Уильям Теккерей - Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)
Мистер Клайв отвесил поклон дамам, которые приветствовали его грациозным реверансом. Мисс Шеррик не сводила глаз с дверей ризницы.
— Как поживает старый полковник? Отличный малый — простите, что я так говорю, — но он человек простой и притом честнейшей души. Навещал я мистера Бинни, второго моего съемщика. По-моему, он что-то желтоват с лица, наш мистер Бинни. А эта дама, что у него живет, такая гордячка — не подступись! Когда же вы зайдете к нам в Ридженте-парк откушать баранинки, мистер Клайв? И винцо есть неплохое. Наш преподобный друг тоже заходит порой осушить стаканчик, не так ли, сударыня?
— Мы будем очень рады видеть у себя мистера Ньюкома, — говорит красивая лицом и добрая нравом миссис Шеррик. — Правда, Джулия?
— О, разумеется! — отвечает Джулия, чьи мысли, судя по всему, витают в другом месте. И тут как раз в дверях ризницы появился сам преподобный друг. Обе дамы бросаются к нему, спеша пожать ему руку.
— Ах, мистер Ханимен, какая проповедь! Мы с Джулией так плакали там на хорах, боялись, вы нас услышите. Правда, Джулия?
— О, да, — отвечает Джулия, которую пастор держит за руку.
— А когда вы стали описывать того юношу, я сразу вспомнила своего бедного мальчика, правда, Джулия? — восклицает старшая из дам, и по щекам ее текут слезы.
— Мы потеряли его больше десяти лет назад, — грустно шепчет Клайву Шеррик. — И она не перестает о нем думать. Таковы женщины.
Клайв был глубоко растроган таким проявлением неподдельного чувства.
— Его матушка, — продолжает добрая женщина, указывая на мужа, — тоже, знаете ли, происходила из Авессаломов. Очень почтенное семейство, они торговали брильянтами в…
— Хватит, Бетси, и оставь в покое мою бедную старую матушку, — сердито оборвал ее мистер Шеррик.
А Клайв в это время уже находился в нежных объятиях своего дядюшки, который пенял ему, что он еще не наведался на Уолпол-стрит.
— Итак, друзья, когда вы заглянете в мою лавчонку, чтобы по-семейному отобедать? — спрашивает Шеррик.
— Ах, мистер Ньюком, пожалуйста, приходите, — говорит Джулия своим прекрасным грудным голосом, поглядывая на него своими огромными черными очами. Если бы Клайв был тщеславен, подобно многим другим юношам, как знать, возможно, он решил бы, что произвел впечатление на красавицу Джулию.
— В четверг, договорились? Если мистер X. не занят. Пошли, девочки; когда лошадки стоят на месте, их кусают мухи и они могут сбеситься по такой-то жаре. Что вы предпочитаете на обед? Скажем, кусочек свежей семги с огурчиком? Впрочем, в такую погоду лучше есть соленую.
— Вы же знаете, что я признателен за любое угощение, — произносит печально-сладостным голосом Ханимен, обращаясь к обеим дамам, которые стоят рука об руку и не сводят с него глаз.
— А что, если в следующее воскресенье исполнить Мендельсона? Джулия так восхитительно его поет!
— Ну что вы, мама!..
— Да-да, восхитительно, душечка! Она ведь у нас душечка, мистер X, уверяю вас.
— Не называйте его так — "мистер X". Не надо, мамочка, — просит Джулия.
— Зовите меня как хотите! — ответствует Чарльз с душераздирающей простотой, и миссис Шеррик нежно целует любимую дочь.
Тем временем Шеррик взялся показывать Клайву улучшения, сделанные им в часовне, которая теперь и впрямь стала походить на готический зал в Рошервилле, и даже сообщил по секрету, за какую именно сумму удалось ему выманить у старого Мосса окно из цветного стекла.
— Старик как пришел сюда взглянуть — прямо обезумел с досады, сэр, честное слово! И сын вполне ему под стать; говорил, будто знает вас. До того жаден — вот увидите, это его погубит! Нет, такой не помрет богачом! Слыхали вы когда-нибудь, чтобы я скряжничал? Не слыхали. Я трачу свои деньги по-людски. Вы только поглядите, как увлеченно беседуют мои женщины с Ханименом о музыке. Во время вечерни они не ноют, да я ему и не даю служить дважды в день. Так вот, представьте себе, что делает музыка: по вечерам здесь вполовину меньше народу. А служит преподобный Тянилямкинс, человек тихий, оксфордский, нынче он, видать, заболел. Ханимен сидит на своей скамье, где мы с вами сидели, и кашляет. Это я велел ему кашлять. Дамы любят, когда пастор чахоточный, сэр. Ну пошли, девочки!
Клайв отправился на квартиру к дядюшке, где был принят супругами Ридли с величайшим радушием и сердечностью. Эти славные люди явились благодарить Клайва сразу же после его возвращения на родину и теперь не упустили случая еще раз выразить ему свою признательность за доброе отношение к Джону Джеймсу. Им вовек не забыть его великодушия, а также великодушия его батюшки, уж это точно! Не прошло и двадцати минут с прихода Клайва, как в комнате мистера Ханимена появилась целая гора печенья, пирамида из мармелада, пирог, шесть бараньих котлет, шипевших на сковородке, и четыре сорта вина, каковое угощение долженствовало служить знаком особого расположения к гостю.
Клайв не без улыбки заметил на столике у стены номер "Пэл-Мэл", а у каминного зеркала почти столько же карточек, сколько во дни былого процветания Ханимена. Конечно, между дядей и племянником не существовало большой близости, для этого они были слишком различны по натуре; Клайв отличался прямотой, проницательным умом и амбицией, Чарльз же был робок душой, тщеславен и двуличен, сознавал свое притворство и чувствовал, что многие видят его насквозь, а потому сторонился и боялся своего искреннего и прямолинейного племянника и трепетал перед ним сильнее, чем перед многими, людьми гораздо старше него. К тому же между ним и полковником имелись денежные счеты, которые еще удваивали неловкость Ханимена. Словом, они не жаловали друг друга, но поскольку наш священник связан родством с почтенным семейством Ньюкомов, то, бесспорно, заслуживает, чтобы ежу была отведена страница-другая в данном жизнеописании.
Настал четверг, а с ним и обед у мистера Шеррика, на который приглашен был также мистер Бинни с домочадцами, дабы составить компанию сыну полковника Ньюкома. Дядюшка Джеймс и Рози привезли Клайва в своем экипаже, а миссис Маккензи осталась дома, сославшись на головную боль. С домовладельцем она обходилась весьма надменно ж гневалась на брата за то, что он ездит к таким людям в гости.
— Видишь, Клайв, до чего я люблю нашу милую малютку Рози, ради нее я терплю все выходки ее маменьки, — говорит мистер Биннж.
— Ну, дядюшка! — восклицает малютка Рози, но старый джентльмен целует ее и она замолкает.
— Да-да, — настаивает он, — у твоей маменьки ужасный характер, голубушка, и хотя ты никогда не жалуешься, это не причина, чтобы и мне молчать. Ты же не станешь на меня ябедничать (опять: "Ну, дядюшка!"), и Клайв не станет, я знаю. Эта малютка, сэр, — продолжает Джеймс, взяв племянницу за ручку и с нежностью глядя в ее милое личико, — единственное утешенье своего старика дядюшки. Надо было мне выписать ее к себе в Индию, а не возвращаться в вашу огромную мрачную столицу! Это Том Ньюком уговорил меня сюда ехать, а теперь я уже слишком стар, чтобы возвращаться обратно, сэр. Где палка упала, там ей ж лежать. В Индии Рози через месяц увели бы из моего дома. Явился бы какой-нибудь молодец и забрал ее у меня, а теперь она обещала мне, что никогда не покинет своего старого дядю Джеймса, не так ли?
— Да, дядюшка, никогда!.. — ответила Рози.
— Мы ведь не желаем влюбляться, правда, детка? На хотим страдать и терзаться, как иные молодые люди, таскаться по балам из вечера в вечер и гарцевать по Парку, лишь бы только взглянуть на предмет своих воздыханий, правда, Роза?
Рози покраснела. Очевидно, они с дядюшкой Джеймсом были прекрасно осведомлены о любовных делах Клайва. Собственно, покраснели и на переднем и на заднем сиденье одновременно. Уж какие там секреты, если миссис Маккензи и миссис Хобеон тысячу раз обсуждали эту тему.
— Малютка Рози, сэр, пообещала взять на себя заботы обо мне по эту сторону Стикса, — говорил между тем дядя Джеймс, — и кабы ее оставили в покое я дали здесь управляться без мамы, — нет, ничего плохого я больше о ней не скажу, — нам жилось бы ничуть не хуже.
— Я непременно напишу для Рози ваш портрет, дядюшка Джеймс, — весело сказал Клайв.
И Рози ответила: "Благодарю вас, Клайв", — и, протянув ему ручку, взглянула на него так кротко, ласково и безмятежно, что Клайв невольно был очарован таким чистосердечием и невинностью.
— Quasty peecoly fiosiny, — проговорил Джеймс на отличной шотландской разновидности итальянского: — e la piu bella, la plu cara ragazza, ma la mawdry e il diav… [17]
— Ну, дядюшка, — опять вскричала Рози, а Клайв рассмеялся этой неожиданной попытке дяди Джеймса изъясняться на иностранном языке.
— А я думал, Рози, ты ни слова не понимаешь на этом сладкозвучном наречии! Ведь это Lenguy Toscawny in Bocky Romawny [18] — я прибегнул к нему, дабы порадовать слух этой молодой мартышки, погулявшей по свету. — Тут они как раз въехали на Сент-Джонс-Вуд и остановились перед красивой виллой мистера Шеррика, где узрели преподобного Чарльза Хажимена, вылезавшего из щегольской коляски.
