Луиза Мишель - Нищета. Часть вторая

Тот продолжал:

— Каждый ищет счастья по-своему. Я испытал в жизни много горя и стараюсь утешиться с помощью немногих добрых дел, какие мне удается совершить… — И он притворился, будто утирает слезу. — Но, знаете, даже благотворительность доставляет немало огорчений. Например, вчера в нашем приюте произошел прискорбный случай: учительница, страдающая приступами умопомешательства, выбросилась из окна. Теперь она в больнице святой Анны; обещают ее вылечить. Самое грустное то, что причиной ее безумия были вредные книги, которые она, вероятно, читала тайком.

— Ах, девушки так хрупки! — заметила тетушка Николь.

— О да! Хрупки, как весенние цветы, погибающие от заморозков! — подхватил де Мериа. — Вы вдова? — спросил он, желая переменить тему.

— Увы, сударь, после мая семьдесят первого года. Правда, мой муж ни в чем не был замешан; но он носил со времен осады мундир национального гвардейца, и к тому же один из его друзей, будучи ранен, укрывался у нас. Версальцы расстреляли обоих: и моего мужа и его. Я уцелела лишь потому, что у солдат не хватило патронов. Сколько тогда было убито несчастных людей!

— Какой ужас — эта гражданская война! — воскликнул граф. — И все потому, что народ не понимает неизбежности нужды…

— Ах, сударь, неужели нельзя сделать так, чтобы ее не было?

— Любезная, вы в этом ничего не смыслите.

— Это правда. Я — круглая невежда, мне пришлось много потрудиться на своем веку, тут уж было не до ученья! Но все-таки мне очень хотелось бы, чтобы настал день, когда никто не будет умирать от голода и нищеты…

— Такова воля божия. Его могущество и благость беспредельны.

— Но ведь тогда он легко мог бы устроить так, чтобы на земле не было зла?

Разговор принимал неприятный для графа оборот, и он снова направил его по другому руслу:

— Я еще раз приду сообщить вам о здоровье Софи, потому что детей у нас можно навещать лишь раз в две недели, в первое и третье воскресенье каждого месяца.

Он хотел избежать опасностей: Софи была еще не настолько одурманена снотворным снадобьем, чтобы позволить ей разговаривать с тетушкой Николь.

Через несколько дней де Мериа вновь отправился в переулок Лекюйе, но никого не застал дома. Подождав некоторое время, он ушел, оставив у соседки визитную карточку, а для Луизы — коробку засахаренного миндаля. В нее он положил еще одну двадцатифранковую монету.

XI. Роза Микслен

Самец — добыча кошки.

Мертва и самка. Крошки

Дрожат. Как решето —

Гнездо их. Зябнут пташки.

Кто прилетит? Никто.

О, птенчики-бедняжки!

Пребывание Клары в больнице св. Анны и ее побег произошли как раз между первым и вторым визитами графа де Мериа к тетушке Николь.

Софи, подавленная стыдом (она была уже в таком возрасте, что понимала свое несчастье), пряталась от Эльмины, молча забивалась в угол и, сжавшись в комочек, дрожала от страха. В тот ужасный вечер она узнала в умалишенной девочке свою подругу, Розу Микслен, и бедняжка решила, что для попавших в приют спасения нет.

Несмотря на все свои старания, Эльмина не могла дознаться, много ли видела Софи: та молчала, пугалась всего и не переставала трепетать, как ягненок, запертый в одной клетке с тигром.

Между тем грозили новые неприятности. Девис-Рот после побега Клары снова вызвал графа и сказал ему:

— Эта девушка нашла убежище среди простого народа, иначе она давно была бы в наших руках. Пустите в ход все средства, чтобы выследить ее. Быть может, она прячется у людей, с которыми вы раньше водили знакомство? Между прочим, — добавил иезуит, — я навел кое-какие справки: помните, я вас предупреждал? Они говорят не в вашу пользу…

Гектор вспомнил о слугах, которых посылали слушать проповеди, когда в приюте устраивались вечера. Эти люди, конечно, очень глупы, но Девис-Рот хитрая бестия… Крайне обеспокоенный, граф отправился к г-же Сен-Стефан. Его мучила мысль, что Клара могла попасть в руки врагов религии. Что, если в приюте произведут обыск, и все откроется? Ведь с их учительницами такие случаи уже бывали. Одну, правда, выдали замуж, но другая от потрясения умерла. Об этом могли вспомнить… А маленькая Роза, похищенная им? А Софи, которую он заманил в приют? Де Мериа теперь боялся всего.

Эльмина осунулась, вид у нее был озабоченный, но не подавленный. Загнанная волчица еще может сопротивляться собакам. Она позаботилась убрать из приюта все, что могло вызвать подозрения, изменила набор лекарств в аптеке; уже известная нам малага оттуда исчезла. Однако в гостиной остались те же картины религиозно-чувственного содержания: Мария Магдалина в костюме Евы, св. Иероним в подобном же неглиже, и так далее. Женщину, целиком отдавшую себя служению плоти, томил сейчас животный страх. Он колол ей мозг словно иголками, проникал во все поры ее существа, заставлял ежеминутно вздрагивать. Эльмина была способна на любое преступление, лишь бы оно обеспечило ей безопасность.

Подливая масла в огонь, де Мериа сообщил ей о решении Девис-Рота лишить их своего покровительства, если разразится публичный скандал. Эльмина это предвидела. Она сухо ответила, что граф сам виноват во всех бедах, которые обрушились на них.

— Ведь из-за вас появилась здесь Клара Марсель; вы похитили маленькую Розу, на которую не действует ни одно снотворное; вы поместили сюда Софи Николь. А отвечать за все это придется мне!

Эльмина взглянула на графа с таким гневом, что он опустил голову, как перед Девис-Ротом.

— И все это для того, чтобы удовлетворить ваши порочные наклонности!

— Постойте, дорогая, скажите лучше — наши наклонности. Так будет вернее. Я бы не выбрал весталку в качестве начальницы приюта… Согласитесь, что у нас одинаковые вкусы.

Собеседники помолчали.

— Я рассчитываю на вашу помощь, — сказала наконец Эльмина. — Нужно отделаться от некоторых улик.

Ее прервал крик Розы. Оба вскочили.

— Вот видите! Эту девочку нельзя держать здесь.

Де Мериа кивнул.

— Как вы думаете, что с нею делать?

Эльмине, видимо, хотелось, чтобы ее сообщник взял инициативу на себя. Но тот молчал, и она нетерпеливо продолжала:

— В таком состоянии ее опасно здесь оставлять. А ведь она уже не поправится… Так не все ли равно, когда мы от нее избавимся — сегодня или завтра?

— Но не собираетесь же вы ее убить? — возразил граф.

— А вы предпочли бы, чтобы она обо всем рассказала? О похищении, растлении малолетних и тому подобном?

— Что за важность? Семь бед — один ответ. Обвинением больше, обвинением меньше — какая разница?

Эльмина намеревалась возразить, но ей помешал новый вопль Розы.

— Слышите, она агонизирует… Скажите, вам хочется попасть на каторгу?

— Нет, — ответил Гектор и пошел вслед за начальницей приюта в комнату, откуда доносились крики.

Роза только что проснулась, несмотря на снотворное, которым ее непрерывно пичкали. Наркотик не мог лишить ее памяти: как только его действие ослабевало, девочка вспоминала все, что произошло, и, как в первый день, призывая на помощь мать, пыталась бежать. Уже несколько раз ей удавалось вырваться из комнаты. Чтобы лишить Розу возможности двигаться, несчастную крепко привязали к кровати; кроме того, на нее надели смирительную рубаху, как на Клару в больнице св. Анны.

Истомленная тщетными усилиями освободиться, Роза плакала; ее подушка была мокрой от слез.

Эльмина вынула из кармана флакон.

— Выпей, крошка, — сказала она, приподнимая голову девочки. Но Роза отшатнулась и попыталась сесть на постели, сквозь слезы глядя на своих мучителей.

— Прежде, чем я умру, мне хотелось бы повидать маму, — прошептала она. — Отпустите меня! Я ничего никому не скажу, я вас прощаю.

— Ты бредишь, девочка! Твоя мать сама отдала тебя в приют. Она придет за тобою.

— Вы лжете! Вот этот господин меня украл!

Они вновь попытались заставить ее выпить яд. Роза отбивалась, называя их убийцами. Наконец, обессилев, отчаявшись, сознавая, что смерть близка, она проглотила несколько капель…

Де Мериа, дрожа, пролил часть содержимого флакона.

— Какой вы неуклюжий! — бросила ему Эльмина и опять наполнила чашку. Роза выпила, не сводя с них взгляда. Но ее организм уже привык к наркотикам; яд не действовал.

Граф и Эльмина склонились над ребенком. Роза закрыла глаза, чтобы не видеть их. Наконец этим чудовищам показалось, что жертва уже не дышит. Эльмина положила ей руку на грудь. Но девочка открыла глаза и со спокойствием обреченной промолвила:

— Я никак не могу умереть.

Покорность Розы пугала их больше, чем ее сопротивление.

— Надо ее прикончить! — воскликнула Эльмина. Сняв с себя широкую шелковую ленту, служившую поясом, она протянула ее графу.