Анатолий Александров - Следопыт Урала

— Худо дело, — сочувственно вздохнул Зуев, — только мы не вороны, глаза человеку клевать не станем. Ружье, конечно, тебе дать не можем, от казны оно, нам за него ответ держать. А вот одеждой поможем, еду дадим и топор бери. Как без топора в тайге? Один пойдешь или с нами в сторону Тобольска поедешь?

— Спасибо тебе, Василий Федорович, по-человечески решил, — растроганно проговорил Никифор. — Нужда человека на варначество толкнула.

Михаил растерянно теребил в руках шапку и переступал с ноги на ногу. Губы нервно дергались, в глазах вдруг помутилось. Так ни слова и не мог сказать: не ожидал, что с ним так великодушно поступят. Он решил продолжать свой путь один и опять наладился идти по лосиной тропе. Наль преградил ему дорогу:

— Нельзя!

Когда Наль заметил, что его не понимают, он махнул рукой, требуя следовать за ним. Пройдя шагов пятьдесят, мальчик остановился, потребовал жестом, чтобы они отошли в сторону. А сам, сойдя с тропинки, длинной палкой ткнул куда-то вперед. Что-то засвистело, и большая полуторааршинная стрела с силой воткнулась в молодое дерево. Это сработал настороженный манси на лося лук-самострел. Михаил побелел. Если бы не мальчик, быть бы ему пригвожденным этой стрелой.

— Повезло тебе, парень, — сказал Никифор, — миновал яму, так стрела тебя бы и прошила.

Василий попросил Наля проводить Михаила до тропы манси, идущей лесом от стойбища к стойбищу. Наль шагал впереди легко, а Михаил следом за ним. Но вот проводник остановился, обернулся и, сняв шапку, помахал Василию и Никифору. Через минуту спутники исчезли, заснеженная узкая просека с ровной линией свежей лыжни опустела.

ПОЕДИНОК С ДВУНОГИМ ВОЛКОМ

Единственным путем из Тобольска в Березово был Иртыш.

Редкие селения татар и русских переселенцев да стойбища хантов, или остяков, как звали их казаки, ютились только по берегам реки. В сторону от Иртыша лежали непроходимые леса и болота. Мелко и густо рос тальник. Ольха, осина, тополь, береза, ель и сосна образовывали глухие заросли. Летом по Иртышу плыли на лодках, зимой ездили на санях.

Василий торопился до оттепели достичь Березова.

С Иртыша выехали на Обь, которая шириной была здесь в несколько верст. Дальше встречались только стойбища хантов. Ехали на собаках и оленях.

Перегона за два до Березова остановились в одном стойбище. Василий узнал от толмача, что здесь болеет мальчик.

Когда у охотника Енге заболел сын Ват, он по старому дедовскому обычаю решил лечить его сам. Сначала искал место, где скрылась болезнь. На голое тело Вата положили горячий уголь и стали водить им по коже с места на место. Там, где уголь жег больнее всего, там и таилась болезнь. Василий хотел вмешаться, но отец больного, внимательно выслушав приезжего через толмача, продолжал делать по-своему. Само лечение оказалось еще более жестоким. На грудь положили зажженную чагу — кусок березового нароста. Чага медленно тлела на теле. Мальчик метался от боли, но его держали. Когда чагу убрали, на груди остался ожог с почерневшей кожей.

Вату стало еще хуже. Отблески пламени очага тревожно падали багровыми пятнами на мечущегося в жару больного. На третий день мальчик потерял сознание. Тогда отец позвал шамана Эвура, в переводе на русский — волка. Одетый в длиннополую и широкую меховую одежду, шаман сидел на корточках у очага и сушил круглый бубен. Лицо у него маленькое, морщинистое, с редкой рыжей бородкой и тонкими злыми губами. Глаза полузакрыты. Сухой песцовой лапкой он время от времени ударял по бубну, и тот, накаливаясь у костра, звенел все звонче и звонче.

По темным углам жилища расселись родственники. Отец Вата, старый охотник Енге, подал шаману в круглой деревянной чашке водку, настоянную на мухоморах. Не поднимая полуприкрытых век, Эвур медленными глотками выпил ее. Губы его что-то беззвучно шептали. Он раскачивался из стороны в сторону. Но вот шаман медленно поднялся, встал, широко расставив ноги в мягких оленьих унтах, и, мерно ударяя в бубен, стал переступать с ноги на ногу, высоко поднимая и потряхивая то одной, то другой. С губ его слетали отдельные слова. Толмач, приведший Зуева на заклинание шамана, сидя с ним в темном углу, переводил:

— В долгую дорогу собрался. К богу пойдет.

Удары в бубен учащались, убыстрялись и движения шамана. Глаза по-прежнему полузакрыты, лицо в высшей степени бесстрастно, только с губ чаще слетали отдельные слова, слившиеся в бормотание.

Убыстряя кружение вокруг очага, шаман скороговоркой рассказывал о том, как он идет длинной дорогой к злому богу Туруруму, как просит отдать ему душу мальчика Вата.

— Зачем тебе мальчишка? Мы тебе за него оленя дадим. Отпусти парня! Трех оленей просишь? Много просишь! Олень хороший, большой, — шаман стремительно носился вокруг больного, от бормотания перейдя к выкрикам. Вместе со стариком в дикой зловещей пляске кружились многочисленные ленточки, бляшки, колокольчики, подвешенные к его одежде. Пот струйками катился по впалым щекам. На губах появилась пена. Шаман, ожесточенно колотя в бубен, волчком крутился на одном месте. И вдруг упал, глаза безжизненно закатились, уголок рта медленно подергивался. Ханты продолжали сидеть в оцепенении.

Миновало десять, пятнадцать минут. Старик пошевелился, медленно сел. Енге снова подал ему чашку с настоем. Выпив, шаман с достоинством сказал:

— Турурум просил за мальчишку трех оленей. Долго с ним спорил. Уговорил: надо дать одного оленя, тогда отпустит мальчишку.

У входа в жилище уже стоял приготовленный олень. Шаман подошел к нему, подул в одно ухо, потом в другое и легко ударил песцовой колотушкой для бубна. Ханты ударами кольев сбили оленя с ног, перерезали ему горло. Намочив руки в теплой крови и войдя снова в жилище, шаман помазал кровью губы стоящему там идолу. С оленя содрали шкуру. Мясо, разрубив на части, побросали в стоящие наготове котлы с кипящей водой. Сырой мозг из головы и костей дали шаману. Старик пожирал мозг с жадностью, облизывая грязные пальцы. Шкуру и череп отнесли в лес и повесили на дерево в жертву богу Туруруму.

Скоро началось пиршество. А маленькому Вату становилось хуже и хуже. Он метался в бреду. Лицо пылало, глаза помутнели. Отец Вата снова обратился к Эвуру, но тот, наевшись до отвала, тяжело отрыгнул водочным перегаром и махнул рукой.

— Один бог отпустил мальчишку, другой бог снова забрал. Спать надо. Все равно пропал мальчишка, — и шаман, свалившись на бок, захрапел.

Василий осмотрел больного мальчика. Да, болезнь запущена. Зуев сильно рисковал. Умрет мальчишка, могут свалить на него. Шаман первый ухватится за это.

Пустив мальчику кровь, Василий принялся усиленно поить его специально приготовленным лекарством. Всю ночь не спал. К утру Вату полегчало.

Утром после вчерашнего обжорства все просыпались тяжело. С трудом протер глаза и Эвур.

— Помер мальчишка? — равнодушно спросил он. — Хоронить будем. Опять олешка резать надо.

Отец Вата смущенно молчал. Кто-то из соседей, молодой и решительный, сказал:

— Помер? Русский его вылечил.

— Молчи... — зашипел Эвур. Подняв бубен, он мельком взглянул на спокойно спавшего ребенка, зло сверкнул глазами в сторону дремавшего Зуева и поковылял к выходу.

Зуев проснулся поздно. Надо было ехать, но узнал от толмача, что сегодня недалеко от стойбища состоится заклинание богов. Жалко было упустить такой случай, и Василий отложил отъезд. Ханты ревностно оберегали тайну заклинаний, никто из русских на него не допускался. Зуев после долгих уговоров, пообещав толмачу дорогой подарок, наконец, добился своего. Тот согласился провести при условии, если Василий обрядится в одежду хантов.

В густой роще на поляне собрались ханты, съехавшиеся отовсюду. Они молча стояли вокруг двух грубо вырубленных из бревен идолов.

Один из идолов одет в праздничную мужскую одежду, другой — в женскую. Оба щедро увешаны украшениями. Особенно много фигурок людей и животных, сделанных из меди. На головах идолов надеты серебряные венцы.

Перед идолом-мужчиной скакали шаманы, размахивая бубнами и выкрикивая заклинания дикими голосами. Перед идолом-женщиной скакали шаманки, визжа и завывая. Тут и там резали в жертву оленей. Шкуры убитых и дорогие меха развешивали на деревьях. Вдруг Василий почувствовал на себе чей-то пристальный взгляд. Эвур! Шаман узнал его.

— Русский! — закричал Эвур. — Здесь русский!

Толпа отпрянула, но ненадолго. Русский нарушил запрет! И ханты, подстрекаемые шаманами и шаманками, стали угрожающе окружать Зуева. Всегда радушные и миролюбивые ханты на этот раз были очень возбуждены и настроены враждебно. Многие из них потрясали кольями, которыми только что убивали оленей. У шаманов блестели в руках ножи...