Мортеза Каземи - Страшный Тегеран
Все, что она говорила, как и чин наиба, который она приплела, было выдумкой, и говорила она это все только от чрезвычайного страха. Но слова произвели свое впечатление. Повернувшись к ней, казак с усмешкой сказал:
— Салам алейкум, ханум! Обидели меня!
Нахид-ханум знала, что, когда имеешь дело с пьяным или казаком, есть только одно спасение: повиноваться. И, так как она была в своем деле очень опытна, она тотчас же сообразила: «Казак без меры пьян, значит, если я дам ему еще немного чего-нибудь выпить, он через десять минут потеряет сознание, будет, как говорится, «готов» и оставит нас в покое».
И она сказала:
— Простите, наиб, мы не сообразили. Вы уж моей управительнице простите, дряни этакой, я ей уши обрежу. Пожалуйте, наиб, в комнаты.
Она указала ему гостиную, и казак, едва держась на ногах, двинулся за ней.
Опять она зажгла лампу. Гостиная была в беспорядке.
Все было разбросано, повсюду валялась скорлупа аджиля, огуречная шелуха.
«Ладно, не разберет», — подумала она.
Но вышло иначе. Едва Хасан-Ризэ вошел и увидел недопитые графины с араком и вином и «аджиль», как он спросил:
— Кто здесь был? А, теперь я понимаю, почему мне не отворяли. Тут гость!
Нахид-ханум торопливо ответила:
— Нет, нет, клянусь, сегодня мы совсем без гостей, это все паршивый Реза со вчерашнего дня комнат не убрал.
В этот самый момент голова Сиавуш-Мирзы сползла с подушки; он вдруг оглушительно захрапел. Нахид-ханум побледнела от страха. Она хотела было заглушить этот звук своим голосом, но ей не удалось, храп становился с каждым мгновением крепче.
И вдруг Хасан-Ризэ, тянувший в это время из горлышка бутылки водку, заорал:
— А? Так ты врать нам будешь? Что? Да ты зубы-то не заговаривай, а то клянусь гробом... если твой гость не казак и вообще не из наших, он у меня живой не уйдет.
Нахид-ханум переменилась в лице. Она понимала, что сейчас разразится драка. Она боялась даже не столько того, что Сиавуш будет убит, сколько штрафа, который ей придется заплатить завтра начальнику комиссариата и в мировом суде. Это было ужасно. Поэтому, чтобы помешать Хасану-Ризэ двинуться в комнату Сиавуша, она загородила собою дверь. Но Хасан-Ризэ поднял кулак и, свалив ее одним ударом на пол, ворвался в комнату.
В каком состоянии находились в это время Сиавуш и Эфет, мне описать нелегко... Впрочем, Сиавуш был так пьян, что, несмотря на все эти крики, не проснулся. Но бедная Эфет после всего, что произошло, не могла забыться ни на минуту. И вдруг она увидела, что в комнате появилась какая-то раскачивающаяся, точно часовой маятник, фигура.
Не доходя трех шагов до кровати, Хасан-Ризэ уперся вдруг взглядом в воротничок и галстук Сиавуш-Мирзы, которые висели на спинке кровати, освещенные луной.
— А, фоколи! — закричал он. — Я так и знал, что здесь должен быть фоколи!
И в то же мгновение он выдернул из ножен шашку и взмахнул ею. Шашка сверкнула в воздухе и вонзилась в кровать между ногами Сиавуша и Эфет.
Обитатели дома притворились спящими. Эти крики подняли бы всякое живое существо, но они продолжали лежать. Одни уже привыкли к подобным происшествиям и вовсе не желали из-за них жертвовать своим покоем (к ним относились старуха-кухарка и Реза), а другие так боялись за себя, что не могли и думать о спасении ближнего. Таковым был Мохаммед-Таги.
Когда лезвие шашки обожгло Эфет, она лишилась чувств. Совсем иное действие произвел удар на Сиавуша. Проснувшись и увидев перед собой Хасан-Ризэ, и в то же время услышав крик Нахид-ханум, которая, оправившись, побежала к воротам, чтобы позвать ажана, Сиавуш мгновенно спрыгнул с кровати и бросился на Хасана. У того уже не было шашки, и он потянулся к поясу, где у него висел револьвер. Сиавуш сейчас же схватил его за обе руки. Оба были пьяны, но поспавший Сиавуш был крепче. И так они боролись друг с другом, причем Хасан-Ризэ ругался и кричал, хвастаясь своей силой и угрожая сделать с Сиавушем, что ему захочется.
Вдруг нога Сиавуша как-то поскользнулась, и он растянулся на полу. Хасан-Ризэ навалился на него. Руки его теперь были свободны, он вытащил револьвер и приставил дуло ко лбу Сиавуша.
Ничто уже не могло спасти Сиавуша. Хасан-Ризэ был так пьян, что не сознавал, что делает. Через две секунды с Сиавушем должно было быть все кончено. Хасан-Ризэ нащупал гашетку и нажал, но здесь произошли события, подготовленные судьбой и всей историей любви Фероха.
Глава тринадцатая
СЧАСТЬЕ ЖЕНИХА
Мы оставили Фероха в тот момент, когда, повернув на Хиабан Надери, он двинулся домой.
Столкновение с пьяным не могло, конечно, его особенно взволновать, но разговор господина Ф... эс-сальтанэ и его уважаемой супруги не давал ему покоя. Он знал, что Ф... эс-сальтанэ принадлежит к тому разряду людей, которые верят только в деньги и в словаре которых слова «личные качества», «талант» и прочие не имеют соответствующего эквивалента. Он был хорошо знаком с мужем своей тетки и знал, что и слово «отечество» для этого последнего, только красивый звук, и когда он произносит это слово, он, обыкновенно, имеет в виду свою личную пользу.
При таких условиях Фероху не приходилось мечтать, что ему легко удастся уладить вопрос о своей женитьбе на Мэин.
Мог ли он забыть Мэин? Нет. Он не только страстно любил ее, но привык уже видеть в Мэин весь смысл своей жизни.
«Что же делать? Что делать? К какому средству прибегнуть, чтобы смягчить жестокое сердце Ф... эс-сальтанэ? Как расчистить этот лежащий перед ним загроможденный препятствиями путь? Обратиться к помощи представителей ислама, прибегнув к бэсту в каком-нибудь почитаемом месте? Или полагаться только на свое мужество?»
Такова была спутанная нить мыслей, которая захватила Фероха целиком, вела его за собой, так что он не замечал уже, что вокруг него происходит.
В те годы тегеранские улицы еще не освещались электричеством. Но, по счастью, в эту ночь прохожему не приходилось опасаться, что он свалится в канаву или в уличную яму, так как в просторах неба светил полноликий месяц.
Ферох добрался уже до своего дома близ Дервазэ-Доулет, но он был так расстроен, что ему не хотелось войти в дом. Прогулка при луне и дивный воздух казались ему нужнее сна. И он, даже не взглянув на ворота своего дома, прошел мимо, оставил за собой Дервазэ-Доулет, вошел в Хиабан Сепехсалара, миновал его и направился дальше, к Дервазэ-Шимран.
Иногда он останавливался. Можно было подумать, что он нашел уже какой-то выход. Он бросался вперед, точно показывая, с какой энергией он возьмется за исполнение этого плана. Но вдруг опять останавливался как вкопанный, точно перед ним встало непреодолимое препятствие, и смотрел в небо, как будто искал помощи и хотел там, в бесконечном эфире, почерпнуть силу, чтоб отыскать какой-нибудь новый путь.
Если бы кто-нибудь увидел Фероха в таком состоянии на этом пустынном хиабане, то подумал бы, что столкнулся с полоумным, которому удалось в эту ночь сбросить свои цепи и ошейник и который вместо того, чтобы наброситься на окружающих, пришел сюда спорить с бездушной судьбой и природой. Ничего другого нельзя было бы сказать, глядя на Фероха, который то едва передвигал ноги, то вдруг выпрямляясь, поднимал кулак, точно грозил кому-то, там в пространстве.
Так прошло часа полтора. Незаметно очутился он на Хиабане Атеш-Кедэ, как вдруг его привел в себя какой-то крик.
Ферох прислушался. В ста шагах от него женский голос кричал:
— Сюда, сюда! Идите сюда! Человека убивают. Ажан! Ажан!
Потом голос стал ослабевать. Все еще долетали те же самые слова, но их уже трудно было разобрать.
Не спросив себя даже, что там происходит, кто кричит, не подумав, что это за квартал и что за люди в нем живут, сознавая лишь, что кто-то просит о помощи, что кому-то угрожает опасность, может быть, смерть и что надо попытаться его спасти, Ферох кинулся бежать на помощь и через три минуты, очутился перед синими воротами. Толкнув ворота, — Нахид-ханум, впуская Хасан-Ризэ, со страху забыла запереть их на замок, — он вошел во двор.
Посреди двора стояла трясущаяся от страха женщина и кричала во весь голос. Увидев Фероха, она указала ему рукой на комнату, где была кровать (Нахид-ханум думала, что это ажан):
— Там! Там!
Ферох влетел в комнату. Это было как раз в тот момент, когда Хасан-Ризэ приставил ко лбу Сиавуша револьвер. Не раздумывая ни минуты, Ферох подскочил к Хасану и сильно ударил по руке. Рука Хасана дернулась, и пуля вместо того, чтоб угодить в голову Сиавуша, пролетела под кроватью и засела в стене.
Хасан-Ризэ обернулся посмотреть, кто это осмелился на него напасть, и уже собирался наказать хорошенько этого нахала, но Ферох изо всей силы ударил его кулаком по голове, Хасан, выпустив из рук револьвер, повалился на пол.
Сиавуш поднялся. Он уже не был пьян: страх смерти отрезвил его. При свете луны, заливавшей комнату, он, Сиавуш, увидел перед собой того самого молодого человека, с которым встретился два часа тому назад.
