Схватка за Родос - Евгений Викторович Старшов
На какое-то мгновение воцарилась гнетущая тишина, потом один из рыцарей спросил:
— На что же ты рассчитывал, зная все это?
— Сами думайте, сиятельные господа. Как видите, в моем поступке нет каких-либо корыстных мотивов, скорее, напротив — получается, я отдал все, лишь бы предстать пред Господом с очищенной душой. Всем земным благам, которые я получил и еще мог бы получить у турок, я предпочел спасение души. Впрочем, я еще могу быть очень полезен и постараюсь это доказать. Если вы сомневаетесь в моих словах, то я с удовольствием отдам себя в руки правосудия и понесу заслуженную кару, только б мне не лишиться перед казнью последнего напутствия и причащения Святых Христовых Тайн!
— Что же, — изрек д’Обюссон, — ты сказал все, что считал нужным, мы тебя благосклонно выслушали. Теперь тебе следует выйти и обождать, мы рассудим о тебе… — Немца вывели, магистр сухо обратился к собравшимся: — Высказывайтесь, братья. Каков вам этот молодец? Ничего не скрыл, ни от чего не отперся, все рассказал как есть — данные разведки и перебежчиков полностью подтверждают сказанное им.
— Это крот, господин наш и брат, причем необычайной породы. Наглый, самоуверенный. Что ему стоило предать турок, чтоб войти к нам в доверие и, в свою очередь, предать нас своим бывшим — а может, и настоящим — хозяевам? Невелик секрет то, что он рассказал, — высказался первый "столп".
— Согласен полностью, — изрек второй. — С другой стороны, велик соблазн использовать его как инженера и артиллериста. Это можно сделать, при этом не позволяя ему ни с кем говорить и осматривать укрепления. А ценность его советов пусть определяют компетентные в этом деле люди.
Остальные высказывались приблизительно в том же ключе, и только великий приор Бертран де Глюи настаивал на казни перебежчика:
— Это надо сделать в назидание прочим. Не будет султану делать модели крепостей. Вы же знаете — и он сам этого не отрицает — что он был на Родосе, сам возводил укрепления. Он хочет выведать то, что было возведено позднее, выявить все слабые места и сообразно с этим дать нехристям в руки все ключи! Это же очевидно! И кто знает, может, ему ведомо даже то, что неведомо нам самим? Я говорю о тайных ходах, которые он вполне мог в свое время сотворить! Это искатель приключений, наглый, беспринципный бродяга без веры, могущий продать за деньги все, что угодно!
Прения продолжались, и в этот час, как никогда вовремя и кстати, на совещание принесли "свежую почту". В записке, прикрепленной к стреле, ясно и недвусмысленно было написано по-гречески: "Опасайтесь мастера Георгия!" Неизвестно, подслушал ли какой храбрец разговор Фрапана с визирем, или же проследил за перебежчиком, или, может, просто сам сделал надлежащие выводы из-за отсутствия немца в лагере. Главное, вовремя упредить! Это сообщение подлило масла в огонь.
Впрочем, Монтолон осторожно предположил:
— А что, почтенные братья, если это сам визирь компрометирует инженера? Тот перебежал к нам, вот и послали нам письмо, чтобы мы не поверили ему и погубили того, кто мог бы оказаться нам полезным?
— Скорее уж напротив, — мрачно изрек первый "столп". — Мне это хитросплетение видится следующим образом: немец — предатель, перебежавший к нам. И чтобы уверить нас, что он не предатель, визирь призывает нас рассматривать его как предателя. Хочет, чтобы мы, не положившись на совет из вражеского лагеря, поступили как раз наоборот и поверили тому, кому верить как раз не надобно.
В образовавшейся тишине было слышно, как летают мухи и вычесывает блох один из больших магистерских барбосов. Второй "столп" смущенно кашлянул и спросил коллегу, понял ли тот сам, что сказал.
— Естественно, — желчно ответил тот, чем, впрочем, не развеял всеобщего недоумения.
Д’Обюссон по-доброму засмеялся:
— Знаешь, почтенный брат, мне однажды пришлось беседовать с местным раввином… Если бы я не был твердо уверен в твоем благородном французском происхождении, я подумал бы, что ты еврей. Ты так же скрываешь водоворотом фраз пустоту мысли. Продолжая твою логику, проще предположить — ну, поверим мы визиреву письму, отрубим голову Фрапану. Разве этого хотел визирь? Нет, это слишком!
— Прошу прощения, — встряла в разговор орденская бюрократия, в лице рыцаря-секретаря Филельфуса. — Мы ни в коем случае не сможем отсечь Георгу Фрапану голову, поскольку он не является дворянином и, следовательно, подлежит казни исключительно через повешение. Единственное, в чем можно отступить от узаконенного порядка лишения жизни, так это в том, что его, если он окажется предателем, можно повесить за ногу, вниз головой.
Д’Обюссон расстроенно махнул рукой:
— Филельфус, я отлично понимаю, к чему ты клонишь, но твое ехидство в данном случае, мягко скажем, неуместно. Да, мне нелегко изменить свое первое впечатление, но и дать себя обдурить я тоже не дам. Прав наш брат, великий маршал: используем его насколько возможно, а вредить не дадим. Приставим постоянный караул — человек эдак в шесть, а дальнейшее будет очевидно. Первым делом, пусть начертит нам план турецкого лагеря! И насчет вражеской батареи, что стоит против башни Святого Николая, пусть тоже подумает, проверим его… Распорядитесь там, чтобы его поместили в немецком "оберже"!
— А кстати, мы так сами и не решили, что делать, — взял слово лейтенант дель Каретто. — По последним сведениям, по башне уже идут трещины, она начинает здорово сыпаться, предбашенные укрепления разбиты. Их восстанавливают по мере сил, однако все, что подкрепляют ночью, вновь развеивается в прах дневной стрельбой.
— Немец
