Колин Маккалоу - Женщины Цезаря
Когда Кальпурния узнала от своего довольного отца, что должна выйти замуж за старшего консула и великого понтифика, она испугалась. Сможет ли она справиться? Но Цезарь был такой внимательный, такой заботливый! Каждый день он дарил ей маленькие подарки, браслет или шарф, пару сережек, какие-нибудь красивые сандалии, которые, как он заметил, блеснули на прилавке на рыночной площади. А однажды, проходя мимо, он бросил что-то ей на колени (ей не следовало знать, что он проделывал такое с женщинами не раз и не два). Это «что-то» зашевелилось и тоненько мяукнуло — о, он преподнес ей котенка! Как он узнал, что она обожает кошек? Как он узнал, что ее мать ненавидит их и не разрешает держать в доме?
Черные глаза Кальпурнии заблестели, она взяла в руки комочек рыжего меха, подняла к лицу и, радостная, взглянула на мужа.
— Он еще очень маленький, но в Новый год ты мне его дашь, и я его кастрирую, — сказал Цезарь и понял, что ему нравится видеть радость на ее хорошеньком личике.
— Я назову его Феликсом, — сказала она, улыбаясь.
Муж засмеялся.
— «Приносящий счастье»? С Нового года это не будет соответствовать истине, Кальпурния. Если его не кастрировать, он начнет убегать из дома. Он не будет больше составлять тебе компанию, и мне придется принести еще одного кота, в которого я смогу среди ночи бросать ботинок. Назови его Спадо — кастрат. Это подойдет лучше.
Продолжая держать котенка, она встала, одной рукой обняла Цезаря за шею, хотела поцеловать его в щеку, но Цезарь повернул голову, и поцелуй пришелся в губы.
— Нет, он — Феликс.
— Я — счастливый человек, — сказал Цезарь.
— Откуда он? — спросила Кальпурния, целуя белый веерок морщин в уголках его глаз. Сама того не зная, она повторяла любимую дочернюю ласку Юлии.
Сморгнув слезу, Цезарь обнял ее.
— Я хочу заняться с тобой любовью, жена, так что положи Феликса и пойдем. С тобой мне становится легче.
Позднее он повторил своей матери последнюю фразу:
— Кальпурния облегчает мне жизнь без Юлии.
— Да, это так. В доме обязательно должен быть кто-то молодой, по крайней мере для меня. Я рада, что и тебе хорошо.
— Они с Юлией непохожи.
— Очень непохожи. Но это и хорошо.
— Она обрадовалась котенку больше, чем жемчугу.
— Отличный знак. — Аврелия нахмурилась. — Ей будет трудно, Цезарь. Через шесть месяцев ты уедешь, и она не увидит тебя несколько лет.
— Жена Цезаря? — спросил он.
— Если котенок понравился ей больше, чем жемчуг, я сомневаюсь, что ее верность поколеблется. Лучше всего, если ты сделаешь ее беременной до своего отъезда. Ребенок ее займет. Однако такие вещи непредсказуемы, и я не заметила, чтобы твоя преданность Сервилии уменьшилась. Никакого мужчины не хватит на всех, даже тебя, Цезарь. Почаще спи с Кальпурнией и пореже с Сервилией. Кажется, ты умеешь делать только девочек, так что на внука я уж и не надеюсь.
— Мама, ты безжалостная женщина! Ты дала мне разумный совет, которому я не последую.
Она сменила тему.
— Я слышала, что Помпей пошел к Марку Цицерону и просил его убедить молодого Куриона прекратить свои атаки на Форуме.
— Глупо! — воскликнул Цезарь, хмурясь. — Я говорил ему, что это только даст Цицерону неправильное представление о своей собственной важности. «Хорошие люди» держат сейчас «спасителя отечества» в крепкой узде, и ему доставляет исключительное удовольствие отклонять любое наше предложение. Он не будет участвовать в комитете, он не будет легатом в Галлии на будущий год, он даже не примет моего предложения послать его в путешествие за государственный счет… И что же делает Магн? Предлагает ему деньги!
— Конечно, он отказался, — сказала Аврелия.
— Несмотря на свои растущие долги. Я никогда не видел человека, так помешанного на приобретении вилл.
— Значит ли это, что в следующем году ты спустишь Клодия с поводка?
Взгляд, который Цезарь бросил на мать, был очень холодным.
— Я обязательно спущу Клодия с поводка.
— Что же такого Цицерон сказал Помпею, что ты так рассердился?
— То же самое, что он говорил на суде, когда судили Гибрида. Но к сожалению, Магн продемонстрировал возникшее у него сомнение во мне, и Цицерон подумал, что у него появился шанс отнять у меня Магна.
— В этом я сомневаюсь, Цезарь. Это нелогично. Ведь сейчас царствует Юлия.
— Да, думаю, ты права. Магн действует с двух концов против середины. Он не захочет, чтобы Цицерон узнал все его мысли.
— На твоем месте меня больше беспокоил бы Катон. Из этой пары Бибул более организованный, но у Катона больше влияния, — сказала Аврелия. — Жаль, что Клодий не мог избавиться от Катона так, как от Цицерона.
— Это защитило бы мою спину в мое отсутствие, мама! К сожалению, я не знаю, как это сделать.
— Подумай. Если бы ты мог избавиться от Катона, ты был бы неуязвим. Он — источник всего.
Курульные выборы проводились в квинтилии, чуть позднее, чем обычно. Кандидатами-фаворитами определенно являлись Авл Габиний и Луций Кальпурний Пизон. Они энергично собирали голоса, но действовали очень осторожно, чтобы не дать возможности Катону завопить о взятках. Капризное общественное мнение снова отшатнулось от boni. Для триумвиров результаты выборов обещали быть хорошими.
В этот момент, всего за несколько дней до курульных выборов, Луций Веттий выполз из-под камня. Он пришел к молодому Куриону, чьи речи на Форуме в эти дни были направлены большей частью против Помпея, и сообщил ему, что знает о плане убить Помпея. Затем он спросил Куриона, хочет ли тот присоединиться к заговору. Курион внимательно выслушал и сделал вид, что заинтересовался. Потом рассказал об этом своему отцу, потому что у него не хватало смелости стать конспиратором или убийцей. Старший Курион и его сын всегда ссорились, но их разногласия касались лишь вина, сексуальных развлечений и долгов. Когда им угрожала настоящая опасность, Стрибонии Курионы сплачивали ряды.
Старший Курион немедленно известил Помпея, а Помпей созвал Сенат. Вызвали Веттия, чтобы тот дал показания. Сначала опозоренный всадник все отрицал, затем признался и стал называть имена: сын кандидата в консулы Лентула Спинтера, Луций Эмилий Павел и Марк Юний Брут, теперь известный как Цепион Брут. Эти имена были настолько необычны, что никто не мог поверить. Младший Спинтер не состоял членом «Клуба Клодия» и не славился неблагоразумными поступками; сын Лепида когда-то бунтовал, но не сделал ничего плохого с тех самых пор, как возвратился из ссылки. Представить себе Брута в роли убийцы было более чем нелепо. На эти возражения Веттий объявил, что писарь Бибула принес ему кинжал, посланный младшим консулом, вынужденным оставаться в стенах дома. После этого слышали, как Цицерон говорил: мол, стыдно, что Веттий нигде больше не мог найти кинжал. Но в Палате все поняли важность этого жеста: присылая кинжал, Бибул дал понять, что поддерживает планируемое преступление.
— Чушь! — крикнул Помпей. — Марк Бибул сам предупреждал меня еще в мае, что существует заговор с целью убить меня. Бибул не может принимать в этом участия.
Вызвали младшего Куриона. Он напомнил всем о том, что Павел находится в Македонии, и назвал этот донос чистой ложью. Сенат был склонен согласиться, однако Веттия задержали для повторного допроса. Слишком свеж был еще в памяти Катилина. Никто не хотел позорной, без суда, казни римлянина, даже такого, как Веттий. Так что этот заговор не должен был выскользнуть из-под контроля Сената. Послушный желаниям Сената, Цезарь как старший консул приказал своим ликторам взять Луция Веттия в Лаутумию и приковать его к стене камеры, поскольку это был единственный способ воспрепятствовать побегу из столь непрочной тюрьмы.
Хотя на поверхности дело выглядело совершенно нелепым, Цезарь чувствовал беспокойство. Чувство самосохранения подсказывало ему: вот случай, когда нужно сделать все возможное, чтобы дать народу самому оценивать ход событий. Это дело не должно ограничиваться стенами Сената. Поэтому, распустив Сенат, старший консул созвал народ и сообщил ему, что случилось. И на следующий день Цезарь распорядился привести Веттия на ростру для публичного допроса.
На этот раз список конспираторов оказался совсем другим. Нет, Брут не принимает участия в заговоре. Да, Веттий забыл, что Павел находится в Македонии. Может быть, он вообще неправ в отношении сына Спинтера. Это мог быть сын Марцелла — в конце концов, и Спинтер, и Марцелл из рода Корнелиев Лентулов и оба являлись кандидатами в консулы. И Веттий принялся называть другие имена: Лукулл, Гай Фанний, Луций Агенобарб и Цицерон. Все — boni или те политики, которые заигрывали с «хорошими». Ощущая мучительное отвращение к доносчику, Цезарь приказал отвести Веттия обратно в Лаутумию.
Однако Ватиний догадывался, что Веттий нуждался в более жестком обращении. Поэтому он вернул Веттия на ростру и подверг его совершенно беспощадному допросу. На этот раз Веттий настаивал, что назвал имена правильно, хотя и добавил еще два: не кто иной, как сей респектабельный столп общества, зять Цицерона Пизон Фругий, и сенатор Ювентий, известный своей тупостью. Собрание закончилось после того, как Ватиний предложил вынести законопроект на Плебейское собрание, чтобы провести официальное расследование возникшей проблемы, которую быстро окрестили «делом Веттия».
