Всеволод Соловьев - Последние Горбатовы
— Софи, да за что же ты так? — простонала Клавдия Николаевна. — Ведь ничего дурного об этой особе не было никогда слышно. Дедушка заботился о ней, был к ней очень расположен…
— Еще бы! Целых пятьдесят тысяч ей оставил, как будто нельзя было найти лучшее назначение для этих денег…
Но она остановилась и уже спокойнее прибавила:
— Это было его желание, и оно свято… и мне все равно, только знайте, что если эта особа появится у нас в доме, в тот же день я уезжаю!
— Вероятно, она и сама не захочет быть у нас, — спокойно сказала Маша. — Вот что, Володя, мы после обеда поедем не в парк, а к Прыгуновым. Я непременно, сегодня же, хочу видеть Груню.
— Ma tante, и вы это допустите? — спросила Софья Сергеевна.
— Как же я могу не допустить?
Клавдия Николаевна, не договорив, замолчала и закрыла лицо руками.
— Да… так ты Барбасова застал у нее, — снова обратилась к брату Маша. — Он очень умный человек, этот Барбасов. Я всегда с удовольствием говорю с ним.
— Ах, боже мой, так значит, этот неприличный урод сделается нашим habitué [15]?
Теперь сестры стояли друг перед другом. Старшая сердилась все больше, младшая делалась веселее и веселее.
— Неприличий я в нем не замечала. А уродство — он некрасив, но его лицо вовсе не противно. Он мне даже просто нравится. Если бы ты видела его в суде, когда он защищает, — это совсем другой человек!.. Он завладевает всеобщим вниманием… преображается.
— Я об этом не могу судить: в судах, слава богу, никогда не бывала, ты, кажется, знаешь это. Это только ты по разным судам да по лекциям… Я удивляюсь, как ты до сих пор не поступила на эти «высшие женские курсы»…
— Очень сожалею, что не могу поступить, потому что плохо подготовлена, а учиться теперь — лень.
— Знаешь ли что, Маша, я бы тебе советовала за Барбасова выйти замуж!.. Впрочем, может быть, ты сама уж об этом подумываешь, и я только отгадала твою мысль?
Марья Сергеевна засмеялась.
— Ну, за Барбасова замуж я не выйду, только ничего такого обидного в твоих словах нет, и если уж говорить о женихах, то я никакой разницы не вижу между Барбасовым и другими господами, с которыми нам постоянно приходится встречаться… Впрочем, нет, разница есть. Все эти наши маменькины сынки, эти господа из общества, в большинстве случаев довольно пошловаты и неумны, а Барбасов и умен, и известен. Что он дурен, так разве, ну вот, например, князь Заруцкий или хоть Сабанеев, красивее его? В тысячу раз хуже, на них смотреть противно. Mésalliance? [16] Так ведь теперь это слово — звук пустой. Наши князья и графы женятся на вчерашних крестьянках или жидовках, папаши которых разбогатели, и это не считается mesalliance'ом. Да и наконец, ведь вот твоя же приятельница Ольга, княжна Радомская, уж на что, кажется, старое и знатное имя, и состояние, а вышла же замуж за этого немчика, Штурма… Кто же он? Сын настройщика и тапера, petit employé [17] дворцового ведомства… Ведь все знают его отца; в доме у князя Николая Ивановича рояль настраивал, и добрейший князь сынка его у себя в конторе и пристроил, а вот теперь и в родстве с ним оказался через Радомских. Так ведь Ольгу же и ее мужа принимают везде, à bras ouverts [18], и даже ты от нее не отворачиваешься…
— Il y a la une différence!.. [19] Это было несчастье, безумие со стороны этой сумасшедшей Ольги… mais on a tout arrangé [20], - проговорила Софья Сергеевна.
Владимир засмеялся.
— Не спорь, Маша, не спорь, — сказал он. — Софи права: il y a la une grande différence!.. Ведь вот… вот, — он вынул из мраморной вазы, стоявшей на столе, визитную карточку, — вот он: «Эрнст Карлович фон Штурм» — видишь, видишь — «фон»! - одним словом, совершенно прилично. Через несколько лет этот господин займет видное служебное положение и на его карточках будет: «барон фон Штурм», с присоединением крупного придворного звания. Он мало-помалу превратится в сановника, будет говорить: «Мы, русская аристократия», — и его будут слушать без всякого удивления… Все это в порядке вещей, так у нас водится со времен Петра Великого, со времен его корабельных мин-героев…
— Правда, правда! — рассмеялась Маша.
— Конечно, правда! А потому с Соней не спорь!..
— Вот, вот те-те…перь попробуй отнекиваться! — раздался пронзительный голос Кокушки, и он влетел в гостиную, высоко держа в одной руке стеклянку с lait de beauté, а в другой какую-то коробочку.
— Ты у меня роешься, а я у тебя… И вот п… п… правду же я шкажал… мажешьша, мажешьша!..
Он подбежал к Софье Сергеевне.
— Белила… ру-румяна!.. Что? Что… те-те-перь шка-жешь?
Софья Сергеевна, как тигрица, кинулась на него, выхватила у него из рук скляночку и коробочку, взвизгнула не своим голосом и упала в кресло. Даже Клавдия Николаевна поднялась с места и стояла, не зная, что ей делать, в сознании своей полной беспомощности. Но Софья Сергеевна сейчас же и пришла в себя.
— Конечно, — сказала она, — я больше не могу оставаться в этом доме, с этим отвратительным идиотом, я завтра же, слышите, завтра же уезжаю в Петербург!..
— Вот и пре-пре-крашно, вот и отлично! — с наслаждением выкрикивал Кокушка. — Только ты не надейша — принца не получишь; а от меня и в Петербурге не уйдешь… Я шам туда шкоро приеду, непременно… потому что до но-нового года должен пре-пред-штавитьша гошударю!..
Софья Сергеевна выбежала из комнаты. Кокушка с насмешкой поглядел ей вслед и затем, торжественно и спокойно, как будто ни в чем не бывало, направился к противоположной двери.
— Однако ведь у вас тут совсем плохо! — сказал Владимир, взглянув на сестру.
— Конечно, плохо! — ответила она. — С тех пор как дедушка заболел и слег, все пошло хуже и хуже. Кокушка из рук выбился. Да ведь и Софи виновата… Меня он затрагивает редко, и вообще я с ним умею справляться…
— Володя, друг мой, — простонала Клавдия Николаевна, — сам теперь видишь… дай же совет, что мне делать, скажи, помоги!..
Он задумался.
— Что делать? Очевидно, им нельзя быть вместе: если Соня хочет в Петербург — нечего ее удерживать, пусть уезжает, теперь это самое лучшее. А о Кокушке нам надо подумать…
— Ради бога, друг мой, я заметила — он тебя побаивается, может, тебе и удастся взять его в руки, а то ведь с ним сладу никакого не будет.
— Успокойтесь, ma tante, я с ним поговорю хорошенько, постараюсь — и затем увидим.
XVI. СГОВОРИЛИСЬ
Послеобеденная поездка Владимира и Маши не состоялась, так как к обеду приехали какие-то две девицы, из которых одна считалась приятельницей Маши, и остались на весь вечер. Это дало возможность Владимиру переговорить с Кокушкой.
Он сейчас же после обеда взял его под руку и увел к себе. Тот послушно за ним последовал, только как-то робко и почти испуганно взглянул на него и, запинаясь, проговорил:
— Что… тебе от меня н… нужно, Володя? Жачем ты ведешь меня?..
Кокушка имел способность сразу всегда чувствовать, если что-нибудь делалось не даром, а с какой-нибудь целью.
— Я хочу поговорить с тобою, — ответил Владимир.
Тот замолчал и, придя в кабинет брата, насупившись, уселся на диван, закурил папиросу и стал усиленно грызть ногти.
— Что ж ты, оставишь когда-нибудь эту скверную привычку? — сказал Владимир. — Сколько раз все тебя просили, сколько раз ты обещал. Взгляни — на что похожи твои руки! А еще в дипломаты собираешься. Да разве с об-грызанными ногтями можно быть дипломатом?..
Кокушка мгновенно опустил руку и шепнул, как малый ребенок:
— Не… не буду… никогда не буду…
— То-то же, смотри… Но дело не в ногтях…
Владимир принял строгий вид. Он знал, как нужно говорить с бедным братом.
— Послушай, как тебе не стыдно заводить неприятности в доме, да еще при посторонних? Как тебе не стыдно вечно ссориться с Соней?..
Кокушка не выдержал и закипятился.
— Нет, это не я, не я… это она, вшегда она!.. Она мне вшакие неприятности… а я что, ражве я теленок?.. Не хочу я ей поддаватьша, не хочу…
— Молчи! — не возвышая голоса, но совсем уже строго остановил его Владимир. — Я говорю с тобою не затем, чтобы ты кричал, и кричать тебе я не позволю. Говори тихо.
Кокушка сейчас же смолк, поднял было опять руку ко рту, но мигом ее отдернул.
— Она меня вшегда и… и… идиотом наживает… да, наживает… — уже совсем тихо прошептал он. — Разве это хо… хорошо?
— Нет, это очень глупо с ее стороны… Я с ней поговорю и думаю, что этого больше не будет.
— Поговори, поговори, Володя, не вели ей, она не шмеет…
— Непременно! Тогда прежде всего ты должен мне дать слово, понимаешь, честное слово русского дворянина… ты понимаешь это?..
Кокушка выпрямился, лицо его приняло важное, даже гордое выражение.
— По… понимаю.
— Ты мне должен дать слово, что оставишь эти глупые и злые выходки, перестанешь дразнить ее, как вот сегодня… со склянками.
