» испанских колонизаторов с местным населением сводился к военным операциям белых против индейцев и к грабежу местных жителей в соответствии с так называемой энкомендарной системой[1]. Наряду с опустошительным действием болезней, занесенных из Европы, тяжелыми условиями рабского труда туземцы испытывали на себе суровые кары со стороны завоевателей за самые пустячные проступки. В результате такой политики к концу XVI века (остров был открыт в октябре 1492 года) туземное население было здесь почти полностью истреблено, в связи с чем энкомьенда была заменена институтом негритянского рабства.
В первые годы испанской колонизации завоеватели пользовались большой самостоятельностью. Но уже через несколько десятков лет конкистадоры и колонизаторы-испанцы и их родившиеся в Америке потомки (так называемые креолы) были поставлены под жесткий контроль испанской военно-бюрократической машины.
Для представителей короны — чиновников и военных, родившихся в Испании, — креолы (hombres de nacion) были людьми второго сорта, низшей расой. Однако и для тех и для других еще более низкой расой, «дочеловеками» являлись «дикие негры» (negros bozales), поставляемые на внутренний кубинский рынок отечественными и иностранными работорговцами. Со временем создалась еще одна социально «низшая» прослойка — метисы, появившиеся в результате смешанных браков между белыми и неграми (так называемые мулаты), белыми и индейцами.
Таким образом, кубинское колониальное общество состояло из четырех основных социально расовых слоев: испанцев, белых креолов, метисов (главным образом мулатов) и негров; метисы и негры, родившиеся на Кубе, также назывались креолами.
С течением времени наметилась весьма определенная классовая дифференциация кубинского общества: класс эксплуататоров (помещики, чиновники, крупное духовенство из числа уроженцев метрополии), пополнившийся за счет креольского населения острова (помещики-скотоводы, колониальная интеллигенция), и класс эксплуатируемых, который составляли мелкие и средние крестьяне, ремесленники (испанцы, креолы, мулаты, свободные негры) и негры-рабы. В борьбе против испанского владычества медленно, но неуклонно развивались силы, которые цементировали кубинскую нацию. К началу 70-х годов XIX века, то есть к тому времени, когда Вильяверде еще работал над своим знаменитым романом, расовая дискриминация, значительно осложнявшая и без того острые классовые противоречия, цвела пышным цветом. И когда перестал действовать исторический фактор, определявший крайности дискриминационной политики, то есть когда был отменен институт рабства (во второй половине XIX века), второй фактор — географическая близость США — все еще продолжал действовать.
Заслуга Вильяверде как писателя и как общественного деятеля заключается прежде всего в том, что он сумел за расовыми противоречиями увидеть более глубокие, социальные конфликты.
«Хорошо известно, — говорит Вильяверде, — что золото делает чистой самую смешанную кровь и покрывает все пороки, как физические, так и духовные».
Однако в силу исторической ограниченности своего мировоззрения Вильяверде сосредоточивает писательское внимание, весь свой темперамент художника и бойца не столько на социальных противоречиях, сколько на морально-этической стороне тех коллизий, которые рождаются в колониальном обществе.
Анатомируя хорошо известное ему кубинское общество, он заставляет читатели прийти к выводу о том, что «в стране рабов» болезнь рабства, его разлагающая сила поразила в той или иной степени весь социальный организм: от паразитирующей верхушки в лице самого главного представителя «матери-родины» — благополучного генерал-губернатора — до несчастного раба-африканца. И генерал-губернатор и его ближайшее окружение — рабы легкой наживы, рабы условностей чванливой касты привилегированных. Рабовладелец дон Кандидо — раб своих честолюбивых замыслов: его цель — пробиться в высшее колониальное общество; мулаты — рабы несбыточной мечты: они стремятся встать на равную ногу с белыми; негры — рабы надежды: они хотят уравняться хотя бы с мулатами.
Вильяверде показывает также, что не только белые труженики и черные рабы несвободны в обществе, где процветает рабство, но и весь кубинский народ в целом, включая и «собственных» эксплуататоров, находится в рабской зависимости от метрополии. «Страна рабов» и «страна-рабыня» — вот в чем видит Вильяверде подлинную трагедию Кубы.
Привилегированный креол Леонардо Гамбоа ненавидит еще более привилегированных испанцев; высокопоставленные чиновники-испанцы считают местных богачей — даже если они белые — за людей второго сорта; «второсортные» белые презирают всех цветных, а иные из них для оправдания работорговли выдвигают чудовищную «концепцию», согласно которой черные рабы низводится до положения бессловесной твари, вещи, «мешка с углем». Хитроумное ханжество рабовладельцев даже не претендует на оригинальность. Кубинские рабовладельцы и работорговцы не смогли придумать ничего нового по сравнению с тем, что было в идеологическом арсенале носителей благой веры, участников разбойничьего предприятия по завоеванию Америки: так же как их предки-конкистадоры, они стараются уверить своих современников в том, что обращение свободных африканцев в рабство есть богоугодное дело, вполне согласующееся с моралью цивилизованного общества. Жена дона Кандидо, очевидно, верит, а может быть, делает вид, что верит в «благородную» миссию своего мужа: «… Гамбоа не совершает ничего дурного или постыдного, а делает прямо-таки доброе дело, за которое можно только похвалить. Ибо, принимая и продавая как грузополучатель — я имею в виду этих дикарей, — он делает это для того, чтобы окрестить их и приобщить к религии, которой, конечно, у себя на родине они не знают».
Обман, произвол, насилие, ханжество, разгул необузданных страстей — вот конкретные формы проявления болезни, называемой рабством и колониализмом.
Чиновники обманывают корону, почтенные отцы семейств обманывают жен и детей, приюты не вмещают незаконнорожденных детей-полукровок; естественные человеческие чувства, даже такое сильное, как любовь, становятся источником несчастий.
Печальная история любви цветной девушки Сесилии Вальдес к белому юноше Леонардо Гамбоа, несмотря на обстоятельства, которые могут показаться читателю необычными, являет собой, по замыслу автора, пример одной из многочисленных трагедий, превратившихся, как это ни страшно сказать, в заурядное событие. Это не просто случай, который привлек внимание романиста своей исключительностью, а подлинное бедствие многих поколений кубинцев, цветных и белых, женщин и мужчин.
Вильяверде, как он сам о себе говорит, кубинец до мозга костей. В рассказах о быте и нравах своих соотечественников, об их танцах, костюмах, празднествах, развлечениях, верованиях и суевериях автор точен, как опытный ученый-этнограф. Но это не просто экскурсы в этнографию. Все эти многочисленные, иногда очень пространные, очень детальные описания согреты любовью человека, страдающего неизлечимой тоской по родине. Он рисует немало картин будней, полных тяжелого труда и постоянных забот о хлебе насущном. Здесь, в гуще цветного населения, как и на плантациях среди рабов, царит чувство возмущения и гневного протеста против хозяев жизни. Это мятежное настроение проявляется и в скрытой ненависти портного Урибе, ждущего часа возмездия, и в решительных действиях скромного молодого мулата — подмастерья Хосе Пимьенты. В городских кварталах, так же как и на плантациях, накипает народный гнев.
