Константин Шильдкрет - Гораздо тихий государь
Ближние наперебой старались успокоить его и уверяли, что в избах не осталось ни одного мужчины.
Опершись на плечи Ордын-Нащокина и Морозова, Алексей с большими усилиями зашагал по гнувшейся под тяжестью его тела деснице. Позади, стараясь держаться как можно тише и незаметнее, дородный стряпчий благоговейно нес над головой государя унизанный яхонтами и алмазами шелковый солношник.
По реке сновали челны. В них сидели стрельцы с нагайками и батогами наготове.
— Нырять, должно, будем, — перешептывались крестьяне, со страхом поглядывая на мутные волны реки и зябко натягивали на уши епанчишки. Сеял мелкий осенний дождь. С полуночной стороны дул резкий пронизывающий ветер.
Точно почуяв добычу, черными вереницами слеталось на Прибрежные ивы и осокорь воронье.
Подняв ворот собольей шубы, царь уселся в резное, с золотыми узорами, кресло и устремил хозяйский взгляд в безнадежное небо.
«Снежку послал бы Господь, озимя от стужи сокрыть», — подумал со вздохом он и легким кивком поманил к себе стрелецкого полуголову.
Служилый, переступая через три ступени, почти скатился с помоста, во весь дух помчался к крестьянам и привел одного из них к царю.
Колотясь лбом о настил, полз крестьянин на брюхе к Алексею.
Государь милостиво разрешил ему встать.
— Крестьянствуем, сиротина?
— Крестьянствуем, царь-государь.
— Добро, — похвалил Алексей.
Выжав в кулаке мокрую бороду, крестьянин перекрестился.
— Доподлинно так… Робим… Что Бог оставил, о том гораздо радеем.
Царь собрал морщинками лоб.
— А много ли было допреж?
Мужик жалко улыбнулся и развел руками.
— Про много и в думках не было, царь наш премилостивый! Чать, ведомо тебе, землицы у нас — двум курченкам не разминуться.
Ордын-Нащокин незаметно наступил на ногу крестьянину и выразительно поглядел на него.
Чувствуя, что наговорил лишнего, мужик упал на колени и приложился губами к перепачканному в грязь носку государева сапога.
— Всем довольны… Спаси тебя Бог… А что печаловался на скудость земельную — не внемли. На то и смерды мы, чтоб печаловаться.
Алексей благодушно улыбнулся и снова воззрился на небо.
— Снежку бы… Зеленя от стужи сокрыть. Ты как полагаешь?
— Снежку бы, воистину — зеленя… Это точно… — усердно закивал крестьянин. — Снежку бы от стужи…
Царю очень хотелось сказать что-либо приятное своему покорному подданному, и, подумав, он с глубокой нежностью приложил руку к груди.
— Бог не без милости. Будет снег, сиротина. Дай токмо северам разгуляться.
И преисполненный великодушия, царь чуть приподнялся.
— Быть по сему. Покажу тебе милость, — с тебя потеху начну.
Крестьянин, не ожидавший такого исхода беседы, в ужасе отполз к лестнице.
— Помилуй, царь! Не одюжу я, утопну! Старуху да малых деток помилуй!
Думный дворянин схватил его за ногу и сбросил наземь.
— Э-гей! — науськал Стрешнев стрельцов. — Лови его!
Два стрельца подхватили крестьянина и, добежав до реки, швырнули его в воду.
Царь любопытно перегнулся через балясы.
— Ныряй, сиротина! — крикнул он, капризно топнув ногой. — Ныряй!
В то же мгновенье на толпу со свистом и гиканьем помчался конный отряд.
— Эй, вы, потешные! Распотешьте царя-государя!
Спасаясь от наступающей конницы, крестьяне бросились в реку.
— Ныряй! — кричал развеселившийся царь и, чтобы удобнее было распоряжаться, высвободил руку из-под рукава тяжелой шубы.
Река забурлила, взволновалась свистом бичей, всплесками, бульканьем и отчаянным криком цепенеющих от стужи людей. Там и здесь, точно летучие змеи, с зловещим шипением резали воздух капканы, бросаемые с челноков. Крестьяне, спасаясь от капканов, прятались друг за друга, смятенно барахтались в студеной воде и беспрерывно ныряли на радость царю.
Брошенный первым в воду мужик, выбиваясь из сил, поплыл к берегу. Вдруг он почувствовал, как шею его сдавила петля.
— В челнок его, борова! — надрывались Алексей и бояре.
Стрелец потянул к себе капкан и, вцепившись в полузадушенного, втащил его в ладью. Отплыв на середину реки, он дождался, пока подоспели другие челны и по команде столкнул крестьянина снова в воду.
— Ныряй, преставленный! Ништо тебе, не господарь, не околеешь!
Весело всплеснулась вода, закружилась воронками. Одна за другой показывались головы из мутных вод и тотчас же скрывались под ударами батогов и змеиным шипеньем капканов.
Алексей вдруг встревожился. Время шло, а его знакомец не показывался из воды.
— Неужто нам на кручины утоп? — всплеснул он руками и, сорвав шапку, перекрестился.
Но крестьянин выплыл и отчаянно загреб к берегу.
— Вот-то потешный! Вот-то угодничек нам! — вздохнул полной грудью царь и, приложив к губам ребром руки, громко, по слогам, объявил: — Жалую тебя не единым, а двумя корцами — тройного боярского.
До берега оставалось несколько взмахов. Близость спасения придала мужику бодрость и силу. Еще шаг — и под ногами будет земля. Он понатужился и стрелой выбросился на берег.
— Держи, удалец! — крикнул кто-то издалека и метнул капкан. Крестьянин попытался броситься наутек, но стрелец потянул к себе конец веревки и увлек пойманного в реку.
Алексей застыл в ожидании.
— Выплывет? — спросил он у ближних советников.
— Выплывет! — уверенно ответили советники. — Чать, не впервой ему тебя потехою тешить!
Стрелец, смущенный долгим пребыванием под водой пловца, дернул капкан. «Что за притча? — подумал он. — Никак что держит потешного?» Из сбившейся далеко за церковью толпы баб и ребят с диким криком бросилась к берегу какая-то женщина.
— Выплыви! Кормилец наш, выплыви! — упала она ниц и заколотилась головой о землю.
Но «потешный» не показывался из воды. Взволнованный Алексей спустился с помоста.
— Сдобыть! — прошипел он, обдавая стрелецкого полуголову жестким взглядом. — Тотчас живым сдобыть!
Жуткие вопли женщины подействовали на барахтавшихся в воде крестьян, как искра, попавшая в порох.
— Спасите! — взвилось в воздухе отчаянным стоном. — Добрые люди! Спасите!
Царь, задыхаясь, охваченный ужасом, затопал к берегу.
— Что сие? — неожиданно, на полном ходу остановился он и суеверно перекрестился.
Где-то подле него, точно из-под земли, раздавался слабый, полузадушенный писк.
— Не инако, душенька потешного за мной увязалась, — повалился бессильно государь на руки Ордына. — Не инако, душенька его плачет!
Припав ухом к земле, бояре прислушивались к писку, стараясь определить, откуда исходит он.
— Да то кутенок!
Алексей встрепенулся.
— Доподлинно ль?
— Доподлинно, государь, — показал Стрешнев на барахтавшегося в луже слепого щенка.
Позабыв об утопленнике, государь склонился над щенком и горько покачал головой.
— Скот, а тоже плачет, смерти страшась неизбежной.
Вой на реке рос, передавался от сердца к сердцу и топил в себе небо и землю.
Царь передернул недовольно плечами.
— Будет! Отставить потеху!
И, присев на корточки, достал из лужи щенка.
— Животина, а тоже смерти страшится.
Он любовно сунул вздрагивающий мокрый комочек под шубу и зажмурился.
— Блажен, иже и скоты милует!
— Истина, истина, царь, — с умилением поддакнул Морозов. — Доподлинно, херувимскую душу имеешь ты, царь-государь!
На берег, промокшие до костей, точно во хмелю, выходили из реки люди. Стрелецкие десятники выстроили их долгою чередою в затылок друг другу и увели к веже [20], поставленной подле церкви, потчевать вином и просяными лепешками.
Под зябнувшей ивой, на рогоже, лежал вытащенный из воды утопленник. Лицо его перекосилось в синюю маску, а стеклянные, вытаращенные глаза, казалось, ищут упрямо кого-то в бездушном слезливом небе.
Уткнувшись лицом в грудь покойника, точно во сне, что-то пришептывала притихшая женщина.
Над трупом кружилась воронья стая; спускаясь все ниже и ниже, она готовилась к пиру.
Царь сидел в трапезной у печки и заботливо тыкал мордочкой кутенка в блюдце с подогретым молоком:
— Тяв, тяв, серенький мой! Лакай, синеоченькой!
И, полураскрыв рот, дул заботливо на вздрагивающую спинку, чтобы согреть кутенка своим царским дыханием.
— Тяв, тяв, серенький мой!
Ближние стояли за спиной царя и восхищенно переглядывались.
— Кроток, яко Давид! — захлебнулся от счастья Морозов.
— Мудр же, яко царь Соломон! — воздел руки горе Ордын-Нащокин.
А Стрешнев, не выдержав, пал перед царем на колени.
— Дозволь стопы твои херувимские облобызать, царь-государь!
За темным окном плакал ветер. Ему вторили слепцы-домрачеи, поместившиеся в соседнем с трапезной тереме.
