Двое строптивых - Старшов Евгений
Находились среди них и ворота Святого Георгия, на которых висел большой череп "дракона". Путешественники пока до них не дошли, но Томас Даукрэй обещал Торнвиллю их показать.
Так, между прочим, зашел разговор о де Гозоне — победителе чудовища.
— Это старая легенда нашего ордена, — ответил Даукрэй. — Случилось это в 1346 году, в тот год, когда де Гозон начал править Родосом. Тогда он еще не стал великим магистром, а был простым рыцарем. И вот, здесь, недалеко, в болоте у холма Святого Стефана жил дракон, питавшийся исключительно девственницами. Прежний магистр, Элион де Вилльнёв, запретил рыцарям сражаться с драконом, и когда де Гозон его ослушался, великий магистр посадил победителя дракона в тюрьму. Однако де Вилльнёв вскоре умер, а рыцари выпустили узника и единодушно избрали его великим магистром. Так что непослушание иногда полезно.
— Приму к сведению, — ответил Лео, а его собеседник, только что улыбавшийся, уже серьезно продолжал:
— Вернее, это раньше было полезно, а теперь совсем другие времена. И это не только послушания касается. Ньюпорт тут недавно сказал, что в наши дни дракон умер бы с голоду.
— А ты сам веришь в эту байку? — спросил Лео.
Даукрэй еще больше посерьезнел:
— Понимаешь, Лео… Иной раз и отказываешься верить, но глаза убеждают тебя в обратном. Сейчас мы подойдем к воротам Святого Георгия, и ты все увидишь сам.
Ворота Святого Георгия в то время представляли собой старую прямоугольную проездную башню, на которой виднелся мраморный барельеф Святого Георгия Победоносца, поражавшего дракона, а также гербы великого магистра Флювиана, папы Мартина Пятого и герб ордена иоаннитов.
Торнвилль сразу увидел на воротах то, что мы упоминали чуть выше. Огромный череп, больше лошадиного, но принадлежавший не травоядному животному, судя по пасти с острыми зубами. Также к воротам были прибиты гигантские кости, не подходящие ни одному из известных Лео больших животных.
— Вот об этом я и говорил, — тихо промолвил Томас. — Можно сомневаться в легенде, но как можно не доверять своим глазам? Ведь это же ни на что не похоже, не так ли?
— Воистину. Неужели настоящие?
— А ты как думаешь? Из камня высеченные? То-то, что нет. Ни бычьи, ни лошадиные, ни ослиные. Даже не слоновьи. И тем не менее, если на досуге ты поймаешь простую ящерицу и изучишь ее, то найдешь большое сходство как раз между ее строением и набором этих гигантских костей, особенно лап. Только тут еще и зубы. Недаром их поместили сюда, под Георгием Драконоборцем.
— А ты слона видел?
— Не приходилось.
— Вот было бы занятно поглядеть. Больно чудной он на картинках в "Бестиарии". Неужто такой может жить на белом свете?
— Может. Только живьем он гораздо больше — так-то его порой рисуют, чуть ли в два раза ниже лошади, а я видел на базаре его бивни. Он должен быть огромен. Доведется в Африку за зерном сплавать, может, и увидим…
Путники направились дальше, миновали еще одну башню, и тогда Даукрэй сказал:
— Вот от этой башни начинается порученный нам участок обороны крепости, идущий до ворот Святого Афанасия.
Дошли и к ним, располагавшимся, подобно воротам Святого Георгия, в особой башне. Там же, отдельно от крепости, возвышалась круглая башня Богоматери, опознаваемая по барельефу Девы Марии с Младенцем Христом над гербом магистра де Ласти.
Далее крепостные стены сворачивали к морю. Путники миновали ворота Святого Иоанна, известные еще как Красные, охраняемые небесным покровителем ордена — святым Иоанном Крестителем, сурово взирающим на проходивших с барельефа. Наконец прошли Итальянскую башню с воротами и так добрались до мола башни Ангелов и ворот Святой Екатерины.
Оставалось пройти вокруг военной гавани, и обход города-крепости Родос был завершен.
Торнвилль во время всей этой прогулки старался, чтобы не показаться шпионом, задавать вопросы нейтральные, и старался так сильно, что Даукрэй заметил это:
— Я вижу, ты сдержан в своем любопытстве. Понимаю, что тебя держат на подозрении. Уж заслуженно или нет — не знаю. Но пока твое поведение правильно. Надеюсь, со временем подозрения будут сняты, и мы сможем беседовать, не так тщательно подбирая слова.
— Благодарю за откровенность, — промолвил Торнвилль и крепко пожал руку иоанниту. — Одно бы только хотелось знать — когда подозрения с меня снимутся.
— Полагаю, когда ты начнешь исполнять свои обязанности.
5
Прошло несколько дней. У Торнвилля, вернувшегося к трезвой жизни и изнурявшего себя тренировками с мечом, они особым разнообразием не отличались. А жизнь шла своим чередом.
Получив согласие иоаннитов на перемирие, выкуп пленников и патент на зерноторговлю, хитрый купец Хаким задержался на острове на три дня. Внутрь крепости он так и не проник, зато под предлогом исследования родосских виноградников детально исследовал ее снаружи, пройдя тем же маршрутом, что и два английских рыцаря незадолго до того.
Он запечатлел в своей памяти много архитектурнотехнических деталей, а по возвращении ему не доставит особо труда запечатлеть все это на чертеже и представить паше, чтобы тот, в свою очередь, передал это в Константинополь. Глядишь, потекут к купцу денежки: от паши — за исполненные поручения; от магистра — как комиссионные за посредничество в покупке хлеба, а также за само зерно; от своих собратьев — за привлечение их к зерно-торговле с орденом. В общем, дела складывались пока вроде бы неплохо.
Купец отвез паше и его подручным подарки, переданные рыцарями ордена, сообщил последние известия и вернулся на Родос с первой партией зерна. Ее тщательно освидетельствовал сам великий командор, его субкомандор из сарджентов и инспектор орденских зернохранилищ с парой подручных Из каждого мешка брали пробы и отправили, чтобы готовить из них еду пленным рабам.
Деньги заплатили сразу, но купец отлично понимал, что сам остается как бы в заложниках, пока хлеб не прошел контроль.
Естественно, зерно оказалось без отравы — с чего купцу самому себя губить? А иоанниты остались довольны своим приобретением. Хоть и дороговато брал Кахим-Брахим, но все-таки получалось дешевле, нежели африканское, с магрибским жульничеством и пиратством.
Меж тем Лео, посчитав, что в ходе упорных тренировок заслужил некоторый отдых, позволил себе прогулку по торговой гавани. Слоняясь без дела и периодически любуясь на свой новый серебряный перстень с взъярившимся гербовым львом, Торнвилль столкнулся с Роджером Джарвисом, трезвым и мрачным.
Рыцарь был рад его увидеть, но моряк не был особо расположен к разговорам: дали себя знать последствия учиненного ему разноса со стороны английского "столпа", которого теперь Роджер, нисколько не стесняясь, отчаянно материл. Но главное, несмотря на предостережение магистра, брат Кэндол обошелся с штурманом сурово и временно разжаловал его в матросы. Джарвис клялся и божился, что при первой возможности покинет этот проклятый остров — только б иоанниты рассчитались с ним по долгам.
Лео, конечно, сочувствовал Джарвису и предложил:
— Я небогат, но если тебе действительно тут так плохо, я дам тебе десятка полтора золотых. Это не те деньги, которыми надо дорожить. Они мне даром достались. Уплывешь и начнешь жить как желаешь.
Гигант настороженно засопел, обдумывая, как поступить. Потом совесть взяла верх над алчностью и злобой, и он, шумно вздохнув, промолвил:
— Спасибо за это, конечно… Вижу теперь, что мир не из одних скотов… Но денег у тебя не возьму. Пропью ведь, прогуляю и никуда не уплыву. Нет, брат, я тебя так не обижу. — Тут обиженное Кэндолом благородство внезапно приобрело форму мученичества, и Джарвис изрек: — Пусть я невинно пострадал, но дерьмом не стану. Нет, не стану. Да и куда плыть? У меня в Англии, как и у тебя, никого, а тут турки нагрянуть могут… Нет, ты лучше скажи: свободен сейчас?
— Да.
— И я тоже. Чего тогда лучшего и желать! Пойдем к грекам: знаю я одно медовое место, истинный нектарник!
