Драконий пир - Светлана Сергеевна Лыжина
— Я хочу видеть, но я как будто слеп, — признался Влад. — Я смотрю на тебя, но не знаю, верить тебе или нет. Ты говоришь, что предателей четырнадцать. А как так могло выйти!?
— Так уж вышло, — повторил Калчо и поспешно добавил, — но тебя должно утешить, что нашлись и такие жупаны, которые не предавали твоего родителя и умерли за него. Это жупан Нан, жупан Станчул Хонои, жупан Семён, жупан Радул Борчев и ещё Нан по прозвищу Паскал.
Боярин Нан сразу встал перед глазами, как живой, и посматривал с укоризной: "Ну вот. А ты меня не жаловал".
Станчул Хонои тоже вспомнился Владу сразу. Рыжий боярин с веснушчатым лицом. Возвысился при отце Влада и до конца остался благодарным своему князю за милости — не поменял его на другого. Не то, что Тудор!
Раду Борчев, то есть Борчев сын, помнился Владу как человек с гордо вскинутой головой и большими чёрными полуседыми усами. Этот боярин был весьма богат, а его отец в своё время тоже заседал в княжеских советах. Радул Борчев часто говорил, что всегда служил и продолжит служить лишь одной княжеской семье. Он служил дяде Влада, звавшемуся Александр Алдя, а затем — отцу Влада, но вот Владиславу, происходившему из другой ветви румынского княжеского рода, служить не стал.
Нан Паскал тоже был человеком примечательным. Русоволосый боярин, над которым все добродушно посмеивались. Он ведь получил своё прозвище потому, что родился на Пасху, то есть в день, когда воскрес Христос. Вот все и говорили, что этому боярину можно давать самые опасные поручения — кто родился на Пасху, тот точно проживёт долгую жизнь, и удача станет сопутствовать ему во всём, а значит, ему ничего не страшно... Жаль, не оправдалось это поверье. Нан Паскал был ещё совсем не стар, когда умер.
Чтобы вспомнить боярина Семёна, Владу пришлось чуть-чуть призадуматься, но лишь чуть-чуть. Из серого тумана, окутавшего прошлое, возник в меру дородный серобородый человек, который своей судьбой был подобен Станчулу. Всю жизнь тоже служил только одному князю — отцу Влада, причём всю жизнь занимал при нём одну и ту же должность — заведовал княжескими застольями. Невольно мелькнула мысль: "Наверное, те, кто отравил отца, первым делом хотели взять Семёна в сообщники, но он отказался. Однако если отказался, тогда почему сразу же не доложил обо всём своему господину?" Этот вопрос пока оставался без ответа, но как бы там ни было — Семён не предавал.
— Пятеро, — угрюмо произнёс Влад. — И их всех убили?
— Да. Нан сгорел, а остальных убили. Как убивали Станчула Хонои, Радул Борчева и Нана Пскала, я почти сам видел. Это прямо здесь, во дворце случилось, в тронном зале, — сказал Калчо. — Твой отец и брат к тому времени уже умерли, а Владислав ещё не приехал в Тырговиште. Междувластие наступило, и вот собрались бояре на совет, чтобы решить, что дальше делать. Все собрались — и те, кто предал твоих родичей, и те, кто их поддерживал. И случилась ссора. Я там не присутствовал. Только слышал, как кто-то крикнул: "Ой, убили!" И все дворцовые слуги побежали туда, откуда был крик. Я пришёл тоже, но уже всё кончилось. Станчул Хонои, Радул Борчев и Нан Паскал лежали в крови на полу. А Димитр стоял над ними и стража — рядом. Что случилось, точно не знаю. Стража была при мечах, но мечи, когда я пришёл, находились в ножнах, поэтому я ничего не знаю. К тому же, Мане Удрище, который стоял там среди других бояр, вдруг начал кричать, что трое убитых сами виноваты. Дескать, они сами первые стали кидаться на всех и хотели убить. Однако оружия при убитых я не видел.
— Почему же никто не обратил на это внимание? — удивился Влад.
— Все слушали, что кричал Мане, — ответил писарь. — К тому же в зале получился страшный беспорядок. Мебель была разбросана, ковры — смяты. Возможно, люди подумали, что оружие затерялось в этом беспорядке.
— А Владислав, когда приехал, то, конечно, разбираться не стал? — со злой улыбкой спросил Влад.
— Вдовы убитых ходили к Владиславу с прошением, чтобы нашёл виновных и покарал, — сказал Калчо, — а Владислав ответил, что уже всё выяснил, и что все бояре, которые присутствовали при убийстве, поклялись, что убитые сами во всём виноваты, раз нападали первые. Владислав сказал, что не будет наказывать тех, кто всего лишь защищал свою жизнь.
— А Семёна как убили? — Влад опять сделался угрюмым.
— Его убили раньше. Неподалёку от дворца. Там я совсем ничего не видел. Только слышал, что это случилось.
— Пятеро убитых, — повторил Влад. — Пятеро честных людей, которые отправились на тот свет, против четырнадцати здравствующих предателей. Пятеро отважных людей, а против них — четырнадцать подлецов и трусов. И те, кого оказалось больше, одержали верх. Простым большинством. Вот так дрянное обычно и побеждает. Побеждает потому, что злого в мире куда больше, чем доброго. В мерзости тонет всё доброе и чистое... Ты полагаешь, что это и впрямь утешительно, Калчо?
Писарь потупился.
— А вдруг ты всё-таки врёшь? — с подозрением глянул на него Влад. — Мой отец был добрым государем. С чего бы стольким людям предавать его? С чего!? Ради обещанных земель? Но ведь у бояр и так много земли. Они, может, и рады были бы получить ещё, но не такой же ценой!
— То, что не делается из жадности, делается из трусости, — сказал писарь. — Бояре испугались того войска, которое привёл с собой Янош, когда сажал Владислава на трон. Сказать по правде, бояре и так поддержали бы Владислава, без всякого подкупа, но Владислав-то этого не знал и наобещал им многое, а они не стали отказываться.
Девятнадцатилетний юнец вдруг почувствовал, как правая рука сама собой сжимается в кулак. Но в чём был виноват писарь? Он говорил скромно. Не дерзил. Не швырял слова горькой правды прямо в лицо своему господину. Если б вздумал делать так, то непременно получил бы зуботычину.
Влад оглянулся, не зная, куда деть эту руку с кулаком, которая так и хотела ударить. Не найдя другого предмета, ткнул в стопку пергаментов. Они прогнулись под ударом без всякого сопротивления, поэтому Владу легче не стало. Чувства всё равно просились наружу — теперь уже слезами, но Калчо не должен был этого
