Анатолий Александров - Следопыт Урала

25 июля экспедиция вышла к Карскому заливу. Вечером версты за три-четыре вдали Зуев, увидел цепочку костровых огней, вытянувшуюся вдоль залива. Кто это мог быть? Самоеды? Они такие костры не жгут, ватагами не собираются. На всякий случай Василий наказал дежурным казакам бдительнее нести караульную службу.

Рано поутру к месту стоянки экспедиции подплыла лодка. Из нее поднялись шесть кряжистых поморов с обветренными и просоленными морским ветром лицами и неторопливой походкой, вразвалку направились к палаткам. Зуев принял их радушно. Поморы, несколько смущенные молодостью начальника, сели в кружок, приняли угощение и постепенно разговорились.

— Пустоозерские мы. Вот на рыбный промысел сюда пришли. Нас в ватаге-то 40 человек будет, — рассказывал самый старый из поморов, видимо, старшина.

— А что промышляете? — поинтересовался Зуев.

— Из красной рыбы — семгу, из белорыбицы — омуля. В сеть навага идет, но мы ее не берем, нестоящая, самоедская да остяцкая еда. Рыбу солим в бочках да морем в свою сторону везем. Но попутно, конечно, и с самоедами торг ведем. Мягкую рухлядь да рыбий зуб у них берем.

— А как лов?

— Лов ноне ничего.

Воспользовавшись случаем, Василий Зуев выехал с рыбаками на их лодке к месту лова. И лов посмотреть любопытно, и добыть морских животных и рыб для коллекции неплохо. Поездка была удачной. Коллекция экспедиции пополнилась новыми образцами. Стали готовиться в обратный путь. Резко похолодало. Выпал снег. На первую ночевку остановились в лесочке.

Сидя у костра, Василий наблюдал за проводником Ункой. Из кусочков китового уса он острым ножом отделял узкие пластинки с заостренными концами. Потом нарезал ленточки тюленьего жира. Гибкую пластинку свертывал в спираль, перевивал ее ленточкой жира. Скрученный шарик время от времени опускал в растопленный жир, который сразу же застывал на морозе. Так он приготовил четыре жировых шарика величиной с куриное яйцо. Завтра с ними пойдет на медвежью охоту.

Утром за Ункой увязался и Зуев. Они вышли на берег и разбросали шарики-приманку. Не прошло и часу, как показался белый медведь. Передвигался он быстрыми прыжками, нелепо подкидывая зад. Вдруг насторожился — почуял запах ворвани. Мигом разыскал шарики и проглотил их. Обнюхав все вокруг и убедившись, что больше съестного ничего нет, медведь направился дальше. Зуев и Унка последовали за ним в отдалении. И вот медведь резко замедлил бег, остановился, стал жадно хватать ртом снег. Потом закрутился на одном месте. Заревел так, что у Зуева мурашки по спине забегали. Зверь обезумело метался из стороны в сторону, рвал когтями живот и хрипел. Охотники обождали, когда он перестал двигаться и приблизились к нему. Распрямившиеся китовые пластинки распороли желудок медведя. Унка принялся ловко снимать шкуру. Зуев взял для коллекции череп и острые когти.

Отдохнув, двинулись в путь. Олени по свежему морозному воздуху бежали легко и свободно. Через семь дней показалась серая церквушка, а потом и приземистые домики самого Обдорска.

В ПЛЕНУ ВОЛЧЬЕЙ СТАИ

Конец августа в Заполярье — настоящая зима. И хотя низовье Оби еще не покрылось льдом, но от воды клубами валил пар. Василий Зуев решил воспользоваться последними судоходными днями, чтобы побывать в Обской губе. На небольшой лодке, вместе с Никифором, в сопровождении одного гребца решил спуститься по Оби и побывать на острове Яр, что в центре Обской губы. Утром путешественники неслись в узкой лодке по могучей реке. От воды несло холодом. Кое-где мелькали льдинки. Левого берега не видно совсем, стремительно удалялся и правый. Верткая лодка казалась ореховой скорлупой среди свинцовых тяжелых волн. Зуев и Никифор полностью отдали себя в руки гребца. Тот управлял утлым суденышком так ловко, что первоначальные страхи у Зуева пропали.

Плыли весь день. На ночь приставали к берегу. Только на третий день очутились в просторной губе. Передохнув несколько часов и найдя более вместительную и устойчивую лодку, Зуев взялся искать надежных гребцов-проводников для поездки на остров Яр. Начались зимние ветры. По Обской губе ходили большие волны. Даже бывалые рыбаки не соглашались плыть. Насупившись, молчал Никифор. Зуев спросил:

— Ты плавать-то умеешь, Никифор?

— Откудова, Василий Федорович. Где в степи плавать-то?

— Так что ж ты молчал до сих пор?

— А что говорить-то? Надо плыть и плыли.

— А если бы перевернулись?

— Ну, кабы да если...

— Нет! Оставайся на берегу. Я тебя в море не возьму.

— А как вы?

— Что я? Я на море вырос, с малых лет как рыба в воде... Я скоро обернусь. Осмотрю остров. Там, говорят, птиц поселение, а через день-два и обратно. А ты тут оленей готовь.

— Хорошо, Василий Федорович.

В полдень Никифор провожал в путь Зуева. Лодка, казавшаяся у берега такой большой и устойчивой, сразу затерялась среди широкого, безбрежного, как море, обского устья.

Четверо гребцов усиленно работали веслами. Ветер, дувший с океана, крепчал. Ледяные брызги, захлестывая лодку, скатывались с непромокаемой одежды рыбаков, сшитой из нерпичьей шкуры. Иное дело было у Зуева. Его одежда быстро стала леденеть. Волны и ветер сшибались, ревели, вихрились в мелких ледяных брызгах, а среди них металась с гребня на гребень лодка.

Уже четыре часа бились рыбаки, а остров Яр, мелькавший в мглистом тумане, нисколько не приближался. Борта лодки оледенели, она глубже осела в воду. Рыбаки выбивались из последних сил. Будь они одни, то давно бы повернули обратно. А Зуев угрюмо молчал. Молчали и рыбаки, не умея, да и не смея говорить с русским начальником.

Последний раз взглянув на смутно маячивший вдали остров, Зуев махнул рыбакам — грести назад. С поразительным мастерством и быстротой рыбаки повернули лодку, рискуя в любую минуту очутиться в ледяной воде.

Угрюмо молчавшие рыбаки перекинулись несколькими фразами, лица их посветлели.

Зуев сидел в заледенелой одежде, как в стеклянном панцире. Холод добрался до самых костей. Только сейчас Зуев по-настоящему понял, что они были буквально на волоске от гибели. Когда лодка ткнулась в отмель, рыбаки повскакивали с мест. А Зуев в своем ледяном панцире не мог подняться. Его внесли в чум на руках. Никифор срезал пуговицы и стал стаскивать ломавшуюся одежду. Потом растер Василия скипидаром с гусиным салом, завернул в меховую одежду и выпоил ему чуть ли не целую кружку крепкого вина, настоянного на красном перце. Василий сразу же уснул.

На другой день Зуев чувствовал себя так, будто и не был в ледяной переделке. В этот же день они выехали обратно в Обдорск.

Там немного отдохнули, и неугомонный Василий решил налегке, на двух нартах, выехать к горам через тундру. Поехали четверо: Василий, Никифор и крещеные каюры Николай и Степан. В каждую нарту было запряжено по паре оленей.

Рано утром собрались у дома казачьего старшины. Было морозно. Василий и Никифор, одетые по-ненецки, в вывернутые мехом наружу одежды, держа в руках ружья, разместились на узких длинных санях.

— Ну, с богом! — сказал казачий старшина и махнул рукой. Проводники крикнули на оленей, махнули длинными тонкими шестами, с помощью которых они управляли животными, и с разбегу упали на сани. Олени, закинув красивые рога на спину, с места рванулись во весь опор.

Поначалу Василий с любопытством оглядывался по сторонам, но скоро белое однообразие, мерное покачивание саней, укачало его. Уткнувшись в мех одежды, он задремал.

Через пять дней однообразной езды увидели синие вершины Уральского хребта. Они высились торжественно и величаво. На ночевку расположились в горной лощине, у подножия серой скалы. Проводники остались стеречь оленей, а Василий и Никифор пошли в ущелье собирать образцы пород. Когда они вернулись на стан, Николай и Степан все подготовили к ночлегу. Улеглись спать на санях. Оленей пустили пастись. Тяжелыми копытами они легко разгребали неслежавшийся снег и добирались до мха-ягеля.

Было сумрачно. Только сполохи сияния радужными лентами вставали в северной части синего холодного неба.

Проснулся Василий от шума и крика и не мог ничего понять. Вдруг раздался гулкий выстрел, что-то кричали Николай и Степан. Ярко пылала жаровня. В ее дрожащем свете Зуев увидел Никифора с ружьем в руках. А в темноте будто рассыпались горящие зеленоватые точки-угольки.

— Волки! — крикнул Никифор, торопливо забивая в ствол ружья новый заряд. Раздался протяжный одиночный вой, подхваченный всей стаей. Василию сделалось жутко. Зеленоватые точки-угольки полукольцом охватывали место стоянки. Василий схватил ружье и, почти не целясь, выстрелил в ближайшие точки. Волчья стая разорвалась, шарахнулась в стороны и снова сомкнулась, но уже где-то вдали.