Николай Дмитриев - Казна императора
— А позвольте вас спросить, — с горькой иронией поинтересовался штабс-капитан, — на какие шиши?
— Да уж, теперь денег из имений не жди… — Один из поручиков придвинулся ближе к огню. — Я, однако, надеюсь в Европу перебраться. У меня, видите ли, дом в Варшаве…
— А в Варшаве кто, Саша? — резко перебил его второй поручик.
— Аля, зачем ты так? — Саша повернулся к товарищу. — Я верю, не все потеряно…
— Как здесь?
Поручик откинул капюшон башлыка, и его глаза, особо выразительные на очень красивом, худощавом лице, странно вспыхнули.
— Ах, господа, прошу вас, не надо, — попросил юнкер. — Я все вот о хорошем думать стараюсь…
Он протер ладонью слегка запотевшую от тепла драгунку и отложил ее в сторону.
— Разрешите поинтересоваться, — криво усмехнулся штабс-капитан. — Что это такое хорошее вы думать изволите?
— А вот мы с вами здесь сидим, господа, а там дальше океан, и вот, представьте себе, за ним Америка, берег, песчаные пляжи, люди и никаких революций…
— О Господи… — каменно молчавший до сих пор есаул вдруг резко поднялся, сделал несколько шагов в сторону и замер.
Его товарищи, машинально разом посмотревшие на него, вновь повернулись к огню, и вдруг у них за спинами неожиданно громко хлопнул выстрел. Люди у соседних костров вскинулись, посрывались со своих мест и почти сразу вокруг уже бездыханного есаула собралась молчаливая группа. Все было настолько ясно, что, когда прибежавший сюда полковник Костанжогло спросил: «Господа, как это?», чей-то сорванно-хриплый голос отозвался: «Вы же видите, господин полковник, сам…»
Костанжогло снял фуражку, перекрестился и негромко приказал:
— Прошу построиться, господа…
Строй протянулся между деревьями изломанной линией. Стоя перед ним, полковник Костанжогло еще раз окинул взглядом свое разношерстное воинство и неожиданно-звонко выкрикнул:
— Господа, час назад наше охранение захватило разведку красных! Оказывается, они решили, что мы несем с собой ценности, и потому так упорно нас преследуют. Я считал, что через один переход мы будем в безопасности, но, как видите, я ошибался. Больше того, не исключено, что преследование на кордоне не прекратится, а может быть, красные даже потребуют нашей выдачи. Думаю, выход у нас один, задержать красных хотя бы до того, как мы выберемся к железной дороге.
Полковник умолк, вытер ладонью лоб, еще раз оглядел строй и снова заговорил:
— Господа, вы знаете, только что застрелился есаул Башкирцев. Я не смею осуждать его, и, догадываюсь, многие думают о том же. Господа, у меня к вам одна просьба, не торопитесь. Сейчас я попрошу выйти из строя охотников. Пусть они встанут на дороге у красных, чтобы дать нам возможность спасти детей и женщин.
Костанжогло на секунду сбился и судорожно глотнул воздух.
— Господа, вы люди военные и понимаете, что ждет оставшихся, поэтому я не приказываю. Пусть каждый решит этот вопрос для себя сам…
В наступившей тишине примерно полминуты не было заметно ни единого шевеления, потом словно шорох пробежал по строю и один за другим вперед начали выходить охотники. Полковник молча наблюдал, как число вышедших все увеличивается, и наконец поднял руку.
— Господа, благодарю вас…
Он медленно пошел вдоль строя, вглядываясь в лицо каждого. Время от времени полковник задерживался, и тогда, после короткого разговора, кое-кто из охотников отступал назад к основному строю. В самом конце обхода, заметив, что все пятеро, бывшие с есаулом Башкирцевым, вышли вперед, Костанжогло укоризненно покачал головой и обратился к штабс-капитану:
— Не ожидал-с, батенька мой, не ожидал-с…
— Чего, господин полковник? — штабс-капитан вытянулся.
— Вы что же, считаете, что там, в Маньчжурии, мы просто разойдемся в разные стороны? Вы мне нужны там. Так что извольте вернуться в строй.
— Но как же?… — Штабс-капитан посмотрел на товарищей.
— И молодежь забирайте. Им еще жить и жить. Так что, без возражений…
Поколебавшись секунду, штабс-капитан сделал шаг назад, за ним дружно отступили студент и юнкер и, чуть помедлив, один из поручиков. Второй же так и остался стоять не шелохнувшись.
— Господин Тешевич, — негромко обратился к нему Костанжогло. — Право, не стоит…
Отступивший поручик тоже потянул товарища за рукав:
— Аля, вернись, вспомни, нас всего двое…
— Господин Яницкий, вы что, сослуживцы? — спросил у второго поручика Костанжогло.
— Нет, мы просто родственники. Последние в роду…
— Тем более, — согласно наклонил голову Костанжогло.
— Нет! — Тешевич резко высвободил руку. — Хватит, Саша! Россия, род, все погибло! Ты веришь в невозможное. Я нет. Я остаюсь здесь. Я решил…
Костанжогло внимательно посмотрел на Тешевича, глаза которого видели сейчас что-то доступное лишь ему одному, вздохнул и пробормотав: «Ну, как знаете, господа, как знаете…», медленно пошел вдоль строя обратно.
* * *Поручик Шурка Яницкий стоял на железнодорожном полотне, бессильно привалившись плечом к броневому поясу полублиндированного вагона. Кое-где на металле виднелись поржавелые круглые вмятины, а выше, там, где брони на уровне окон не было, пули оставили свой след в виде неровно отколовшейся щепы. Похоже, вагон был старый, ходивший тут еще в русско-японскую, но поручика это интересовало мало. Ему сейчас было безразлично,. чьи пули, хунхузов или большевиков, пометили облупившуюся броню, и хотя Шурка видел эти порыжевшие вмятины, перед его мысленным взором проплывали совсем другие картины.
Отряд Костанжогло, бросив все лишнее и оставив позади себя заслон добровольцев, сумел-таки оторваться от преследования и ценой неимоверных усилий все же достиг «маньчжурки», единственной в этих местах железной дороги, которая сулила вконец измочаленным отступлением и лишениями людям хотя бы призрачную надежду на благополучный исход.
Полная безысходность давила Яницкого, и из этого состояния его вывел появившийся из-за вагона полковник Костанжогло.
— А, вот и вы, поручик! Следуйте за мной.
В голосе Костанжогло проявились какие-то новые нотки, и Яницкий, подавив в себе неожиданно возникшее желание послать господина полковника куда подальше, привычно зашагал следом.
Вообще-то поручику никуда идти не хотелось. Его уставшее тело ныло, требуя отдыха, тепла и покоя, а душа в явном предчувствии еще не осознанных испытаний и вовсе пребывала в смятении.
Едва они вышли из-под укрытия вагона, как холодный ветер начал пронизывать Яницкого до костей. Шурка поежился и усилием воли заставил себя смотреть по сторонам.
Разъезд, куда все-таки вышел отряд полковника Костанжогло, имел заброшенный вид. В небольшом тупичке, перегороженном брусом, стояли две теплушки, а на втором пути торчал неведомо как попавший сюда классный вагон.
За насыпью с остовом сгоревшей будки виднелся небольшой распадок, где, укрываясь от ветра, временно расположился отряд, а чуть в стороне была старая землянка пограничной стражи, окруженная полуосыпавшимся окопом. Над ее крышей, присыпанной с одной стороны снегом, вился дымок.
Полковник решительно направился к дверям землянки. Шурка за ним, но перед входом поскользнулся, и у него, как бы сам по себе, перед глазами вдруг возник бесснежный, почти черный лед Аргуни, по которой они брели последние двадцать верст.
Внутри землянки было тепло. Топилась печурка, нагревая помещение и глиняный, сооруженный на китайский манер кан[1]. На кане сидел стражник и старательно протирал ветошкой ствол трехлинейки. Увидев вошедших, он приподнялся, но Костанжогло махнул рукой и сел рядом с ним. Яницкий некоторое время стоял, но, не дождавшись приглашения, тоже опустился на кан.
Полковник принял это как должное, и пока Шурка, не обращая ни на что внимания, грелся, спросил стражника:
— Скажи-ка, служивый, вагон, что на втором пути, целый?
— А почто ему, ваше высокоблагородие, не быть целым? Покаместь целый. Только вам-то он на кой ляд?
— Люди у меня, брат, померзли. С нами вон дети, женщины. Если в вагоне печь натопить, нагреется?
— Почто ж нет? Само-собой. На то и печка. Я так понимаю, — стражник хитро прищурился. — Вы тут поезда дождаться хотите?
— Именно так, — Костанжогло подул на озябшие пальцы и приложил ладони к теплому кану.
— Гиблое дело, вашвысобродь. Тут на дороге разор полный.
— Ну вы ж тут сидите.
— У нас служба. Мы тут, как приказано, дорогу от хунхузов охраняем. А таперича и хунхузов нетути. Потому как ежели проскочит с той стороны какой дикий эшелон, так к нему и не подступишься. И вам ждать такой оказии расчету нету.
— Это что ж, дальше по шпалам опять пешком топать? — подал голос малость отогревшийся Шурка.
Костанжогло недоуменно посмотрел на него и снова повернулся к стражнику.
