Кристиан Жак - Храм Миллионов Лет
— Привет тебе, Сари, ты узнаешь меня?
— Как можно забыть Моиса, блестящего школьного товарища Рамзеса! Ты тоже приговорен потеть на стройке… Царь не жалует своих старых друзей.
— Мое место меня устраивает.
— Ты бы мог претендовать на большее!
— Разве участвовать в возведении подобного памятника не самая прекрасная мечта?
— Какая мечта эта жара, эта пыль, пот рабочих, огромные камни, непосильный труд, шум инструментов, общение с чернорабочими и неграмотными поденщиками? Ты хочешь сказать — кошмар! Ты зря теряешь время, бедный Моис.
— Мне доверили дело, и я его выполняю.
— Прекрасное и достойное поведение! Когда придет тоска, оно изменится.
— Разве тебе нечем заняться?
Гримаса скривила лицо бывшего воспитателя Рамзеса.
— Управлять кирпичниками… Что может быть увлекательней?
— Это терпеливые люди, достойные большего уважения, чем ленивые и раскормленные писцы.
— Странные слова, Моис. Уж не хочешь ли ты бунтовать против установленного порядка?
— Против твоего презрения к другим.
— Неужели ты будешь учить меня?
— Я назначил расписание работ для кирпичников, как и для остальных, и ему нужно следовать.
— Я сделаю свой выбор.
— Он не согласовывается с моим, тебе придется подчиниться.
— Я отказываюсь!
— Как хочешь. Я отправлю твой отказ начальнику стройки, он уведомит визиря, который сообщит о нем Рамзесу.
— Угрозы…
— Обычная процедура в случае неподчинения на царской стройке.
— Тебе нравится унижать меня!
— У меня нет других целей, кроме как участвовать в строительстве этого храма, и ничто этому не помешает.
— Ты смеешься надо мной.
— Сегодня, Сари, мы работаем вместе, объединим наши усилия для лучшего результата.
— Рамзес бросит тебя, как он бросил меня!
— Попроси кирпичников построить леса, согласуй с ними регулярный отдых и не забывай давать им столько воды, сколько они захотят.
20
Вино было исключительным, говядина превосходной, а бобовое пюре свежим. «Можно думать о Шенаре все, что угодно, — подумал Меба, — но принимать гостей он умеет».
— Тебе нравится еда? — спросил старший брат Рамзеса.
— Дорогой друг, она превосходна! Ваши повара — лучшие в Египте.
Опытный придворный, искушенный в дипломатических тонкостях за годы, проведенные на должности министра иностранных дел, скорее всего, был искренен. Шенар не скупился, когда речь шла о качестве продуктов, которые он подавал своим гостям.
— Не кажется ли вам противоречивой политика царя? — спросил Меба.
— Это человек, которого непросто понять.
Скрытая критика удовлетворила дипломата. Вопреки обыкновению было заметно, что он нервничал. Обычно осторожный Меба спрашивал себя, что если для того, чтобы жить мирно, не теряя никаких привилегий, Шенар примкнул к сторонниками Рамзеса? Слова, которые он собирался произнести, должны были доказать обратное.
— Я вовсе не одобряю серию неуместных назначений, которые вынудили превосходных слуг государства покинуть свои должности и быть отодвинутыми на второй план своими низкими должностями.
— Я разделяю твое мнение, Меба.
— Назначить садовника советником по земледелию — какая насмешка! Возникает вопрос, когда Рамзес атакует мое ведомство?
— Именно этот вопрос я и хотел обсудить с тобой.
Меба напрягся и поправил свой дорогой парик, который он носил в течение всего года, даже когда стояла сильная жара.
— Вы располагаете тайной информацией, касающейся меня?
— Я вам изложу случившееся в малейших деталях, чтобы вы могли вынести трезвое суждение. Вчера Рамзес позвал меня. В очень резкой форме, без предупреждения. Забросив все дела, я отправился во дворец, где меня заставили ждать больше часа.
— Вас заставили… волноваться?
— Да, признаю это. Его сард, Серраманна, без стеснения обыскал меня, несмотря на мой протест.
— Вас, брата царя! Неужели мы падем так низко?
— Боюсь, что так, Меба.
— Вы пожаловались царю?
— Он не дал мне заговорить. Разве его безопасность не важнее уважения его близких?
— Сети осудил бы подобное поведение.
— Увы, моего отца больше нет в этом мире, а Рамзес стал его преемником.
— Люди уходят, правила остаются. Сановник вашего уровня достигнет однажды высочайшей власти.
— Это решать богам, Меба.
— Не желаете ли вы поговорить о том, что касается… меня?
— Я подхожу к этому. Тогда, как я дрожал от стыда и негодования после этого гнусного обыска, Рамзес объявил мне, что назначает меня советником по иностранным делам.
Меба побледнел.
— Вас, на мое место? Это необъяснимо!
— Тебе будет понятнее, когда ты узнаешь, что я в его глазах тряпичная кукла, игрушка в руках его, человека, который не даст мне проявлять инициативу. Тебе не придется склоняться передо мной, дорогой Меба, я всего лишь номинальный начальник. Иноземные государства будут польщены, увидев интерес, уделяемый Рамзесом переговорам, ведь он назначил своего брата. Они не узнают, что я связан по рукам и ногам.
Меба казался подавленным.
— Я больше никто…
— Как и я, несмотря на видимость.
— Этот царь — чудовище.
— Умных людей немало, и они узнают об этом мало-помалу. Поэтому мы не должны утрачивать мужества.
— Что вы предлагаете?
— Желаешь ли ты уйти на отдых или биться вместе со мной?
— Как я могу навредить Рамзесу?
— Сделай вид, что смирился, и жди моих указаний.
Меба улыбнулся.
— Рамзес совершил ошибку, недооценив вас. На этой должности, даже если вы очень ограничены в действиях, всегда представятся удобные случаи.
— Ты слишком проницателен, друг мой. Что если ты мне расскажешь об устройстве этого ведомства, которым ты управлял с таким талантом?
Меба не заставил себя просить. Шенар же не стал говорить ему, что существует важный союзник, позволяющий ему владеть ситуацией. Предательство Аши должно оставаться самым тщательно скрываемым секретом.
Держа Литу за руку, маг Офир медленным шагом шел по главной улице Города Солнца, покинутой столице Эхнатона, фараона-еретика, и его супруги Нефертити. Ни одно здание не было разрушено, но песок уже устремился в двери и окна, подгоняемый порывами ветра пустыни.
Находясь в четырех километрах севернее Фив, город пустовал уже около пятидесяти лет. После смерти Эхнатона двор покинул это грандиозное сооружение Среднего Египта, чтобы вернуться в город Амона. Старые верования были восстановлены, древние боги снова заняли свои места в ущерб Атону, солнечному диску, воплощению единого бога.
Эхнатон недалеко ушел от них, сам диск был неверным представлением. Бог был вне всяких представлений и символов; он обитал на небе и в человеческой сущности на земле. Оживляя своих богов, Египет противился принятию единого Бога. Значит, Египет должен погибнуть.
Офир был потомком ливийского советника Эхнатона, проводившего долгие часы в компании монарха. Эхнатон диктовал ему мистические поэмы, а иноземец должен был распространять их по всему Ближнему Востоку, а также в племенах Синая, особенно среди евреев.
Это генерал Хоремхеб, основатель династии, к которой принадлежали Сети и Рамзес, уничтожил предка Офира, посчитав его опасным подстрекателем и черным магом, способным влиять на Эхнатона и заставившим его забыть о долге и ответственности фараона.
Да, именно такими и были намерения ливийца: покончить с унижениями, которым подвергался его народ, ослабить Египет, воспользоваться слабым здоровьем Эхнатона, чтобы убедить его забросить политику защиты страны.
Его замысел чуть было не осуществился.
Сегодня Офир принял факел. Разве он не наследовал знание своего предка и его талант колдуна? Он ненавидел Египет так, что черпал в этой ненависти источник силы во имя уничтожения врага. Победить Египет означало победить фараона. Победить Рамзеса.
Взгляд Литы оставался пустым. Однако Офир продолжал описывать ей один за другим особняки знати, заставлял ее смотреть кварталы ремесленников и купцов, зверинец, где Эхнатон собирал редких животных. Часами Офир и Лита бродили по дворцу, в котором царь и Нефертити играли со своими дочерьми, одна из которых была бабушкой молодой женщины.
Во время этого очередного посещения Города Солнца, который разрушался год за годом, Офир заметил, что Лита более внимательна, как будто в ней проснулся интерес к окружающему миру. Она задержалась в спальне Эхнатона и Нефертити, склонилась над разломанной колыбелью и расплакалась.
Когда ее слезы иссякли, Офир взял ее за руку и повел в мастерскую скульптора. В ящиках лежали гипсовые женские головы, служившие моделями для скульптур из камня.
Маг вынул их одну за другой.
Вдруг Лита погладила одну из гипсовых голов с лицом удивительной красоты.
— Нефертити, — пробормотала она.
Потом ее рука коснулась другой головы, более маленькой, с тонкими чертами лица.
