Итало Кальвино - Незримые города
Каков на самом деле этот город, усеянный сплошными знаками, что в нем есть и что он скрывает, путник так и не сможет понять. За ним до самого горизонта простирается пустынная земля и покрытое тучами небо. В форме этих облаков, по воле ветра или случая, человек уже пытается различать другие веши: парусник, руку, слона…
Города и память. 4
За шестью реками и тремя горными цепями находится Зора. Человек, побывавший в этом городе, никогда не сможет его забыть. И вовсе не потому. что он оставляет в памяти свой необычный образ, как другие достопамятные города. Зора обладает особенностью запоминаться строгой последовательностью своих улиц и стоящих на них домов, их дверями и окнами, хотя в них нет никакой особой красоты. Ее тайна состоит в ином Взгляд пробегает по предметам, расположенным в определенном порядке, как в музыкальной партитуре, где нельзя ни заменить, ни переставить ни одной ноты. Человек, наизусть знающий устройство Зоры, бессонными ночами воображает, будто идет по ее улицам и при этом помнит порядок, согласно которому вслед за медными часами будет находиться полосатый навес цирюльника, семиструйный фонтан, стеклянная башня астронома, лавка торговца арбузами, статуя отшельника со львом, турецкие бани, кафе, дорожка, ведущая в порт. Этот город, который невозможно вычеркнуть из памяти, представляет собой нечто вроде остова, где располагаются вещи, о которых он желает помнить: имена знаменитых людей, добродетели, числа, названия растений или минералов, даты сражений, созвездия. Между каждой частью города и каждым понятием можно установить связь по признаку схожести или противоположности, которые сразу же всплывают в памяти. Лостаточно сказать, что самые мудрые люди в мире мечтают познать Зору.
Однако напрасно направлялся я в этот город: вынужденный жить неподвижной и замкнутой жизнью, дабы его лучше помнили, город Зора зачах, разрушился и исчез. И Земля позабыла о нем.
Города и желания. 3
До Деспины можно добраться двумя путями: кораблем или на спине верблюда. В зависимости от того, прибываешь ли туда морским или наземным путем, город представляется совершенно различным.
Погоншику верблюдов при виде небоскребов, антенн радаров, красных и белых шлангов, дыма труб на горизонте ясно, что это город, но он представляется ему кораблем, который унесет его подальше от пустыни, парусником, готовым поднять якорь, паруса которого уже надувает ветер, или пароходом, корпус которого дрожит от работы машин; он думает о далеких портах, заморских товарах, сгружаемых кранами на набережную, о тавернах, где матросы разных рас и национальностей разбивают о головы бутылки, об освещенных окнах, в каждом из которых видна женщина, поправляющая прическу.
В прибрежном тумане моряку показывается нечто, подобное верблюду, между двумя пестрыми горбами которого можно рассмотреть покрытое блестящей бахромой седло; он знает, что это город, но думает о нем как о верблюде, навьюченном бурдюками и переметными сумами с засахаренными фруктами, старым вином, табачными листьями, и он уже видит себя во главе длинного каравана, уносящего его подальше от водяной пустыни к оазисам с пресной водой и тенью пальм, к дворцам с высокими известняковыми стенами, к дворам, на плитах которых пляшут босоногие
танцовщицы, едва прикрытые своими прозрачными одеждами.
Каждый город, противостоящий пустыне, обретает определенную форму, и таким видят погонщик верблюдов и моряк Деспину, город, расположенный между двумя пустынями.
Города и знаки. 2
Из города Зирмы путешественники возвращаются с весьма определенными воспоминаниями: о слепом нефе, кричащем в толпе, сумасшедшем, свесившемся с карниза небоскреба, девушке, выгуливающей на поводке пуму. В самом деле, многие из слепцов, стучащих посохами по мостовым Зирмы – чернокожие, в каждом небоскребе найдется сошедший с ума человек, а каждая пума может быть приручена ради каприза какой-то девушки Город по своей сущности весьма многословен и повторяется в своих деталях так, чтобы что-то из него врезалось в память.
Я тоже побывал в Зирме: в моей памяти остались дирижабли, летающие на высоте окон во всех направлениях, торговые улицы, где моряки делают себе татуировки, поезда подземки, переполненные толстыми женщинами, страдающими от ужасной жары.
Друзья, которые там побывали, клянутся, что они, наоборот, видели только один летавший дирижабль, только одного татуировщика с кушеткой, инструментом и чернилами, наносящего на кожу рисунок, одну-единственную ожиревшую женщину, обмахивающуюся веером на площадке вагона Память избирательна: для того, чтобы жизнь существовала, в ней повторяются знаки.
Города-загадки. 1
Считается, что Изаура, город тысячи колодцев, был построен над глубоким подземным озером. Повсюду, где жители рыли колодцы, они всегда находили воду, и город разросся над озером, но не сделал ни шага дальше: его зеленые границы в точности повторяют невидимые границы озера, невидимый пейзаж которого обусловливает пейзаж видимый, и все, что растет под солнцем, растет благодаря воде, плещущейся под каменным сводом.
В соответствии с этим в Изауре существуют две религии. Одни считают, что боги, покровительствующие городу, обитают в глубинах озера, питающего почву. Другие утверждают, что боги живут в ведрах, в которых поднимают воду из колодцев, в вертящихся шкивах, в воротах ковшей, рычагах насосов, крыльях ветряных мельниц, добывающих воду из скважин, в решетчатых загородках, где ведутся буровые работы, в подвешенных к потолкам емкостях для воды, в легких изгибах акведуков, во всех водяных струях, вертикальных трубах, рыболовных поплавках, во всем, вплоть до флюгеров над строениями Изауры.
Посланцы и соглядатаи великого хани, направленные для проверки отдаленных провинций, точно в срок возвращались во дворец Кемунфу и проходили в магнолиевый сад, в тени которого прогуливался Кубла-хан, выслушивая их доклады. Эти посланники были персами, армянами, сирийцами, коптами или турками. По своему происхождению хан был чужестранцем для своих подданных, а империя для Кубла-хана могла принимать конкретные формы только благодаря глазам и ушам чужестранцев. На незнакомых хану языках посланцы докладывали о вестях, которые они собирали на языках, незнакомых для них самих; из этого бормотания выплывали цифры налогов, собранных ханским сборщиком, имена изгнанных со службы и обезглавленных чиновников, протяженность оросительных каналов, питаемых жалкими речушками, пересыхающими во время засухи. Однако, когда наступала очередь доклада молодого венецианца, между ним и великим ханом устанавливалась совершенно иная форма общения. Марко Поло не знал восточных языков и мог изъясняться только жестами, прыжками, возгласами восторга или ужаса, издавая звериное рычание или крик совы, либо же при помощи предметов, которые он доставал из своих сумок: страусиных перьев, духовых трубок, кусочков кварца, раскладывая их перед ханом в шахматном порядке. Находчивый чужестранец докладывал о своих путешествиях, используя пантомиму, которую хан должен был разгадать: так, один город обозначался прыжком ускользающей от баклана рыбы, которая затем попадалась в сеть; другой город – голым человеком, проходившим сквозь огонь и оставшимся невредимым, третий – черепом, державшим в зубах белую круглую жемчужину. Великий хан разгадывал эти знаки, но связь между ними и городами, о которых хотел рассказать Марко, так и оставалась неясной: он никогда не мог понять, хотел ли Марко поведать ему о случившемся во время путешествия приключении, рассказать историю основателя города, передать предсказание астролога или же этот ребус или шарада говорили об их имени. Тем не менее ясно или туманно это было представлено, но все то, что показывал Марко, было зрелищем, которое невозможно ни забыть, ни спутать с чем-то другим. В голове хана империя представлялась в виде бесчисленных песчинок в пустыне, из которых возникали образы городов и провинций, вызванные непонятными речами венецианца.
Сменилось несколько времен года, много раз Марко рассказывал о своих путешествиях и наконец приобщился к татарскому языку. Теперь его доклады были еще точнее и скрупулезнее, чем того мог пожелать великий хан, и не было такого вопроса, на который он не смог бы ответить. И все же в сознании Кубла-хана всякие сведения о том или ином месте связывались с первым жестом или предметом, которые демонстрировал ему Марко. Именно эмблема, некий знак запоминался лучше всяких других подробностей и придавал услышанному новый смысл. Кубла-хан, размышляя, думал, что империя – это, возможно, не что иное, как зодиакальное созвездие фантасмагорий разума.
– Смогу ли я наконец постичь мою империю в тот день, когда я пойму все эмблемы?– спросил он у Марко.
