Валентин Пикуль - Слово и дело
— Да! И старайтесь выманить весь гарнизон на стены…
По раннему холодку безмолвно тронулись полки. Вдали виднелось море, а там — полно кораблей турецких. Кейт приказ исполнил: его солдаты стрельбою выманили турок на вал, а пожары в Очакове сразу стали усиливаться…
— Ну, как там Кейт? — спрашивал Миних.
— Кейт в огне, — отвечали ему. — Он стоит под валом.
— Скачите к нему. Пусть продвинется еще ближе…
Кажется, Миних решил избавиться от своего соперника. Манштейн застал Кейта сидящим на земле за кустом винограда. Генерал-аншеф зажимал пальцами рану на плече. Кровь била сильно, все пальцы Кейта были ярко-лаковыми от крови. А повсюду, в самых невообразимых позах, валялись убитые стрелки… Манштейн сказал:
— Фельдмаршал приказал продвинуться еще дальше.
— Куда дальше? — спросил Кейт. — На тот свет?
Манштейн помчался обратно к шатру ставки. Миних кусал белые от пыли губы.
Было ясно, что штурм обречен на бесполезное кровопролитие. Но уже били полковые литавры, зовуще пели гобои и флейты. Ухали ядрами пудовые мортиры. Поспевая за ними, залфировали маленькие пушчонки-близнята… Миних приказал:
— Теперь пусть Кейт выходит из-за редута.
Солдаты с мужеством исполнили первый приказ фельдмаршала, когда их вдруг настиг, коварный и жестокий, второй приказ.
— Немыслимо! — заорал Кейт, стоя среди убитых. — Если нас здесь умерщвляют без отмщения, то… куда же я двинусь теперь из редута? Манштейн, вы же грамотный офицер, так оглянитесь вокруг меня: храбрецы уже лежат труп на трупе…
Повинуясь окрику генерал-аншефа, русские солдаты все же вышли из-за редута. На открытой местности турки стали безжалостно истреблять их пулями. Мортиры осыпали их горстями ржавых гнутых гвоздей, оставлявших в теле болезненные раны… Манштейн возвратился к Миниху со словами:
— Кейт не выдержит. Там и железо согнется.
— Кейт не выдержит, так солдаты его не согнутся…
Миних качнулся в седле, его длинные, как кинжалы, шпоры испанского образца вонзились коню в бока, жестоко раня животное.
— Вперед! — велел он своей пышной свите.
Кавалькада всадников, блещущая бронзой и сталью, парчой и золотом, неслась за Минихом, вся в пыльной бестолочи сражения. Дым несло от Очакова, застилало море и даль степную.
— Ах! — вскрикнул юный паж, кулем слетая с лошади.
Свита пронеслась над ним, топча убитого…
Войска под командой Румянцева и Карла Бирена продвинулись до глясиса, и Миних вдруг сказал Манштейну:
— Лети опять до Кейта — пусть входит в город…
Потеряв много крови, бледнее смерти, Кейт отвечал:
— Смешно! Если моих солдат решил убить фельдмаршал, то мог бы расстрелять нас и без штурма… В какой вступать мне город? Вон стены высятся, будто в Иерихоне, а как я заберусь на них? Когда меня вперед послали, мне дали хоть одну лестницу?
— Но таков приказ, — отвечал Манштейн…
Огонь между тем бушевал над Очаковом, треск пожаров был слышен уже издалека. Войска сходились ближе к глясису, полки змеились среди садов. В окружении Миниха возникло замешательство. Все чаще падали под пулями офицеры конвоя.
Под принцем Антоном Брауншвейгским раненая лошадь жалобно заржала, подломись в ногах передних.
Австрийские атташе бросились к Миниху:
— Поберегите принца! От жизни его высочества зависит судьба престола российского. Нельзя же так рисковать.
— Но я не звал принца скакать за мною следом…
Однако стрельба турок была столь губительна, что Миних тоже завернул обратно. А на прощание он крикнул Румянцеву:
— Город, слава богу, горит. Вы продолжайте натиск.
Войска кругами сходились вокруг крепости. Со стороны лиманов, прямо по мелководьям моря, вздымая тучи брызг, проскакала конница казачья. Наконец солдаты вышли ко рву и тут встали.
— Ров непреодолим, — доложили Миниху.
— Но стоять там, где стоят, — велел фельдмаршал упрямо. — Коли уж до рва добрались, то ретирады не будет…
Вот когда начался ад! Атакующие сбились в кучу под стенами крепости — ни вперед, ни назад. Турки, ожесточась, засыпали их бомбами и пулями. Однако солдаты русские не отступили. Они ждали, что генералы разберутся в обстановке и все поправится. Им казалось, что возникла заминка, — не больше!
Но генералы были бессильны против упрямства Миниха.
Прошел один час — под бомбами армия еще ждала.
Минул час второй — продолжали стоять, умирая…
Бессмысленная смерть: стой и жди, когда в тебя прицелятся и поразят без помехи. Из горящего Очакова несло смрадом и горячим вихрем, в котором кружились крупные искры и головешки. Плечи храбрецов осыпало раскаленным пеплом.
Миниха навестил фон Беренклу:
— Я вам говорил, что ваших солдат перебьют, как собак…
На третьем часу бесцельной выдержки, убедясь, что их послали на верную смерть и бросили, русские побежали. Сразу же распахнулись ворота Очакова, из них выметнуло вопящие толпы, и турки стали зверски добивать бегущих. Ни один раненый не уцелел — они погибли сразу под кривыми всполохами ятяганов.
— Мы погибли… о боже! — закричал Миних в отчаянии.
В ярости он засадил свою шпагу в землю до самого эфеса. Рвал на себе кафтан, хрипел, выл. Потом фельдмаршал рухнул наземь и покатился в низину большим чурбаном. Воя, он грыз землю.
— Где честь и слава мои? Великий боже, ты меня покинул!
Теперь уже все понимали, что Миних погубил армию.
К нему подошел с распятием суровый Мартене:
— На тебя смотрят люди… встань!
Он поднялся, почти безумный начал искать виноватых:
— Кейта ко мне! Подлец, он сорвал мне штурм…
Перед ним предстал измученный ранами Кейт.
— Ты почему стоишь здесь живым? — орал на него Миних. — Только ты один виноват в том, что солдаты бегут…
Жаркий ветер, рванувшись от Очаковр, сорвал парик с головы шотландца, и заплескались космы его седых волос. Кейт положил ярко-красную ладонь на вычурный эфес боевой сабли.
— Фельдмаршал! — отвечал Кейг с угрозой в голосе. — Можете говорить что угодно, но прошу вас помнить, что я нахожусь при оружии и чести еще не потерял…
Миних горько рыдал, грызя костяшки пальцев.
— Все пропало… все и навсегда! — бормотал он жалко.
И вдруг…
Могучий порыв горячего вихря швырнул Кейта прямо на Миниха.
Фельдмаршал упал, сшибая на своем пути пастора.
Мартене опрокинул стол в шатре, звончато билась посуда.
А с высоты, закрывая всех своим шелестящим куполом, рухнул на людей прогоревший шатер… Что случилось?
Именно сейчас, когда казалось, что все потеряно, случилось то, чего никто не ожидал. В крепости Очакова от пожара взорвались гигантские запасы порохов.
Из-под обломков шатра Миних выпутывался с восторженной бранью, упоенно рыча:
— Виктория! Мы победили…Урра-а!
Этим взрывом разом убило 6000 турок в крепости (запасы пороха были в Очакове велики). А сколько неприятеля покалечило — того неизвестно. Над тем местом, где рвануло до небес боевые магазины, теперь нависло черное облако. От массы порохов, сгоревших в единое мгновение, сразу стало нечем дышать.
— Манштейн! Трубу мне… быстро.
Миних через оптику увидел, как турки поспешно снимают со стен Очакова бунчуки, сдергивают с пик головы казненных христиан, бросая их в ров, наполненный телами. Потом заревели с фасов варварские трубы, прося русских не стрелять. На вертлявой кобыле с отстрелянными ушами выскочил из цитадели баши-чаус, посланный от сераскира. В парламентера никто не выстрелил, и баши-чаус, тираня кобылу нагайкой, проскакал среди русских воинов до самого шатра Миниха. Максим Бобриков устало выслушал его и повернулся к фельдмаршалу:
— Вам повезло, граф: сераскир просит перемирия.
— Даю, даю, даю, — согласился Миних.
Но Румянцев издалека уже слал своего гонца, который после бешеной скачки почти выпал из седла на землю.
— Не надо перемирия! — закричал он. — Не надо, не надо… Гусары наши и казаки уже ворвались в Очаков с моря!
Миних пришел в себя. Отряхнулся от пепла.
— Козыри опять в моих руках… Бобриков, перетолмачь послу, чтобы передал сераскиру: теперь фельдмаршал Миних перемирия не дает. Российская армия примет лишь дискрецию полную. С пушками, знаменами, бунчуками, багажом и всем гарнизоном…
Грянул новый взрыв большой силы. Одна из стен Очакова, дрогнув, медленно упала, обнажая внутренность цитадели. Спасаясь от огня, стали выбегать из города жители. Кидались в море обожженные. Сераскир со своим гаремом тоже хотел к морю пробиться. Казаки плетьми загнали их обратно в крепость. Только одна галера с беглецами успела уйти, другие были потоплены на виду всей армии.
Флот турецкий, боясь плена, обрубил канаты якорей; воздевши паруса, он поспешил в Стамбул, чтобы ужаснуть Турцию (а заодно и Францию) падением Очакова…
Миних сиял, но Беренклу подпортил ему настроение:
— А все-таки Очаков взят не полководческим искусством, а единственно лишь случайностью. Так воевать нельзя.
