Вызовы Тишайшего - Александр Николаевич Бубенников
В Вязьме Тишайший от своих ставленников узнал важные детали морового поветрия на фоне начавшихся церковных нововведений с «Никоновым трехперстием». А именно, что на болезнь поначалу не обратили внимания. И лишь с умножением числа смертей по Москве поползли страшные слухи о «прилипчивой болезни», от которой нет спасения из-за того, что новый патриарх взбаламутил церковную жизнь, меняя церковный налаженный быт и богослужебные книги святого митрополита Макария. От болезни прилипчивой и нововведений Никона с его «трехперстием» многих православных людей охватила паника. Началось бегство. Первыми «в подмосковные деревнишки от тяжелого болезненного духа столицы потянулись те, кому было куда бежать, – придворные чины, столичные дворяне. Все приказы заперты, дьяки и подьячие умерли, и все бегут из Москвы, опасаясь заразы», – сообщали царю Тишайшему в Вязьму. Оставленные ведать столицу бояре князья Пронский и Хилков перебрались из домов на открытые места, написав царю покаянно: «В Москве в слободах помирают многие люди скорою смертью, и в домишках наших тоже учинилось, и мы, холопы твои, покинув домишки свои, живем в огородах.
Тишайший в Вязьме неоднократно перечитывал письмо патриарха, которое он получил еще в стане шатровом под Смоленском, где встревоженный Никон воздыхал: «Не положил ли Господь Москву и окрестные города пусты?» Порадовало Тишайшего, что по его настоянию, царица с царевичем Алексеем, царевнами и сестрами царя в середине июля отправились в Троицкий поход, и уже не возвращались в столицу, закружив по дворцовым селам и дорожным станам. В августе к ним в Калязине присоединился и патриарх, которому было велено находиться при царской семье для «бережения ее от морового поветрия».
От Никона, царевича и царицы к боярам Пронскому и Хилкову постоянно слали грамотки с главным вопросом: «Не тишает ли в столице моровое поветрие?» Но оно не «не тишало», а напротив, «множилось» и «день ото дня больше пребывало», опустошая уже не отдельные дворы, а целые улицы и слободы, поскольку народ справедливо считал, что язва и мор вызваны божьим наказанием за церковное попустительство и рвение Никона усложнить жизнь православных его «гремучими» нововведениями. Потом уже Тишайший царь узнает от своих доверенных лиц, что происходило в столице, и что стыдливо умолчал «благоразумный и хитро-мудрый, сам себе на уме Никон. А произошло то, чего больше всего боялся царь Тишайший: возникли первые волнения против нововведений Никона с его новациями в церковных службах и книгах молитвенных.
Уже 25 августа 1654 года в опустошаемой эпидемией Москве произошли бурные волнения против нововведений. Москвичи после обедни в Успенском соборе подступили к наместнику, князю Михаилу Пронскому. Бунтари принесли в киоте икону «Спас Нерукотворный», лик и образ которой кощунственно были соскребаны. Когда боярин Пронский вышел из собора, земские люди подошли к нему и начали гневно говорить:
– Взят этот образ на патриархов двор у тяглеца новгородской сотни, Софрона Лапотникова, и отдан ему образ из тиунской избы для переписки, лице выскребено, а скребли образ по указу патриарха Никона.
И выступил вперед Лапотников и стал говорить:
– Мне было от этого образа важное знамение, приказано показать его мирским людям, а мирские люди за такое поругание должны стать и защитить истинную православную веру.
Мирские люди подхватили это и гневно, надрывно кричали такие опасные слова:
– На всех теперь гнев Божий за такое поругание, так делали иконоборцы. Во всём виноват патриарх Никон. Держит он ведомого еретика Арсения, дал ему волю, велел ему быть у справки печатных книг, и тот чернец много старых святых книг митрополита Макария перепортил. Ведут нас еретики к конечной гибели! Недаром через это язва к нам пришла и мор косит людей, и те мрут, как мухи…
И еще выкрикивали злобно боярину Пронскому из толпы:
– Патриарху Никону пристойно было быть на Москве и молиться за православных христиан, а он Москву покинул, и попы, смотря на него, многие от приходских церквей разбежались, православные христиане помирают без покаяния и без причастия. Напишите, бояре, к государю царю, чтоб до государева указа патриарх и старец Арсений куда-нибудь не ушли…
Пронский начал уговаривать земских людей всякими мерами, чтоб они от такого дела отстали:
– Святейший патриарх пошел из Москвы по государеву указу, и когда к нему приходили бить челом, чтоб он в нынешнее время из Москвы не уезжал, то патриарх казал им государеву грамоту, что он идет по государеву указу, а не по своей воле.
Народ выслушал это спокойно, но потом, в тот же день, толпа явилась у Красного крыльца Кремля, принесли иконные доски, говоря, что с этих досок образа соскребены. Из толпы кричали:
– Мы эти доски разнесем во все сотни и слободы и завтра придем к боярам по этому делу.
При всем этом волнении сотские не показывались, а предводительствовали и говорили гостиной сотни купцы: Дмитрий Заика, Александр Баев, да Нагаев. Толпа требовала возвратить патриарха в Москву. Пронский, которому суждено было через полмесяца скончаться от чумы, едва уговорил толпу разойтись. Потом Пронский отписал об этом деле царице и бывшему там патриарху Никону, и по их приказанию призвал к себе черных сотен и слобод и старост и лучших людей. И говорил им, чтоб они к совету худых людей не приставали, своей братии говорили, чтоб и они от такого злого начинания отстали, заводчиков воровства поймали и к ним, боярам, привели. Вскоре из-за множества «язвенных жертв» волнения в столице прекратились на время сами собой, но это было только предвестием церковной смуты из-за церковных дел, раскола охватившей Россию на многие десятилетия и даже века.
В конце октября к государю, остановившемуся в Вязьме по случаю морового поветрия приехала и царица с семейством из Калязина. В начале декабря государь послал досмотреть в Москве, сколько умерло и сколько осталось в живых. Между тем война с Польшей продолжалась в Белоруссии: 22 ноября боярин Василий Шереметев дал знать, что он взял с боя Витебск после трехмесячной осады. Это была последняя приятная весть от уходящего бурного 1654 года, а потом пошел вал неприятных вестей раздоров казацкого назывного гетмана, нежинского полковника Ивана Золотаренко и полковника Белой Руси, белорусского православного ополчения Константина Поклонского.
10. Разборки полковников
Еще в начале лета 1654 года, как только московская армия вошла в Литву в белорусские земли, православный шляхтич Поклонский с группой своих единомышленников и слуг перешёл на сторону Москвы. Тимофей Спасителев, который
