Над Нейвой рекою идем эскадроном - Олег Анатольевич Немытов
– Не слыхал. В Невьянском, точно знаю, цельный отряд с пулемётами…
И красные всадники снова углубились в лес.
– Винтовку, наверное, можно за спину или на изготовку держать? – спросил Николай.
– Я что-то этому старику не очень верю, – вставил своё слово Ечменёв.
– Считайте, что едем по враждебной территории. Здесь мужики все зажиточные, и все, кто каким-то образом относится к красным, для них враги. Поэтому сохраняем полную боеготовность! – отчеканил Федорахин. – Ближе к Невьянскому в лесу спешимся, и я сам пойду взгляну, что там делается. Затем разъезжаемся по своим батальонам.
Так за разговорами группа въехала в небольшую лощину, которую молодой командир запомнил на всю жизнь. Всё так же пекло солнце, от деревьев исходила прохлада, воздух был напоён запахами цветущих трав, лес был наполнен пением птиц. И там, где дорога подходила близко к Нейве, их фигуры хорошо выделялись на фоне речной глади. Казалось, что кругом идёт обычная мирная жизнь. Это очевидно и притупило реакцию молодых, ещё не привыкших к войне бойцов.
Разведчики начали подниматься из лощины, как вдруг из-за кустов полыхнуло пламя и грянул залп. Взмахнув руками, рухнул с коня Ечменёв.
– Назад!
И напуганные кони сами рванули в обратную сторону, но только проскакали Первуново, как конь Николая упал. Только сейчас Роман увидел красную полоску, тянувшуюся за ними.
– Вдвоём на одном коне далеко не уедем, поэтому давай либо ты, либо я, – скомандовал Федорахин.
– Нет, Роман, я плохой всадник. Доберусь пешком до Монастырского, а на коне давай ты, – угрюмо сказал шайтанец.
– Хорошо. Только держись подальше от прибрежных деревень, через которые мы проезжали, – посоветовал Федорахин. – А я в Костино через реку.
И красноармейцы расстались. Роман, пришпорив коня, въехал в Нейву и быстро скрылся среди деревьев на том берегу. А Николай, уйдя в сторону от реки, ориентируясь по солнцу, пошёл в Монастырское. Пройдя несколько вёрст, он всё же спустился к берегу, и двинулся по просёлочной дороге, прячась в придорожных кустах при малейшем шуме. Солнце уже клонилось к закату, когда он подошёл к деревне Бобровке, обошёл её лесом. Вот и последняя перед Монастырским деревня Попова, но всё же Николай решил и её обойти стороной. И, поднявшись на пригорок, снова наткнулся на деревню.
Сил идти дальше не было, нещадно мучили голод и жажда. «Ладно, передохну, до Монастырского ещё вёрст пять осталось. Здесь кулачьё не посмеет на меня напасть», – подумал вслух юноша. Подойдя к крайней избе, не очень богатой, как ему показалось, он постучал. На стук вышел хозяин Максим Бровин.
– Дядя, дай что-нибудь попить и съесть!
Хозяин дал кружку молока:
– Попей, солдатик, наверное, сильно устал, путь, видать, далёк был.
Парень, жадно приложившись, одним глотком осушил кружку.
– Расскажи-ка мне, тёмному, солдатик, за что воюете-то? Такой молодой, а? – не присев, с хитрецой рассматривая Николая, спросил Бровин.
– За счастливую жизнь, дядя, бьёмся, чтоб все счастливые были, чтобы бедных не было, – пояснил молодой рабочий.
– А что с богатыми будет?
– Мы заберём у них всё и раздадим бедным, – не задумываясь ответил Николай.
– А я слышал, что вы и церкви уничтожите?
– Да нет… Пока, наверное, оставим церкви бабушкам молиться. Я сам, конечно, не верующий, комсомолец… – Николай ещё что-то хотел сказать, но не успел.
Всё дальнейшее произошло стремительно. Максим Бровин выхватил из-под него карабин, который Николай подложил под себя, садясь на завалину.
– Ах ты, антихрист! Скоро вам всем конец, но тебя убью я! – С этими словами хозяин избы передёрнул затвор и нажал курок, но выстрела не последовало. Неумение хозяина обращаться с оружием спасло красноармейца. Но ненадолго.
Николай бросился бежать. Наконец Бровин выстрелил, но промахнулся. «Быстрей, быстрей к лесу!» – мелькнуло в голове у Николая, но впереди показались двое крестьян. Это шли отец с сыном Томиловы с сенокоса.
– Бейте красного антихриста! – закричал Максим.
Пожилой крестьянин со всего размаха хлестнул парня хлыстом и сбил его с ног. После чего передал своему сыну вилы, который, подняв их, воткнул в грудь Николая. После чего убийцы сбросили труп в Нейву… Так закончилась молодая жизнь восемнадцатилетнего рабочего Шайтанского завода.
* * *
Тем временем Роман выехал на дорогу, идущую из села Ячменёво[24] в Костино. Но не проехал и версты, как его окликнули:
– Стой!
Из кустов показались красноармейцы. Не слезая с коня, Федорахин представился заставе. Его пропустили, и, пришпорив коня, через час он уже стоял перед Георгием Глухих. Командир, склонившись над картой, стал водить по ней, чертя линии ногтем:
– Значит, мы наступаем на Невьянское с правого берега Нейвы, а Павлов с левого идёт дальше на Голубковское. Соединяемся после взятия Невьянского здесь, – ткнул он пальцем в название деревни. – А теперь мы с тобой подумаем, какие вы допустили ошибки как разведчики. Ехали кучно, а не рассыпавшись, так? Разговаривали между собой? Нельзя было въезжать в эту лощину, а нужно было объехать её со всех сторон. И вообще неслед было ехать через деревни, так как весть о вас до врагов дошла быстрей, чем вы ехали. Вот так. Учись!
И добавил:
– Но задание ты выполнил, хоть и потерял бойца. А сейчас давай к своим, в сотню! Они квартируют в Ячменёво. Завтра на рассвете будем брать Невьянское.
Выходя от Глухих, Роман столкнулся с сестрой своего командира Останина Машей, которая, как и Юлия Кабакова, служила сестрой милосердия. Увидев бойца, вышедшего в поздний час от командира, она густо покраснела.
– На ночь глядя командира идёшь лечить, или как? – не замедлил покуражиться над девкой Роман.
– А тебе что, завидно? – не растерялась Маша.
Федорахин прыгнул в седло и вскоре был у цели.
Чуть забрезжило – всё зашевелилось. Сотня Останина выступила из Ячменёво и пошла на рысях на Невьянское. Вскоре загромыхали орудия батареи Спиридонова, после чего должна была начаться атака села.
* * *
Солнце начинало склоняться к закату после освежающего ливня. Перед Николаем Казагранди сидел высокий офицер с рукой на перевязи и уже час рассказывал о случившихся последних событиях в Алапаевске.
После того как председатель ЧК отдал приказ о расстреле Александра Румянцева, известного как Шубин, три красноармейца повели его на расстрел к Ялунинскому болоту[25]. И когда приговоренного уже поставили к высокой сосне, он обратился с извечной просьбой к одному из конвоиров:
– Разрешите закурить перед смертью?
Отказывать, как известно, грех…
– Пётр, развяжи контре руки – всё равно уже никуда не денется! Пусть напоследок…
Но договорить отдававший приказ красноармеец уже не успел. Пётр рубанул шашкой по верёвке, связывавшей руки офицеру. И в ту же