Иоанн Безземельный, Эдуард Третий и Ричард Второй глазами Шекспира - Александра Маринина
С точки зрения политики – все идеально верно, а вот с точки зрения аргументов – не так чтобы очень. Артур – ребенок? Ему в момент пленения 15 лет, он возглавлял войска. И всему, чему надо, его давно уже обучили, образование закончено, ибо начиналось года в три и велось очень интенсивно (так было принято в дворянских и тем более в королевских семьях). Какие могут быть «потребные детству развлечения» в таком возрасте? Детство давно позади, в 15 лет иные короли уже на троне восседали. Кстати вспомним, что до Жан-Жака Руссо даже понятия такого не было: детство как золотой период беззаботной и легкой жизни. Были некие дети, маленькие и несознательные, которых нужно было как можно быстрее всему обучить и сделать взрослыми и самостоятельными, чтобы помогали, а не требовали внимания и заботы.
Но короля Иоанна пассажи про сочувствие к маленькому ребенку нимало не смущают, и он благосклонно говорит:
– Вы правы, я так и сделаю. Поручаю вам воспитание принца.
Ага, полководца, герцога Бретонского и графа Ричмонда еще и воспитывать надо, оказывается.
Входит Хьюберт.
– Что скажешь, Хьюберт? – спрашивает его король.
Авторской ремарки больше никакой нет, но, судя по происходящему на сцене, Хьюберт подходит к королю и что-то потихоньку ему докладывает, а Пембрук и Солсбери, наблюдая эту картину, обмениваются мнениями.
– Это тот самый тип, которому поручили убить принца, – тихонько говорит Пембрук. – Он получил письменный приказ и показывал его одному моему другу, а друг мне пересказал. Вид у него мрачный, угрюмый, небось уже выполнил заказ и пришел отчитаться.
И снова «письменный приказ об убийстве». Да что ж такое-то! Всего лишь в предыдущей сцене этот самый приказ был о том, чтобы выжечь глаза.
– А король то бледнеет, то краснеет. Похоже, у него в душе как будто зреет нарыв, – замечает Солсбери, поглядывая на Иоанна.
– Как созреет – так брызнет гноем во все стороны, а в результате пацан погибнет, – качает головой Пембрук.
Иоанн выслушал сообщение Хьюберта и громко объявляет:
– К сожалению, я не смогу выполнить свое обещание и удовлетворить вашу просьбу по независящим от меня обстоятельствам. Дело в том, что принц Артур внезапно скончался.
– Видимо, болел чем-то неизлечимым, – скептически комментирует Солсбери.
А Пембрук даже и не думает скрывать, что не поверил в официальную версию:
– Ага, он еще сам не чувствовал, что заболел, а мы уже все слышали, что смерть его близка и он умирает. Ничего, виновные рано или поздно за все ответят, – с дерзким вызовом бросает он.
Иоанн то ли не понимает, что ему буквально в лицо швыряют обвинение, то ли понимает, но строит из себя невинную овцу:
– Что вы на меня так смотрите? Я, что ли, виноват, что принц смертельно заболел? Я не Господь Бог, людскими жизнями не распоряжаюсь.
– Что-то тут нечисто, – говорит Солсбери. – И очень некрасиво, что великий король унизился до таких постыдных вещей. Ну что ж, желаю успеха. Прощайте!
– Стой, Солсбери, я с тобой, – подхватывает Пембрук. – Пойдем вместе на могилу мальчика. «Была его наследьем вся страна – три фута получил он». Какая подлость! Но этого нельзя больше терпеть. Мы скоро со всем разберемся и восстановим справедливость.
Лорды уходят.
Следующие слова Иоанна лишены каких-либо ремарок, но исходя из логики событий, они произносятся «в сторону», как бы про себя. Потому что немыслимо даже представить, что король мог вслух сказать кому-то:
– Они горят негодованьем. Каюсь!
Непрочно то, что строишь на крови!
Чужая смерть для жизни не спасенье.
Гениальные слова! Годятся в качестве эпиграфа практически к любой книге по истории. Даже не хочется пересказывать их в прозе, лучше все равно не сформулировать.
Входит гонец.
– А ты чего такой мрачный? – спрашивает его Иоанн. – Рассказывай, как дела во Франции?
Гонец сообщает дурную весть: огромная французская армия движется на Англию.
Иоанн ошарашен.
– Ну, а что наши лазутчики-то? Валялись пьяные и всё проспали, что ли? А моя мать? Она не в курсе, что Франция собрала огромную армию? Почему вовремя не сообщила?
Элеонора, как мы понимаем, находится в это время во Франции. Она действительно любила родную землю больше, чем Англию, и при любой возможности оставалась там подолгу, особенно в Аквитании.
– Государь, – скорбно произносит гонец, – ваша мать скончалась первого апреля. И говорят, что за три дня до этого умерла Констанция Бретонская, лишившись разума. Но вот тут я точно не скажу, возможно, это только слухи и пустая болтовня.
Уфф! Наконец-то хоть одна точная дата, к которой можно привязать действие! Алиенора Аквитанская действительно скончалась 1 апреля 1204 года во Франции, в Фонтевро. А вот Констанция, как мы уже знаем, умерла не за три дня, а за два с половиной года до этого. Но что такое два с половиной года в перспективе столетий?! Те же три дня. Будем снисходительны к автору. Только заметим себе, что если принцу Артуру в момент пленения в 1202 году было 15 лет, то к моменту смерти бабушки уже стало побольше. И разговоры про детские игры и жалость к ребенку выглядят еще более странными.
– Мама умерла! – восклицает Иоанн. – И во Франции наши дела плохи! Кто возглавляет их армию?
– Дофин, – отвечает гонец.
– Я с ума сойду от таких известий…
Входят Бастард и Питер из Помфрета.
Иоанн переключает все внимание на Бастарда.
– Ну, рассказывай, как народ отнесся к твоим действиям по сбору средств? Только имей в виду: у меня уже мозги плавятся от плохих новостей.
– Ну, извиняйте, барин, – разводит руками Бастард. – Если будете избегать плохих новостей, они все равно вас достанут и неслышно выпрыгнут из-за угла.
Когда о худшем слышать не хотите, —
Оно на вас обрушится неслышно.
– Ладно, прости, племянник. Просто столько всего навалилось… Но ничего, я уже в
