Нил Стивенсон - Смешенье
Вреж бросил пистолет и прыгнул за борт. Алая пелерина раздулась в полёте и образовала пузырь на воде, шёлковый остров, который удерживал Врежа на плаву, пока французы со шлюпки не кинули ему верёвку.
– Командуй, отец, – сказал Джимми. Он стоял у заряженного фальконета, держа зажжённый факел рядом с запальным отверстием.
– Им нужен я, – произнёс Джек буднично, как будто французский флот берёт его в плен каждый день.
– А получат они нас, – объявил Дэнни, поворачивая другой фальконет к другому баркасу. – И скоро об этом пожалеют. Джек мотнул головой.
– Второго Каира не будет.
Йглмский замок был выстроен в Тёмные века и явно не выполнил своего главного назначения. Большая его часть не защищала даже от дождей и крыс. Только в подветренной части, там, где замок лепился к Схре, он ещё кое-как выдерживал борьбу с силой тяготения. Унылые зубцы частым гребнем высились над грудой щебня и гуано, в которую превратились остальные постройки.
Восстанавливать его было бы пустой тратой времени; а вот возвести на этом месте новёхонький барочный дворец, как и поступил герцог д' Аркашон несколько лет назад, значило сделать своего рода громкое заявление. На зримом языке архитекторов и живописцев дворец провозглашал все те принципы, которые персонифицировали полубоги на его фасаде и плафонах. В переводе на обычный язык это звучало: «Я богат и могуществен, а ты – нет».
Джек так всё и понял. Его поместили под домашний арест в огромную спальню с высоким барочным окном, через которое герцог и герцогиня, гостя в замке, могли наблюдать, как входят в гавань корабли. Дальняя стена, напротив окна, была почти сплошь зеркальная – даже Джек знал, что это подражание Зеркальной галерее Версаля.
Он несколько дней пролежал на кровати, не находя сил взглянуть на себя в зеркало или посмотреть в окно на «Минерву». Иногда вставал и, прижимая к груди ядро на четырёхфутовой цепи, прикованной к его ошейнику, шёл в уборную, где располагалась деревянная скамья с дырой. Тщательно следя, чтобы ядро не провалилось в дыру – он ещё не принял окончательного решения покончить с собой – Джек облегчался в жёлоб, выходящий на каменный обрыв внизу.
Много лет назад – прошлый раз, когда герцог Аркашон, тогда ещё другой, посадил Джека на цепь, – Джон Черчилль предупредил, что разгневанные французы рано или поздно доберутся до него с раскаленными клещами. Были все основания полагать, что угроза никуда не делась, а в роскоши Джека держат в качестве изощрённого издевательства.
Через несколько дней его перевели в каменный каземат. Окна – арбалетные амбразуры – недавно заделали кусками литого стекла, но через них всё равно можно было разглядеть «Минерву», по-прежнему сидящую на рифе всем на посмешище. Золото и серебро вытаскивали из её трюма и заменяли балластом – камнями.
– Что с Врежем? Он жив? – таким был первый вопрос Джека, когда к нему вошёл Эдмунд де Ат, с порога объявивший, что на самом деле он Эдуард де Жекс, иезуит, ненавистник янсенистов и Просвещения.
Эдуард де Жекс удивился.
– А что? Не рассчитываешь же ты, что сможешь его убить?
– Нет, конечно. Я просто раздумывал, как оно в итоге обернулось.
– Что обернулось?
– История. Понимаете, я полагал, что это моя история. Оказалось – Врежа.
Эдуард де Жекс пожал плечами.
– Он жив. Немного простудился. Когда поправится, вероятно, придёт и все тебе объяснит.
– Веселый будет разговорчик… а скажите на милость, вы-то какого чёрта здесь?
– Я пришёл позаботиться о твоей бессмертной душе.
Де Жекс сменил прежнее платье на иезуитскую рясу и говорил теперь на другом языке: не на сабире, а на английском.
– Я намерен обратить всю Британию в истинную веру, – заметил он, – поэтому выучил ваш язык.
– И решили начать с меня? Мехико ничему вас не научило?
– Инквизиция разленилась. Ты объявил себя католиком, и тебе поверили на слово. Я предпочитаю более крутые меры. – Де Жекс вынул из рукава письмо. – Знакомо?
– С виду то, что Элиза прислала мне в Новую Испанию. – Джек заморгал и затряс головой. – То, что мы вскрыли и прочли на корабле… очевидно, оно было подделкой… но это даже не распечатано.
– Бедный Джек. Вот настоящее письмо, которое ты спрятал в сундук ван Крюйка. Однако оно не от Элизы, а от Елизаветы де Обрегон. Хитрая гадина сумела отправить его из монастыря в Мехико, где её заперли. Потом, в Веракрусе…
– Вы подменили письмо. То-то ван Крюйк сердился, что сундук плохо законопачен… я должен был заподозрить подлог.
– Подделывать письма я умею лучше, чем законопачивать ящики, – сказал де Жекс.
– Подделка сработала, – признал Джек.
– Мсье Исфахнян годами слушал твои рассказы про Элизу и знал на память каждую мелочь… без его помощи я бы не составил то письмо.
Де Жекс сломал печать на послании Елизаветы де Обрегон.
– Меня бы мучили угрызения совести, если бы я не отдал тебе твою почту. Письмо на высокопарном испанском… я переведу на английский. Начинается с обычных приветствий… дальше она пишет о кошмарах, из-за которых не спит ночей с самого прибытия в Новую Испанию. В этих снах она на манильском галеоне посреди Тихого океана, затем попадает в руки Инквизиции. Ни бунта, ни боёв… просто однажды капитан исчезает, как если бы он невидимо ни для кого упал за борт, офицеры в кандалах у себя в каютах и ещё об этом не ведают, потому что опоены сонным зельем. Монах в чёрной рясе захватил корабль… как у любого инквизитора, у него есть штат помощников, которые до поры притворялись слугами купцов. Они слушали и запоминали, как их хозяева богохульствуют и ведут еретические речи. А ещё у него приставы и альгвазилы – раньше они были переодеты простыми матросами, теперь у них в руках пистолеты, бичи и мушкетоны, которые они готовы обратить против всякого, кто не послушает чёрного монаха… Дальше, Джек, она пересказывает свой кошмар (то, что называет кошмаром) со многими подробностями, но большая часть тебе хорошо известна, ибо ты близко знаком с деятельностью Инквизиции. Довольно сказать, что Святая официя потрудилась на совесть, и во многих купцах удалось разоблачить иудеев. Да что там, весь галеон оказался гнездом аспидов, вертепом смертного греха…
– Это она так пишет или вы так вольно переводите?
– Но даже когда реи украсились купцами, вздёрнутыми на дыбу, чтобы они смогли облегчить душу, рассказав о своих грехах, – даже тогда чёрный монах не забывал ставить на марсы вперёдсмотрящих с приказом высматривать «Минерву».
– Поэтому и дали сигнальный выстрел?
– Еретики взбунтовались. Они выстрелили в надежде получить помощь. Произошло сражение – чёрного монаха загнали в трюм…
– Где он устроил поджог – аутодафе для всего корабля.
– Когда Елизавета де Обрегон очнулась на «Минерве», первым, кого она увидела, был тот самый чёрный монах, смотревший ей прямо в лицо. Опий и хитрые речи убедили её, что пожар на галеоне произошёл случайно, а теперь на «Минерве» они в плену у еретиков, которые убьют монаха, если узнают, что он иезуит, а потом надругаются над её честью. Поэтому она исполняла роль, которую указывал ей монах. Но в Мехико, страдая без опия, Елизавета вышла из-под влияния монаха, и начались кошмары. Она решила, что это не кошмары, а подлинные воспоминания, и что все действия чёрного монаха – часть единого плана, как-то связанного с золотом Соломона, похищенным у бывшего вице-короля.
– И написала письмо, чтобы нас предупредить? Очень благородно с её стороны, – задумчиво проговорил Джек. – Но я не представляю, какое ей до нас дело.
– Она была из семьи маранов, – отвечал де Жекс. – Еврейка.
– Я обратил внимание, что вы сказали «была».
– Она лежит в общей могиле на окраине Мехико. Тамошние инквизиторы, продажные ханжи, обошлись с ней чересчур мягко. Она умерла в тюрьме от какой-то заразы. Но я ещё сожгу её изображение на великом аутодафе в Сент-Джеймском парке. И ты там будешь, Джек, – сам подожжёшь костёр и будешь молиться по чёткам, пока он горит.
– Если вы сумеете устроить аутодафе в Вестминстере, то буду, – пообещал Джек.
Поначалу Джек думал, что всех на «Минерве» перебьют или отправят на галеры. Однако шли дни, и становилось ясно, что здесь останутся только Джек и Вреж. «Минерва», её экипаж, ван Крюйк, Даппа, Джимми и Дэнни могли отправляться на все четыре стороны, хотя и без золота. Джеку хотелось видеть причину в своей добровольной сдаче, но позже он заподозрил, что дело в их пайщице – курфюрстине Софии Ганноверской. Какой-то высокопоставленный француз, затеявший всё это нападение – герцог д'Аркашон или сам Луй, – решил оказать ей профессиональную любезность.
После того, как на корабле не осталось ни грана золота или серебра, команда дождалась прилива и начала выбрасывать за борт балласт, чтобы попробовать сняться с рифа. Джек наблюдал за операцией со стены замка, куда его иногда выпускали прогуляться (в обнимку с ядром и под охраной). Через некоторое время к нему подошёл де Жекс, сказав вместо приветствия:
