Юрий Татаринов - Юрова гора
Неизвестно, во что вылилась бы начавшаяся вдруг перепалка, если бы наконец не взял слово староста.
— Считаю неуместным ваш спор, милостивые государи, — тихо, но весомо, с чувством собственного достоинства сказал он.
Стройный, седовласый, тонкой кости, с приятным, женственным лицом, его милость заметно выделялся среди тех, кто окружал его в эти минуты. Лоск аристократа чувствовался не только в его дорогой, изысканной одежде и в его внешности, но и в движениях, мимике, интонации голоса. Сразу угадывалось, что это человек столичный, из высшего общества. Так оно и было. С детства его милость воспитывался при королевском дворе. Он и великий князь Александр когда-то вместе учились и дружили. С возрастом дружба окрепла. И даже теперь, когда Александр стал королем, отношения их сохранились. Пан Петр готов был жизнь отдать за короля. В свою очередь, его величество как мог помогал другу. Одно из таких проявлений дружбы и вылилось в подарок в виде места кревского старосты...
Стоило вступить в разговор его милости, как дискутирующие притихли, уставились себе под ноги, как дети, на которых цыкнул родитель.
— Уж коль Господь послал нам испытание, — продолжал пан Петр, — следует забыть о личных амбициях и упрямстве. Подумайте о детях своих и женах! Подумайте о родителях! Наша обязанность — защитить их, защитить каждого горожанина, будь то слуга или хозяин имения. А для этого нужен прежде всего мир друг с другом! — пан Петр откинул за плечи седые кудри, посмотрел в глаза каждому из собравшихся. Он как бы желал удостовериться, доходят ли до них его слова. Потом продолжил: — Его величество доверил мне главный пост княжества. Сие означает, что он уверен, что в тяжкую годину я заступлюсь за его собственность, сохраню ее от разграбления, спасу подданных от смерти и плена. И я должен оправдать такое доверие...
Неожиданно он притих. И сейчас же паузой воспользовался старый еврей Фейба. Вращая вылезающими из орбит глазами, он вдруг возопил:
— А как быть нам, евреям? Нас четвертая часть в городе! Мы не держали в руках оружие! Но мы тоже не хотим быть зарезанными ножом дикого татарина! Ваша милость, вы, как никто, лучше других понимаете нужды моего народа. Всегда помогали нам. Помогите и на этот раз! Заступитесь!
— Пан Фейба, не время делиться на касты, — отреагировал на это слезоточие пан Петр. — Для меня все равны. В стенах нашей крепости найдется место всем. Никто не будет обижен. Вот стоит пан Куба, представитель татар города. И он тоже будет с нами. И если надо, поможет нам.
Собравшиеся оглянулись на невысокого человека с черными жиденькими усиками и карими узкими глазками. Круглое, скуластое лицо его хранило выражение откровенной растерянности. Было очевидно, что нагрянувшие события поставили беднягу в неловкое положение.
— Ясновельможные, молю, заклинаю великим Аллахом, — энергично начал татарин, — не сомневайтесь в нас! — его подстегивало желание быть искренним. — Сто лет мы с вами. Мой прапрадед служил Витовту. Мы честные, мирные татары. Здесь наша земля, родина. Мы не собираемся грабить братьев. Эти татары, что пришли из Крыма, только унижают имя Учителя и Отца нашего, это заклятые разбойники, а потому враги наши. Разве Аллах учит убивать, жечь, грабить?.. Нет! Он учит жить в мире! Тот, кто поднимает меч, должен умереть, как собака, без покаяния и могильных камней. Так и будет! От лица татар, проживающих в Крево, говорю вам, что мы выступим на вашей стороне. Наши кони и наши сабли будут служить тем, на чьей стороне правда. И да воссияет месяц мира!
Слова Кубы растрогали собравшихся. Все вдруг заговорили разом:
— Верим тебе, Куба... Наши дети росли вместе... Не сомневаемся, что отвадим дикарей... Вместе мы — непобедимая сила...
Тут опять взял слово пан Петр. Пожав руку татарину, он сказал:
— Благодарю тебя, Куба. Твои слова — как бальзам на раны. Надеемся на тебя и твоих сородичей. Мы одолеем врага, если выступим сообща: шляхта, татары, евреи, люди православные. Вместе это будет могучий кулак.
Пока продолжалось собрание, замковый двор заполнялся людьми. За маститыми купцами и арендаторами пришли гончары, лавочники. Как магнит притягивает железо, так же в эти тревожные минуты горожан притягивал старый замок. Каждый невольно желал найти здесь успокоение, получить надежду на то, что с ним ничего худого не случится. Люди приходили и спрашивали. Назревала минута, когда надо было принять первое решение в этой ситуации. И его милость уже готов был сделать это.
Но тут на дворе неожиданно появился верховой — молодой десятник Жибинтей, тот самый, в дружине которого служил сын старосты пан Юрий. На Жибинтее был блестящий металлический панцирь и такие же подлокотники. Высокие, выше колен, кожаные сапоги его были украшены звездообразными шпорами. Жеребец десятника взбежал на пригорок перед лестницей и, встав на дыбы, заржал...
Толпа расступилась.
— Ваша милость, в городе паника, — обратился к старосте прибывший. Он не торопился покидать седла, ибо был уверен, что сию же минуту получит какое-нибудь распоряжение. — Люди грузят добро и бегут из города. Не ровен час вспыхнет пожар или случится свара.
Его милость не рассердился на десятника. Более того, он был даже благодарен ему. Теперь он знал, что прежде, чем готовиться к отражению нападения, следует успокоить горожан. Людям надо было объяснить, что выезжать, прятаться в подобной ситуации опасно, что в городе есть надежное укрытие. Вместе с тем следовало незамедлительно начать пополнение подвалов замка продовольствием и позаботиться о размещении скота на территории двора.
Обо всем этом староста намерен был сказать наместникам за закрытыми дверями. Поэтому, не желая терять времени, он пригласил членов городского совета подняться в зал Княжеской башни, после чего первый поспешил к лестнице...
Несчастный гонец, принесший страшное известие, был тоже препровожден в башню — он нуждался в заботе лекаря.
Тем временем толпа на замковом дворе множилась. В эти минуты неопределенности жителям Крево ничего не оставалось, как гадать: что будет? Все с надеждой поглядывали на окна Княжеской башни. Там, на четвертом этаже, решалась их судьба. Собравшиеся надеялись, что пан Петр и его наместники выработают решение, которое спасет их от смерти и плена...
Глава 3. Татары
Если площадь и костел в центре города располагались на возвышении, то замок, как бы прячась от чужих глаз, находился в низине. Он стоял на болоте. Его каменные стены и башни, подобные лапам гигантской птицы, омывала вода. Неприступное болото образовывали два сливавшихся ручья. По берегам ручьев друг к другу жались посадские хаты, а на пригорки вздымались узкие полосы огородов. Так уж получалось, что город со всех сторон окружали возвышения, к центру его вели три дороги.
Через час в Крево один за другим прибыло еще несколько гонцов. Они свидетельствовали о том же — о взятии Сморгони. При этом все просили заменить лошадей, надеясь уже сегодня донести свое страшное известие до жителей соседнего ошмянского староства.
А еще позже через Крево потянулись обозы беженцев. Обезумев от страха, люди отказывались останавливаться и отвечать на вопросы. Все двигались на север, в сторону Вильни...
Тем временем по указанию кревского старосты в город и окрестности направили десятки добровольцев. Последние должны были сообщить тем, кто еще медлил, что к полуночи замковый мост будет поднят...
Время торопило. К вечеру пришло известие: татары движутся к Крево.
Двор кревского замка представлял собой обширную площадку, располагавшуюся на разных уровнях. В низинной части находились заводь и лужок, где во время осады размещали стадо; вода заходила сюда через тоннель под стеной. Враг едва ли мог угадать, где именно устроен тоннель. В свою очередь, осажденные могли использовать его для вылазок. На площадке повыше располагались люди. И, наконец, высокое место, то, где находилась лестница, уводившая на верхние этажи Княжевской башни и на галереи вдоль стен, предназначалось для дружинников. Этот участок делили шестами на квадраты, каждый из которых был отдан отдельному отряду. Лошади уже стояли у воротной стены...
Пока староста и десятники раздавали указания и согласовывали действия, замковый двор наполнялся людьми.
Вместе с дружинниками делом переселения занимался сын старосты пан Юрий. Он был слишком юн, чтобы называться «дружинником», ему едва минуло четырнадцать. Но положение его отца позволяло нарушить устав. На подростке был металлический панцирь и подлокотники. Мальчик имел курносый нос, который друзья в шутку называли «горкой для катанья», и большие, как у отца, ясные глаза голубого цвета. Рыжие кудри, разделенные пробором посреди головы, густыми непослушными прядями спадали ему на лоб и плечи.
Юный воин едва ли сознавал серьезность ситуации. Поэтому пан Петр, несмотря на занятость, решил переговорить с ним.
