Лев Вирин - Солдат удачи. Исторические повести

Бородатый мужик странно смотрелся среди длинноусых, бритых казаков. Ондрею стало любопытно:

—               Что ли ты наш, российский? — спросил он.

—               Тверской. Из-под Великих Лук. Митькой кличут.

—               А сюда как попал?

— Как Великий князь покорял Тверское княжество, царские люди у меня скотинку порезали да лошадь забрали. Куда деваться? В полную кабалу продаваться не схотел. Убёг! — охотно рассказывал мужик. Бродяг было много, и судьба горемыки никого не интересо­вала. — Много я поскитался по Русской земле. Клепки бил для бочек, в дворне у князя Оболенского служил. А тут услышал о здешних землях и пошел посмотреть.

Ах, добрые земли! Разве ж их с нашими суглинками и супесями сравнишь? Тут сунь в землю оглоблю, телега вырастет. Пшеничка со­зревает! Да вот, близок локоть... Татары. — Мужик замолчал и со злостью кивнул на Сафи-бея. — Знаешь, отец, я всё мечтаю разыскать в лесу, где погуще, полянку. Землянку выстроить. Избу-то опасно, со­жгут. Огородик небольшой, поле самое маленькое. И можно бы жить. Степняки нынче друг с другом грызутся, Орда с Крымом. Авось, про­глядят мой хуторок? Как думаешь, батюшка?

—На Дону казаки так-то живут. Я у них в станице Волчьей был, видел. Да они завсегда с оружием ходят, готовые.

—И я бы ходил! Прав ты, батя, к донским-то и надо податься. Наши, православные. А в Литве паны — все больше латынщики.

— Попробуй. Придёшь в Волчью, передай атаману привет от Сафи-бея. Он друг ему.

—Ну? — мужик с уважением глянул на есаула. — Непременно пе­редам.

Потом им снова связали руки сыромятными ремнями и спустили в глубокий погреб под домом. Ондрея вязал тот же толстый Грицко. Он не слишком старался, и Ондрей сумел незаметно напрячь мускулы и подсунуть ему руки так, что ремни легли не на запястья, а чуть выше. Сафи-бея старый Остап связал на совесть.

По приказу пана Николы казаки вытащили длинную лестницу и закрыли крышку. Друзья остались в полной темноте. Выждав немного, Ондрей принялся растягивать ремни на руках. Небольшая слабина, ко­торуюон сумел выиграть, позволяла шевелить кистями. Ремни подда­вались с трудом. Но мало-помалу слабина увеличивалась, и часа через три, ободрав шкуру на руках, он смог освободиться.

—               Давай руки, Сафи! — шепнул Ондрей. — Развяжу.

—Развязался? Ай, молодец! Давай! — обрадовался есаул.

Трудно было на ощупь развязать хитрые узлы в полной темноте. Но, наконец, они поддались.

—               Ну, теперь-то мы им покажем, — шепнул есаул. — Лестницу они подняли. Как бы добраться до выхода?

—               Залезай мне на плечи, — ответил Ондрей.

Сафи ловко влез на плечи Ондрея, прислушался, потом спрыг­нул:

— Они там разговаривают. Рано ещё. Подождём, пока уснут. Ничего. Попомнят Сафи-бея. Надо ждать.

Ждали долго. Ондрей нервничал, но Сафи-бей сдерживал его:

—               Не торопись. Лучшее для нас время — перед рассветом. Самый крепкий сон.

—Сафи, почему Измаил-бей не пришёл нам на помощь? — спро­сил Ондрей.

—               Он везёт посла. Измаил своей головы не пожалеет, лишь бы до­везти его в Крым живым и здоровым, — ответил есаул. — Но из Крыма пошлёт нам помощь тотчас. Не сомневайся.

—Ежели доживём до этой помощи.

—Сами уйдём! Руки свободны, а они не того ждут.

Наконец, Сафи-бей сказал:

—Время!

Ондрей встал к стенке и подставил плечи. Сафи-бей долго слу­шал, потом очень осторожно приподнял люк. Выждал. Всё тихо. От­крыл побольше, потом, придерживая двумя руками, чтоб не стукнуть, открыл совсем. Было тихо. Слышно только, похрапывал кто-то. Сафи- бей присел и шепнул Ондрею:

—               Трудно вылезти. Можешь поднять повыше?

—Становись мне на ладони!

Ондрей напрягся и поднял друга на вытянутых руках. Тот изо­гнулся и бесшумно выскользнул из погреба. Ондрей тихонько подка­тил к люку тяжёлую бочку с солеными огурцами, влез на неё, но вылезти не решился, боясь зашуметь. Он напряжённо вслушивался. Ка­залось, стало ещё тише. Храп прекратился. В люк просунулась голова Сафи-бея.

—               Давай руку. Помогу, — шепнул есаул.

В сенях избы, у порога, лежал Грицко. На его шее Ондрей заме­тил затянутый сыромятный ремешок.

—               Бери его саблю. Я пойду с ножом, — шепнул Сафи-бей и очень медленно, чтобы не скрипнуть, приоткрыл дверь в горницу и про­скользнул в неё.

Ондрей, держа в руках непривычную саблю, двинулся за ним. На копне свежего сена, покрытой пёстрым ковром, спал, разметавшись, пан Николай Глинский. На его плече прикорнула пухленькая девка с распущенными волосами. Кафтан пана, сабля и пистоль валялись на лавке.

Сафи-бей нагнулся над спящими. Два быстрых удара ножом.

—Всё. Проснутся на том свете.

—Как же мы выберемся отсюда? — спросил Ондрей. — Тут же два десятка казаков.

— Уйдём! — улыбнулся Сафи-бей. — Сними с Грицко кафтан и шапку. Да рясу подбери, чтоб в глаза не бросалась, — Сафи-бей споро надел на себя кафтан пана, подпоясался, прицепил саблю, засунул пи­столет за пояс. — Возьми в сенях два седла да иди за мной.

Смело распахнув дверь, есаул пошёл направо, к коновязи. Онд­рей старался не отставать. Шагах в двадцати, на тагане, кашевар гото­вил завтрак. Двое казаков о чём-то гуторили между собой.

«Заметят! — подумал Ондрей. — Уже совсем рассвело. И Сафи-бей на полголовы ниже пана Николы». Он старался спрятать лицо за сёд­лами.

Но на переодетых пленников никто и не глянул. Есаул, подойдя к лошадям, стал седлать вороного жеребца пана Глинского.

— Добрый конь. Седлай серую. Она получше других, — сказал Сафи-бей, потом спокойно отвязал ещё две лошади — на смену — и тихо, шагом, тронул от хутора.

Когда кусты ивняка скрыли их от глаз черкасов, есаул хлестнул своего жеребца:

—Вперёд! Ушли, брат, ушли! Они ещё не скоро спохватятся.

Ветер свистел в ушах, дробно били копыта.

«Какое счастье снова быть свободным!» — подумал Ондрей.

Они догнали Измаил-бея только к вечеру. Тот встретил своего есаула, как будто тот и не пропадал.

—Я так и думал, что ты уйдёшь. А жеребец хорош. Твой Гнедой догнал нас. Мустафа за ним присматривает. Кто же посмел устроить тебе засаду? Говорил я тебе, Сафи-бей, будь осторожен. Проглядел ведь!

—               Проглядел. А засаду устроил Николай Глинский, сын чигирин­ского старосты. Обнаглели паны! Пора их проучить. Но молодого Глинского я уже успокоил. Не проснётся. Поверишь, Измаил-бей, а ведь освободил меня Ондрей-мулла. Хорош батур. Жаль, что в попы пошёл. Я бы взял его себе помощником.

Попозже, у костра, Сафи-бей сказал Ондрею:

—               Я у тебя в долгу. Нужна будет помощь — только скажи. Род Ман- сур тебя не оставит. А теперь давай хабар делить. Надо, чтобы всё по­ровну. Мустафа! — окликнул он проходившего воина. — Сходи к армянам. Попроси Алачьяна подойти. Скажи, Сафи-бей просит.

—Что ты, Сафи-бей! — удивился Ондрей. — Весь хабар твой, по справедливости. Что делить-то?

—Ну нет, вместе попались, вдвоём и ушли. Добыча пополам.

Скоро подошёл Армен Алачьян:

—Приветствую отважного Сафи-бея. Нужно что?

—Помоги, Армен, разделить хабар. Я ведь цен не знаю. А надо, чтоб поровну.

Есаул расстелил на траве платок и выложил на него всю добычу: кафтан с золотым шитьём, дорогой пояс, саблю, пистоль. Из кожанной калиты высыпал горсть червонцев, золотые кольца, серьги и другие украшения.

Среди них Ондрей заметил и перстень синьора Спинолы, ото­бранный у него черкасами, но промолчал.

Армен присел на корточки, подумал, потом отложил в сторону семь золотых перстней с разноцветными лалами и затейливые серьги греческой работы.

—               Это на один сомм и три аспра дороже, чем все остальное. А это мне за делёж. — Алачьян, показал на серебряную монету. — Согласен?

— Бери. Спасибо, Армен. Ты купец справедливый, не обма­нешь, — ответил Сафи. — Ну что, брат, забирай цацки, а я возьму чер­вонцы и оружие. Идёт? Оружие мне сподручней.