Евгений Веникеев - Звездный час «Весты»
Тотчас пробили боевую тревогу, из пороховых и бомбовых погребов из рук в руки стали передавать снаряды и заряды, бомбы с боевыми винтами были вложены в стволы мортир, снаряды с медными гильзами досланы в затворы скорострельных пушек. «Веста» резала легкую зыбь, готовая в любой момент выбросить в цель залп весом в 12 пудов.
Но вокруг все было спокойно. Справа по борту на горизонте тянулись уже знакомые берега, слева и по курсу расстилалось пустынное море. «Веста» шла, делая 11 узлов, дымок из трубы улетал за корму и быстро рассеивался. Солнце склонялось к Румелийскому берегу. Володя стоял на баке и всматривался вдаль, в глубине души надеясь, что именно ему первому удастся увидеть дым вражеского корабля.
Неподалеку, в кругу «баковой аристократии», выделялась крепкая фигура боцмана Власова.
— А как вы считаете, Алексей Петрович, — почтительно обратился к нему красивый брюнет с небольшими усиками, матрос 1-й статьи из черноморцев Филипп Белый, — встретим ли на этот раз турка?
Власов не торопясь затянулся, вынул изо рта короткую обкуренную трубочку и солидно ответил:
— Очень может быть, парень. Когда мы прошлый раз ходили эскадрой, он нас боялся и прятался. А сейчас одни — вот он и кинется.
— И неужто мы с ним сражаться будем? Ведь у него же броня и пушки, сказывают, огромные. Калибр их, я слыхал, в два раза больше, чем у нас.
— Боишься, что ли? — насмешливо спросил боцман.
— Да не то что боюсь, — ответил матрос, — а просто сомневаюсь.
Вокруг них собралось много подвахтенных матросов, подошел и Володя, готовый прийти на помощь боцману в объяснении преимуществ «Весты». Власов увидел его и, не желая ударить лицом в грязь перед юнкером, ответил с полной уверенностью:
— А ты не сомневайся. Видел, какие провода подполковник Чернов всюду к орудиям протянул? Это называется гальванизм (он явно гордился тем, что запомнил такое слово). Этим самым гальванизмом мортиры сами стреляют и все разом. Видел небось, как под Очаковом щит разнесли? А палуба у турецких броненосцев (я сам слышал, как об этом его благородие капитан-лейтенант со старшим офицером говорили) совсем не бронированная. Вот мы по ней сверху бомбами и ударим. И ходу у «Весты», считают, на узел больше, чем у самого быстрого турка. Вот и соображай! А то… сомневаюсь! — закончил он.
— Так-то оно так, Алексей Петрович, — не унимался его собеседник, — а если он в нас из своей пушки угодит? Власов посерьезнел:
— Промахнется бусурман. Ну а если попадет, то на это божья воля. Да, может, с одного его снаряда ко дну-то и не пойдем.
— А коли в машину?
— Ну если в машину, тогда, конечно, хана, — согласился боцман.
Наступила ночь. «Веста» двигалась без огней; еле слышно стучала машина.
В четыре утра на мостик поднялся лейтенант князь Евгений Голицын-Головкин. Мичман Григорий Петров, уже неоднократно вынимавший часы и рассматривавший их стрелки в свете нактоузной лампы, радостно его приветствовал — можно сдать вахту и завалиться спать. Зато князь был далеко не так весел — первая утренняя вахта в море досталась именно ему, а он не любил вставать в половине четвертого.
Князь негромко окликнул сигнальщиков, убедился, что они не спят, проверил, правильно ли рулевой держит курс (все было в порядке), и стал вышагивать по мостику, заложив руки за спину. Вместе с остатками сна проходило и его дурное настроение. На востоке появилась полоса, предвещавшая рассвет, звезды меркли; ветер, как и вечером, ощущался только от движения корабля, но зыбь усилилась. Удары небольших волн приходились «Весте» в левый борт, иногда при волне крупнее прочих чувствовалось легкое сотрясение корпуса. Появилась качка.
В пять произошел обычный ритуал пробуждения команды, одновременно на палубе появился старший офицер. Владимир Платонович успел безукоризненно выбриться, умыться, выпить кофе и теперь наблюдал за уборкой корабля, попыхивая сигарой.
«В своем служебном педантизме он, кажется, перебарщивает», — подумал князь, представив, с каким удовольствием сам спал бы на месте старшего офицера до без десяти восемь.
Светало, но горизонт над морем, при чистом небе, был затянут серым маревом. По правому борту в отдалении по-прежнему тянулся берег.
— Сигнальщик, — крикнул Голицын-Головкин на фор-салинг, — ищи по правому борту Георгиевский маяк, пора бы ему открыться!
Ровно в шесть с мачты раздался крик:
— Вижу маяк, ваше благородие!
Князь взял бинокль и навел на берег. Сначала он ничего не видел, но потом обнаружил белую иглу маяка, стоящего, казалось, прямо в воде. Лейтенант был доволен — маяк открылся именно в то время, как это предсказал вчера штурман Корольков. Ни течение, ни ветер не сбили «Весту» с курса и не замедлили ее ход.
«Через пять часов придем на вид Кюстенджи, — подумал князь. — Впрочем, в это время я буду спать, — заключил он в предвкушении столь приятной перспективы».
Посмотрел на часы — было начало восьмого. Вахта подходила к концу, осталось самое трудное — дотянуть последний час, который всегда длится дольше других.
На палубе появился, зевая, Володя. Князь был рад, что есть с кем побеседовать.
— Господин юнкер, — любезно сказал он, — что-то вы сегодня стали ранней пташкой. — Лейтенант уже собирался пройтись насчет гимназистки, оставленной Володей в Николаеве и служившей, по мнению князя, причиной его бессонницы, как вдруг сверху, с фор-салинга, раздался крик:
— Ваше благородие, слева по курсу дым!
Володя и Голицын-Головкин разом повернулись в направлении протянутой руки матроса. Князь в этот момент держал в руке часы (проверял, сколько осталось до конца вахты) и машинально возгласил:
— Семь тридцать!
Володя не увидел ничего, но вглядывался в горизонт с таким жадным нетерпением, что князь, сжалившись, протянул ему бинокль.
Почти по курсу он увидел густой черный дым. Яковлев часто слышал, что турецкие корабли сильно дымят, и понял, что идет враг.
— Наверное, догоняем купца, — предположил князь, — однако надо разбудить командира.
— Я пойду! — радостно вызвался Володя, понимая, что без Баранова дальнейшие события не развернутся.
— Да что вам затрудняться, я матроса пошлю, — возразил Голицын, но Володя уже скатился по трапу и стучал в капитанскую каюту. Дверь открыл вестовой Баранова с полотенцем через плечо.
— Николай Михайлович проснулся?
— Изволили уже побриться и умываются, полотенце несу, — ответил матрос.
— Скажи ему, что на зюйде дым появился, большой и черный.
Баранов сам услышал это сообщение сквозь дверь туалетной комнаты и вышел с мокрым лицом и руками. Вытираясь, он спрашивал подробности, но Володя смог добавить только, что дым открылся ровно в половине восьмого, а рангоут еще не показывался.
— Ну вот, дождались, — сказал Баранов, застегивая сюртук, — за мной, юнкер.
И стремительно бросился на палубу. На мостике князь не отрываясь глядел в бинокль, дым на горизонте был уже виден невооруженным глазом.
— Открылся рангоут, — доложил он, — но не понять, догоняем или идем встречным курсом. Если догоняем, значит, купец, а если идет навстречу, то, может быть, и броненосец!
Баранов тоже посмотрел в бинокль.
— Вижу корпус с кожуховыми свесами, ваше благородие! — закричал сигнальщик.
— Торговый колесный пароход, — несколько разочарованно протянул Баранов.
А Володя почувствовал прямо-таки жесточайшую досаду и ярую ненависть к наглому «купцу», занявшему место великолепного броненосца, который он в мечтах уже захватил в плен и торжественно привел в Севастополь.
Действительно, в бинокль было видно судно, идущее тем же курсом, с выступающими с бортов кожухами для колес.
— Курс зюйд-тень-вест, — скомандовал Баранов.
Рулевой несколько повернул штурвал («Веста» шла курсом вест-зюйд-вест), и бушприт парохода покатился вправо.
«Отрезаем «купца» от берега», — догадался Володя.
— Кто на вахте в машине? — спросил Баранов.
— Вольный механик, — доложил вахтенный офицер.
Баранов наклонился над переговорной трубой и одновременно двинул ручку машинного телеграфа на «полный вперед».
— Поднять давление до предела! Господин юнкер, — Володя вытянулся, — отправляйтесь к подпоручику Пличинскому и передайте, что я прошу его спуститься в машину и лично наблюдать за давлением пара.
Но Пличинский уже был на палубе. Окинув взглядом горизонт, он все понял и нырнул в люк.
Наверх к подъему флага поднялись офицеры и свободные от вахты матросы. Все взоры были обращены к дыму на горизонте. Появился Чернов и встал рядом с Барановым.
— Гардемарин Барковский, — скомандовал он, — к дальномеру! — и поднял бинокль. Посмотрев не более секунды, он тихо сказал (его слышали только Баранов, Володя и вахтенный офицер):
— Николай Михайлович, это не пароход — это большой броненосец и судя по скорости сближения, он идет прямо на нас. Возьмите мой бинокль и убедитесь сами.
