Борис Финкельштейн - Гарольд Храбрый
Герцог коротко поклонился и ушёл с галереи. Граф остался один. Он стоял, понуро опустив голову и непроизвольно сжимая кулаки.
«За что мне это, Господи?» — билась в мозгу тягостная мысль. В глазах закружились багровые огоньки, страшная боль сжала сердце. Послышались шаги. Гарольд взял себя в руки и оглянулся — подле него остановился статный нормандец, разодетый с крикливой роскошью.
— Барон Юнг де Монфор, — с поклоном представился он.
— Что тебе угодно, милейший? — устало спросил граф.
— Милорд, я хотел бы дать вам совет.
— С какой стати я должен выслушивать твои советы, норманн?!
— Не сердитесь, милорд, — мягко произнёс де Монфор. — Я понимаю — каково вам. Но поверьте, я ваш ДРУГ.
— С чего бы это?
— Мы бились бок о бок. Не приди вы на помощь, меня бы уже не было на свете.
— Допустим, — смягчился Гарольд. Он пристально взглянул на собеседника: — Что ты хотел мне сказать?
— Соглашайтесь на любые условия, милорд! — тихо произнёс де Монфор. — На любые! Когда герцог идёт на подлость, он уже не может остановиться. Главное — вырваться из его когтей!
— Даже ценой чести? — уточнил граф.
— Честь теряет он, а не вы!
— Так считаешь ты?
— Не только. Не один я сражался рядом с вами... Соглашайтесь. Возвращайтесь в Англию... Вы ей необходимы!
— После всего этого?
— Да, милорд! — подтвердил де Монфор. — Унижение ломает слабого, сильного оно закаляет. А вы — сильный!
— Полагаешь?
— Уверен!
Гарольд опустил голову, обдумывая слова собеседника, затем негромко произнёс:
— Странно слышать всё это из уст норманна.
— Я некоторое время жил в Англии, — пояснил барон. — Она для меня не чужая.
— Никогда не знаешь, где найдёшь... Ты выказал себя другом в трудную минуту. Я это запомню.
— Благодарю за доверие, милорд. — Де Монфор, поколебавшись мгновение, добавил: — Если вам станет совсем тяжело — я помогу бежать.
— Всем?
— Только вам, — развёл руками норманн.
— Это исключено, — покачал головой Гарольд...
* * *А потом был тяжёлый и унизительный день — день помолвки и присяги. Гарольд старался держать себя в руках, это было трудно — душа страдала и негодовала, но он понимал, что в этот день решается судьба его родины.
Помолвка прошла наспех, ибо Вильгельм горел нетерпением — ему нужна была присяга. Чтоб провести ритуал, норманны и саксы прошли в часовню. Горели сотни свечей, тускло отражаясь в кольчугах дружинников, пахло ладаном и чем-то гнилостным.
Церемонией руководил отец Ланфранк. Гарольд вышел вперёд и встал подле большого ларя, покрытого ковром. Норманны напряжённо следили за ним, в их глазах светилось торжество, но были среди них и такие, в чьих взорах читалось понимание и сочувствие. За спиной графа застыли кипящие ненавистью саксы, среди них выделялся своим огромным ростом Рагнар. Оруженосца обуревало единственное желание — крушить всё, что попадётся под руку. Остальные были настроены столь же воинственно, кровь могла пролиться в любой момент.
Понимая это, Гарольд ни взглядом ни жестом не выдавал своих чувств. Лишь в момент принесения присяги он сделал паузу, но тут же заставил себя продолжить и со спокойным достоинством довёл дело до конца. Когда граф умолк, прислужники аббата сдёрнули ковёр, покрывавший ларь, и обескураженные люди увидели в нём Святые Мощи.
— Какое кощунство! — воскликнул Сигевульф, а Рагнар тяжкой глыбой двинулся на норманнов.
— Спокойно! — осадил его граф и молча покинул часовню. Разъярённые хускерлы, глухо ворча, двинулись за ним.
Саксам подвели коней, и Гарольд уселся на одного из них. В этот момент к нему приблизился Вильгельм.
Герцог светился торжеством, надменная улыбка играла на губах, но в глубине глаз трепетали тревожные огоньки. Гарольд отчётливо увидел неуверенность и сожаление, которые пытался скрыть норманн.
Граф с удивлением понял, что жалеет человека, стоявшего перед ним — одинокого, ожесточённого и запутавшегося в сетях подлости и коварства.
— Теперь ты доволен? — спросил он.
— Да... — Герцог, помолчав мгновение, неожиданно для самого себя с горечью добавил: — Хотя и не предполагал, что наша встреча закончится вот так...
— Что ж, — пожал плечами Гарольд. — Ты сам засеял своё поле...
— Но ведь мы расстаёмся друзьями? — В голосе герцога зазвучали повелительные нотки.
— Друзей не предают, норманн! — отрезал Гарольд и, пришпорив коня, поскакал прочь.
Глава 14
МЯТЕЖ
На побережье дожидался датский корабль, саксы погрузились на него и отплыли в Англию. На сей раз они добрались без приключений. Стоя на носу, Гарольд смотрел на показавшиеся в тумане береговые утёсы, в его глазах блестели слёзы.
«Вот и родина, — думал он. — Дорого же я заплатил, чтоб вернуться. И что теперь?.. Я унижен и вывалян в грязи!» Он пытался унять нахлынувшую боль, но она не отступала, становилась всё сильней и сильней.
«Что я скажу людям? — выплыла из глубин сознания безжалостная мысль. — Как посмотрю в глаза Эдите?..» Граф тряхнул головой и сжал кулаки. «Но ведь я пошёл на всё это только во имя родины! — пришла спасительная мысль. — Ой ли? — тут же охладил он себя, — Чего лукавить — я растерялся. А может — испугался?.. Так достоин ли я быть хотя бы графом? Не говоря уже о короне?..»
Пока он мучился угрызениями совести, корабль благополучно вошёл в гавань и отдал якорь. Гарольд понуро сошёл на берег, размышляя, куда направиться — к королю или Эдите. Однако не успел он сесть на коня, как ему сообщили о новом мятеже — восстала Нортумбрия, которой управлял Тостиг. Брат потерял чувство меры, он так безжалостно угнетал своих вассалов, что свободолюбивые нортумбрийцы не выдержали. Во главе бунтовщиков встали Моркéр и Эдвин, сыновья злейшего врага Гарольда — графа Альфгара. Тостиг со своими хускерлами вынужден был покинуть графство и обратиться за помощью к королю. Эдуард был на его стороне, но в критический момент дряхлый повелитель растерялся, ибо привык во всём полагаться на фаворита.
«Да что же это такое?!» — устало думал Гарольд, пришпоривая коня. Во дворце его уже ожидали братья и встревоженный король.
— Мы рвались к тебе на помощь! — воскликнул Тостиг.
— Знаю, брат, — кивнул граф.
— Но эти недостойные нас задержали. Видно, сговорились с Вильгельмом!
— Всё может быть.
Со всех сторон посыпались вопросы.
— Потом, друзья мои, потом, — уклонялся от ответов граф. — Сейчас главное — Нортумбрия!
Тостиг начал с жаром описывать перипетии мятежа, братья негодовали, король призывал на помощь Господа, но Гарольд остался безучастным. Он внимательно слушал, делал вид, что крайне озабочен, но был далеко от всех этих страстей — душа его витала над маленькой усадьбой, над милым очагом, тепло которого берегли Эдита и дочь.
А Тостиг всё говорил и говорил, его пылкие речи зажигали собравшихся, будили воинственный пыл, взывали к мщению. Все ждали, что Гарольд тут же предложит ударить на северян, но — надежды не оправдались — граф был сдержан. Он предложил направить в Йорк парламентёров, чем крайне озадачил братьев, отдал распоряжение собирать дружины и, распрощавшись со всеми, покинул дворец.
* * *Через несколько часов Гарольд с замиранием сердца подъехал к усадьбе. Бросив поводья Рагнару, он медленно направился к крыльцу. Ему навстречу выбежала Эдита. Гарольд напрягся, волна стыда захлестнула его. «Что я ей скажу?» — обречённо думал он.
Эдита подбежала к нему и трепетно прижалась к груди. Всё поплыло у Гарольда перед глазами, он глубоко вздохнул, собираясь с ходу начать неприятный разговор и облегчить свою израненную душу.
— Я всё знаю, милый, — опередила его возлюбленная. — Не надо ничего объяснять.
— Но ведь я... предал вас... — выдавил из себя Гарольд.
— Это не предательство, — покачала головой Эдита. — Тебя вынудили.
— Значит, ты простила? — Граф почувствовал невероятное облегчение.
— Мне не за что прощать тебя, — ответила женщина, с любовью глядя ему в глаза.
В этот момент на крыльце появилась Айя. Увидев отца, она стремглав кинулась к нему. Гарольд подхватил её на руки и прижал к груди.
— Как я соскучился по Тебе, моя малышка, — дрогнувшим голосом произнёс он.
— А я как соскучилась, батюшка, — воскликнула девочка, ластясь к отцу. — Жду, жду, а вы всё не едете и не едете!
