Джеймс Джонс - Отныне и вовек
Ничего, через пару дней она отойдет. Он в этом уверен. В увольнительную он к ней приедет, и она снова будет ему рада. А что решила вернуться в Штаты, это она его запугивает.
В армии вырываешься к своей девушке так редко, что не успеваешь ей надоесть. И она тебе тоже. Чем армия и хороша.
Пройдя квартал, он остановился, вытащил пистолет из-за пояса и опустил его в карман брюк. Потом зашагал дальше. Пистолет и лежавшие в другом кармане патроны тяжело давили на бедра. Особенно пистолет — он был большой и неудобный.
Зато, если задержат, надо будет только сунуть руку в карман и…
Но всегда есть надежда отбрехаться.
В роту он вернется во что бы то ни стало. Он так решил. И никакие «вэпэшники» ничего с ним не сделают, пусть хоть треснут!
Лучше всего спуститься до Каймуки по Сьерре. Хотя по Вильгельмине было бы короче. Но на Сьерре большинство домов выходят прямо на улицу. Гаражи тоже. А дворы обнесены кирпичными или каменными стенами. И на Сьерре между сказочными пряничными домиками куда больше темных щелей и закутков. Главное — пройти через Каймуки, а дальше он не боится.
Когда Каймуки останется позади, он пересечет Вайалайе-авеню и пойдет по пустырю, где площадка для гольфа.
Песчаные холмы и мелкий кустарник на зажатой между берегом и шоссе полосе унылой голой земли, приподнятой над уровнем окружающей местности, — этот пустырь только для гольфа и годился. Пройдя насквозь через Каймуки, Вайалайе-авеню пересекалась с Кеалаолу-авеню и превращалась в шоссе Каланианаоле, ведущее к мысу Мадапуу, и как раз у перекрестка этих двух улиц, в образованном ими и полосой берега треугольнике, находилась площадка для гольфа, то бишь пустырь Вайалайе. Он знал его как свои пять пальцев. В прошлом году во время маневров он и еще один парень каждый вечер встречались там с двумя горничными-вахини. Он должен будет перейти шоссе дважды, потому что у восточной окраины пустыря оно подходит к самому берегу. Но на пустыре ему знаком каждый кустик, так что рискнуть стоит.
А после этого останется только одно опасное место: ему надо будет пройти по насыпи через солончаковое болото по эту сторону мыса Коко. Спрятаться там негде, насыпь тянется почти полмили, и он, наверно, дунет бегом. Ну а уж тогда, считай, добрался.
Этот участок побережья был целиком закреплен за седьмой ротой, и он мог явиться на любую позицию. Но он не хотел докладывать о своем возвращении на обычной береговой позиции. Он хотел доложиться на КП у залива Ханаума. Он же возвращается сам, добровольно.
Он шагал по пустырю, и у него было ощущение, что он вернулся в кошмар той бредовой ночи, когда он с раной в боку тащился к дому Альмы. А разлитое вокруг дремотное оцепенение напоминало ему, как он брел пьяный через Ваикики по Калакауа и искал Маджио. Кругом тишина, ни звука, он слышал только свое дыхание и как шуршит под ногами песок. И ни движения, ни признака жизни в сплошной черноте. Он был один в целом мире, черном и звуконепроницаемом, как утроба угольной шахты. Нигде ни огонька. Ни освещенных окон. Ни уличных фонарей. Ни неоновых вывесок. Ни даже автомобильных фар. Гавайи вступили в войну. Он был рад, что возвращается.
Он продвигался на восток и только раз заметил на дороге патрульную машину с синими фарами — она медленно ползла прочь от него, на запад. Это его странно взбудоражило. Он остановился и с минуту постоял, наблюдая за машиной. Когда он переходил через шоссе в первый раз, он был очень осторожен. Долго ждал, пока не убедился, что вокруг никого нет. Считалось, что синие огни фар с самолета не разглядеть — возможно, так оно и есть, но на земле их видно за милю.
И он вел себя так же осторожно, когда дошел до конца пустыря и надо было переходить дорогу во второй раз. Шоссе лежало ниже пустыря, ему был открыт обзор почти на полмили в обе стороны, и синих огней он нигде не видел. Поэтому он не стал останавливаться. Спустился на дорогу и пошел на другую сторону. Если бы в радиусе мили от него оказалась патрульная машина с зажженными фарами, он бы ее легко заметил.
А вот заметить машину с выключенными фарами далеко не так легко, ее можно не заметить вовсе. Но он не рассчитывал, что наткнется на патрульную машину с выключенными фарами, и потому не вглядывался в темноту.
Машина стояла ярдах в тридцати к западу от него, посреди шоссе.
Едва он спустился со склона и ступил на асфальт, они включили фары и прожектор — два синих огня и один голубой, почти белый. Только тогда он увидел. Прожектор светил прямо на него. Выбери он для перехода другое место — на сто ярдов ближе или на пятьдесят ярдов дальше, — они бы вряд ли услышали его шаги, хотя он не слишком старался идти тихо.
Первой его мыслью было бежать, но он подавил это чисто инстинктивное желание. Если он побежит, ему это ничего не даст. Он стоял посредине дороги, и по обе стороны была ровная открытая местность. К тому же оставалась надежда, что он как-нибудь отбрешется. А уж если нет, тогда придется убегать.
— Стой! — прорезал тишину неуверенный голос.
Но он и так замер на месте. Услышав окрик, он вспомнил ту ночь в Хикеме, тогда Тербер точно так же остановил его, и ему захотелось громко расхохотаться. Ну и сволочи! Ишь чего придумали, паршивцы! Засели с выключенными фарами. И как раз когда у него все уже было на мази. Надо же такое отмочить!
Патрульный джип осторожно подъехал ближе и остановился в десяти ярдах от него. В открытой машине сидели четверо перепуганных «вэпэшников», он видел их синие лица и синие отблески от белых букв на нарукавных повязках. Все четверо были в касках. Тот, что ехал на переднем сиденье рядом с водителем, стоял во весь рост и целился в него из «томпсона», держа автомат над ветровым стеклом; он даже разглядел горбинку прицельной мушки на дуле.
— Кто идет?
— Свой, — сказал он.
Двое сидевших сзади явно расценили его ответ как стандартный отзыв на стандартный оклик: неуклюже и неохотно они перелезли через борт джипа и встали рядом с машиной. Оба держали пистолет наготове.
— Если свой, то подойди ближе и назовись, — визгливо приказал тот, что был повыше. Потом откашлялся.
И тогда он, неузнанный «свой», медленно двинулся вперед.
— Стой! — снова скомандовал высокий. Две пары глаз и два пистолетных дула недоверчиво уставились на Пруита.
— Все в порядке, Гарри, — более уверенно сказал высокий. — Это наш, солдат.
По крайней мере признали.
Тот, который стоял в джипе и целился из «томпсона», опустился на сиденье, и напряженную тишину неуловимо всколыхнуло что-то похожее на глубокий вздох облегчения.
— Выключи прожектор, — приказал высокий. Свет потускнел, и двое патрульных подошли к Пруиту вплотную.
— Ты, парень, какого черта здесь шляешься? — сердито спросил высокий. У него были нашивки штаб-сержанта. Второй патрульный был капрал. — Мы со страху чуть в штаны не наложили. С шестнадцатой позиции позвонили, сказали, кто-то шастает по пустырю. Мы уж думали, нам сейчас на голову батальон парашютистов свалится.
Теперь ему стало понятно. Когда он остановился на пустыре и наблюдал за той патрульной машиной, синие фары высветили его силуэт, и кто-то его заметил. Кто-то из седьмой роты. Эх, ты! А еще считаешь себя отличным солдатом! Так опростоволоситься!
— Я на свою позицию иду, — сказал он.
— Номер позиции?
— Восемнадцатая. Это там, дальше.
— Восемнадцатая… хм-м… Ты из какой части?
— Седьмая рота …-го пехотного полка.
Сержант почти успокоился.
— А то, что комендантский час? Про это в вашей седьмой роте не знают?
— Знают.
— Тогда какого дьявола ты не на позиции?
— Я у своей девчонки был. Как раз возвращаюсь. Она тут рядом живет. — Он кивнул в сторону пустыря.
— Пропуск есть?
— Нет.
— Без пропуска ходит, — решительно подытожил второй патрульный. — Нечего с ним валандаться. Забираем — и поехали в часть. — Он держался враждебно, этот второй. Он тоже больше не нервничал. Сначала он крепко перетрухнул и теперь мстил за это. Пистолет он уже убрал в кобуру.
— Капрал Оливер, спокойно! — осадил его сержант. — Не пори горячку.
— Мне вообще-то наплевать, — сказал капрал.
— А кто у вас там на восемнадцатой старший? — спросил сержант.
— Штаб-сержант Чоут.
Патрульные переглянулись.
— Гарри, ты не в курсе, кто старший на восемнадцатой позиции? — крикнул сержант, повернувшись к джипу.
В джипе засовещались.
— Не знаю, — наконец отозвался Гарри. — Можем выяснить хоть сейчас.
— Хорошо, — кивнул штаб-сержант. — Поехали. Отвезем его туда.
— Мне вообще-то наплевать, — сказал капрал. — Но я считаю, лучше отвезти его в часть. Что-то он мне не нравится, Фред. Ты на его форму посмотри. Это же выходная. И совсем свеженькая. Накрахмаленная. Чего он, интересно, разгуливает в выходной форме? Она и в вещмешке-то не лежала — вон какая отутюженная.
— Отвезем его на позицию, там и разберемся, — решил сержант. — Ничего не случится.
