Уранотипия - Владимир Сергеевич Березин
А птица Гамаюн похожа на Стрижа тем, что не касается земли, а всё время находится в полёте. Лишь изредка она садится на ветку, чтобы сказать случайно оказавшемуся рядом человеку важные вещи. Но только не всегда случайный прохожий понимает птичий язык. А Жар-птица живёт вечно, но можно лишь увидеть её свет, на который нельзя смотреть, потому что ослепнешь. Была легенда об одном человеке, что закоптил стекло и стал сквозь него смотреть на Жар-птицу, иначе называемую Фениксом, и увидел: она так прекрасна, что его сердце тут же разорвалось.
– И запомни, мальчик, – сказал старик, – если ты думаешь, что небо пусто, то это не так. В русском небе всегда присутствует какая-нибудь из птиц. Алконост не только поёт, но и отпевает. Когда люди убивают друг друга во множестве, птица Алконост поёт громче птицы Сирин, встречая отлетевшие души. А если ты окажешься один в лесу и почувствуешь ужас, значит где-то рядом птица Гамаюн.
– А все, кто живёт в небе, от ангелов? – спросил мальчик старика.
– Конечно все, но одни от ангелов, а другие от аггелов. В этом важная разница: настоящие ангелы – птицы, а аггелы – то падшие, что птицы, что…
Старик проглотил неприятное ему слово, как кислое яблоко, потому что монаху нехорошо плеваться, и всё-таки продолжил:
– Поймёшь суть птиц, так и суть русского неба поймёшь, а значит, и к Богу ближе будешь.
Мальчик решил дождаться Яблочного Спаса, чтобы увидеть вместе со стариком тех двух птиц. Но старый монах умер в марте, когда ещё не сошёл снег. Он заснул, сидя у святого источника, и мальчик обнаружил его не скоро, только когда поехал с бочкой за водой. Мёртвый старик сидел ссутулившись у родника, и на плече его сидела птица ворон.
Мальчик подумал, что птица эта довольно мрачная, но она не собиралась клевать мёртвое тело, так что он не стал её сгонять. Когда он вернулся с монахами за мертвецом, ворона уже не было.
Теперь послушник, приходя в монастырский храм, долго смотрел на русских птиц. Русские птицы были Сирин, Алконост, Гамаюн и Жар-птица, иначе называемая «Феникс».
Главных русских птиц отличали от прочих человечьи головы. Другие люди говорили Фёдору, что это головы женские, но он считал, что мёртвый монах прав: то были ангелы. Может, не самые главные, но посланные свыше. Поэтому, когда он смотрел на Алконоста, чья голова была в сияющем нимбе, то думал, что видит перед собой ангела, только зачем-то поросшего перьями. И Алконост-ангел пел для него.
Итак, вместе со стариком не вышло навестить яблоневый сад. Но и в одиночку Фёдору не удалось там увидеть Сирина с Алконостом.
Однажды он поехал за водой и вдруг испытал тревогу. Что-то чёрное было перед ним в кустах, дрожало, трепалось ветром, и печальный голос стелился по земле. Ничего не было понятно, кроме того, что жизнь мальчика тут заканчивается, и сперва он решил, что речь о смерти. Но нет, ему говорили о чём-то другом, что важнее смерти. И он заплакал оттого, что не мог понять о чём.
Когда он вернулся со своей бочкой в монастырь, то обнаружил, что туда заявились солдаты. Они были веселы и грубы, от их зелёных кафтанов пахло дымом и табаком. Монахи жались по стенам, потому что на стороне солдат была сила орла с двумя головами и государя, что воевал со шведами. Незваные гости приехали за деньгами и другим металлом. Гулко ухнул со звонницы колокол, брызнув бронзой. За ним последовал другой, а затем и остальные.
Один из колоколов, впрочем, оставили, и ветер пел в его устье. Эта песня ветра была так же печальна, как песня птицы Сирин.
Фёдора заставили грузить в телегу осколки колоколов. Когда телега тронулась, он вдруг ощутил удар приклада в спину. Да что тут было спорить, и он пошёл туда, куда его вели.
Началась новая война со шведом, и Фёдора с обозом погнали на юг.
Мальчика определили помощником к пушкарям. Он исправно толкал тяжёлые пушки, вязнувшие в грязи, а потом прислуживал солдатам и сам не понял, как обнаружил на себе красный кафтан с синими обшлагами. Фёдора взяли в оборот, и он оказался смышлён и удачлив. Оказалось, что он хорошо понимает язык пушек, будто колдун – язык птиц.
Войско вошло в жару, как в реку. Фёдор крутил головой: пейзаж был удивителен, даже избы тут были другие. Другим было и небо: днём – раскалённым, как сковорода, а ночью – усыпанным звёздами, как яблоками. Звёзды были крупнее, а созвездия крутились чуть по-другому – набекрень.
Но сейчас он увидел в чёрной выси, среди россыпи огней, голубя и ворона. Голубь отворачивался от него, а ворон подмигивал белой звездой – дескать, свидимся.
Наконец армия встретилась с врагом, и начался бой.
Фёдор состоял при пушках, к которым пробились шведы. Двух бомбардиров убило сразу, офицер лежал с разрубленной головой, и, оставшись один, Фёдор начал отбиваться от пикинёров банником.
Рядом трещали фузеи, белый дым облаками стелился по полю, оттого Фёдору казалось, что они дерутся в раю.
Вдруг что-то вспыхнуло у него в голове, и Фёдор увидел Жар-птицу. У неё была красивая женская голова, но лица её он не разобрал, потому что свет от птицы был слишком ярким.
Светящееся существо на мгновение обняло его, потом оттолкнуло прочь, и Фёдор упал на землю, не чувствуя боли.
«Пресвятая Богородица! – подумал он. – Что это со мной?» Фёдор лежал на спине и закрыл глаза от страшного жара. Когда он вновь открыл глаза, чтобы понять, где враги и есть ли рядом свои, то никого не увидел, даже приподняться у него не получилось.
Повернуть голову Фёдору тоже не удалось. Он так и лежал с банником в руках и смотрел в небо.
В этот момент он услышал странную, чарующую песню, о которой его предупреждал старый монах. Песня была бесконечной и радостной, и Фёдору показалось, что он взлетает.
Это ему не понравилось.
– Кыш, – сказал он птице в вышине.
И пение прекратилось.
Больше не было ничего – ни птиц, ни войны, только тишина и небо. Оно оказалось ярко-голубым,
