Морис Юлет - Ричард Львиное Сердце
Март прошел весь в пыльных вихрях. Вот пришел и апрель под звуки юного блеянья ягнят. Вербы в изгородях уже золотились, когда войска короля английского наводнили Нормандию, и Жиль Герден, оправившись от ран, двинулся по направлению к Руану во главе своего отряда. Но он уехал не иначе, как после соглашения с графом Сен-Полем, что тот выдаст за него сестру свою в Вербное Воскресенье в церкви Жизора. Они не могли венчаться в Сен-Поль-ля-Марше. Жиль был на службе и мог не дойти к этому сроку. А до похода нельзя было обвенчаться потому, что Жиль очень уж пострадал от руки Беарнца. Сам Жиль отнесся весьма легко к этому.
— Он получил сдачи больше, чем мне досталось от него, — говорил он Сен-Полю. — Я замертво оставил его там в лесу.
— Хотелось бы тебе повидать Жанну, Герден? — спросил его молодой граф прежде, чем тот ушел. — Она сидит себе в своей башне смирнехонько, как мышка.
— Еще успеется, — спокойно возразил тот. — Она ведь не любит меня… А я люблю ее, Евстахий. Люблю так, что не ручаюсь за себя. Думаю, мне лучше из видеться с ней.
— Ну, как хочешь. Прощай! — проговорил Сен-Поль.
В те времена Жизор был город, окруженный крепкими стенами. Как трепетная пленница, робко ютилась у подножия громадного замка длинная серая церковь, построенная во имя святителя Сульпиция. Она стояла в небольшом квадратном промежутке между Южными Воротами и крепостью на узкой продолговатой площади, где по вторникам бывала ярмарка. Вокруг были посажены ровно подстриженные липы, а мостовая выложена гранитными плитами. Западные двери церкви святого Сульпиция опирались на фундамент со ступеньками и весьма внушительно заканчивали собой это скромное убежище, а ее остроконечная крыша с башенками по бокам, казалось, угрожала теснившимся около лавчонкам ремесленников.
В то утро, в Вербное Воскресенье, стриженные верхушки лип были облиты золотым и румяным оттенком, а небо над Жизором отливало морской лазурью и было усеяно курчавыми облачками, взбитыми, как пена. На лужайках виднелись тополи, одетые первой весенней зеленью, да и живые изгороди окутались как бы зелеными покрывалами. Рано утром город был уже на ногах: туда должен был прибыть свадебный поезд Гердена, а Герден служил архиепископу, архиепископ же, в свою очередь, — герцогу. Ходили также слухи, что невеста шла неохотно под венец: это еще более растравляло жадность к зрелищам у людей, которые знали ее за прославленную красоту. Некоторые уверяли, будто Жанна брошена своим любовником, весьма высокопоставленным лицом, и что ее насильно суют в объятия Гердена, чтоб заглушить позор, а ее пристроить.
— Вот тебе и прелестница! — посмеивалась язвительно та или другая старушонка, которой сообщали об этом. — Не очень-то ей будет мягко на коленках у Гердена!
— Де Герден, — болтали другие, — служит теперь герцогу и в один прекрасный день будет служить его сыну. Что поделает тогда Жиль Герден со своей строптивой женкой? Не вечно удержать вам сокола в клетке, не всегда быть ей в чепце. И так далее, и так далее. Все это указывает на некоторое волнение в народе. Городские ворота ранешенько открылись. Лари торговали бойко. Без четверти семь вступил в город Жиль де Герден: по правую руку ехал его отец, по левую — настоятель руанского собора и еще шесть человек красивых здоровых мужчин. Они были вооружены легко, одеты в мягкую кожаную одежду, без щитов или каких бы то ни было тяжелых военных доспехов. Старик Герден был плотного сложения, красный, как и его сын, но с целым кустарником белых волос и с бровями, точно ком-снега. Настоятель (племянник старика Гердена) отличался большим, длинным, нависшим носом. Был там еще брат жениха, Варфоломей, и другие, перечислять которых было бы слишком скучно. Для предстоящего дела сам Жиль казался выкроенным как нарочно: все старухи решили, что из него выйдет властный супруг. Всадники поставили своих коней на конюшню в гостинице, а сами вошли под своды церкви поджидать поезда невесты.
Трубный звук у ворот возвестил о ее приближении. Жанна ехала на маленьком иноходце рядом с братом своим, графом Евстахием де Сен-Поль. С ними же было и это чудовище — госножа Гудула, затем Гильом де Бар, статный французский рыцарь, Николай д'Э и юноша, почти мальчик, по имени Элуа де Мон-Люк, двоюродный брат Жанны, чтоб нести хвост ее платья. Болтуны и болтушки у ворот прозвали ее Деревянной Невестой: кто говорил, что она — большая кукла; кто уверял, что в глазах ее прочел презрение к смерти. Она же не обращала внимания ни на кого, но смотрела прямо перед собой, направляясь, куда ее вели. А вел ее в церковь ее брат, держа ее за руку и, по-видимому, чрезвычайно спеша. Обряд бракосочетания должен был совершиться в часовне Богородицы за главным алтарем.
Минут двадцать спустя, а, пожалуй, и меньше, у ворот появился еще отряд из четырех рыцарей, которые влетели, как на курьерских, забрызганные грязью, потом и пеной своих лошадей. Все они были люди совершенно незнакомые для обитателей Жизора, но, по-видимому, очень важные особы. Да они и были таковы. Первым из них въехал Ричард Анжуйский, молодой человек такого роста, который мог показаться обитателям Жизора совсем невероятным. "Лицо у него было красное, как у короля бриттов Артура [32], рассказывал один из них, а борода темно-рыжая, глаза, как драгоценные камни". Позади него, все в ряд, ехали трое: Русильон — угрюмый смуглый человек с нахмуренным взглядом, с бородой как у турка; Безьер — горячий, живой, с гибкими членами и острым язычком; Гастон Беарнец — великий охотник до выспренних речей, имевший в ту минуту вид сказочного принца с блуждающим взором, ищущим приключений. Часовые у ворот сделали им на караул: не зная кто это такие, они все-таки были уверены, что это люди высокого сана.
По заранее обдуманному плану, у ворот они разделились. Русильон и Безьер уселись неподвижно, как статуи, у изгороди на мосту, по обе стороны дороги, на удивление лавочникам. Гастон, как настоящий охотник-зачинщик в этой погоне за ланью, прошел вместе с Ричардом до конца свода, то есть до самых ступеней паперти, и там остановился, держа под уздцы коня своего господина. Все, что оставалось теперь сделать, было сделано с чрезвычайной быстротой. Ричард один, нагнув голову вперед, сам немного подавшись и помахивая своим мечом в ножнах, вошел в церковь своими длинными мягкими шагами.
При входе он стал на одно колено и посмотрел вокруг исподлобья. Три или четыре церковные службы шли зараз. В полусвете церкви сияли мерцавшие огоньки, слабо освещая коленопреклоненных людей, священническое облачение, серебряную чашу. Но нигде — ни следа венчания, ни Жанны. Ричард встал и неспешными шагами пошел по середине церкви, преклоняя колени перед каждым алтарем.
Не один из молящихся провожал его глазами по мере того, как он подвигался вперед и проходил мимо завесы, отделявшей прихожан. Люди подозревали, что он идет на свадьбу, и, Бог свидетель, они угадали. Под сенью большого высокого столба Ричард остановился и опять стал на одно колено: отсюда он мог видеть все, что происходило перед ним.
Он видел, что Жанна, в зеленом с белым, стояла на коленях на своем молитвенном стуле, как на картине «Дама у надгробного памятника». Ему как раз были видны изгибы ее чистого профиля да волны ее волос, которые, казалось, так и горели огнем. Весь мир и все его владыки были у ног Ричарда, но не для него было это сокровище, которое он держал в руках и сам отстранил от себя. Он сам поступил так, что судьба отказала ему. Он сказал Да, когда сердце и голова, честь, любовь и разум вопияли Нет! И вот теперь, стоя тут подле нее, он знал, что ему предстояло запретить то, что он сам разрешил.
Да, он это знал, но не понимал ясно, покуда не увидел ее там. Я буду продолжать рассказ: покажу всю глубину добра и зла в человеке. В Ричарде бушевали не похоти плотские, но страсть к первенству над другими. Эта женщина, эта Жанна Сен-Поль, эта огневолосая стройненькая девушка принадлежала ему. Леопард опустил ей на плечо свою лапу, и след от нее еще не стерся; ему было не стерпеть, чтобы какой-либо другой лесной зверь прикоснулся к добыче, которую он отметил своим клеймом, для себя.
Двоякообразен леопард: двуприродный был Ричард Анжуйский — и собака и кошка. Теперь это была кошка: не жадность волка руководила им, а ревнивая ярость льва. Он мог бы смотреть на это прекрасное создание плоти и не чувствовать желания лизнуть или растерзать его. Он мог бы видеть равнодушно, если бы ее полураскрывшаяся нежная душа погрузилась снова в мрак небытия и исчезла с глаз. Он мог бы или убить Жанну, или относиться к ней, как к своей матери. Но он не мог видеть равнодушно, что его собственностью завладел другой. Ведь она, черт возьми, принадлежала же ему! Когда Герден приосанился, раздувая щеки, и встал на ноги; когда Сен-Поль дотронулся до плеча сестры, а она, дрожа, встала, оторвала свой неподвижный взор от пространства и, пошатываясь, протянула свою гонкую ручку; когда священник положил кольцо на свою священную книгу, и обе руки, красная и белая, с трепетом соединились, Ричард встал с колен и подкрался своей тихой, мягкой, лукавой походкой.
