Путь к свободе - Иван Митрофанович Овчаренко
На груде щебня сидел труп. Он прислонился к стене, голова его запрокинулась набок, руки обвисли. На груди его была татуировка: «Боже, храни моряка».
Ковров узнал старого матроса, командира первого морского взвода Васю Жукова. Глаза его были выбиты из орбит, борода засыпана пылью, рот перекошен в предсмертном ужасе, который не сумела стереть даже смерть. В таком положении он словно сторожил галерею.
Командиры переглянулись, нагнули головы и начали карабкаться по глыбам кверху. Путь оказался отрезанным. Долго бились в поисках выхода, наконец пролезли через тонкие щели.
Вскоре Андрей Андреевич указал им намеченное место. Пробовали штыками. Известняковый камень был мягок — сырой и рыхлый. Через час привели пятнадцать человек партизан, достали топоры, кирки, железные ломы, пилы и приступили к пилке камня.
Спускался вечер.
В огненном зареве небосклона, словно змея, вытянулась черная чешуйчатая туча…
Все в природе напряглось и молчало. Море стыло, стальное и хмурое. Было душно; казалось, что сейчас разразится небывалая, сокрушительная буря…
Мгла постепенно затопила окрестность. Вдруг небо залилось красным отблеском, и раскатистый, оглушительный грохот пронесся над землей. Ввысь взметнулись огненные фонтаны. С визгом разрывая воздух, летели сверху глыбы камня, земля, бревна…
Когда исчезли ослепительные огни, в небо поднялись один за другим гигантские черные столбы дыма, напоминающие морские смерчи. Они медленно наклонялись к земле, подобно башням, надломленным в фундаменте… Казалось, что эти столбы сейчас упадут на город и раздавят его. От берега оторвались, поползли вверх бледные лучи прожекторов.
Это англичане со своих кораблей любовались феерией взрывов.
…Внутри подземелья бешеные порывы воздуха и обвалы сшибали людей с ног, волоча их по земле, швыряя о стены, засыпая, придавливая камнем. Потолки галерей, казалось, выгибались, как картон на огне.
Девятнадцать взрывов обрушилось на каменоломни. Сначала бурки взрывались часто, одна за другой, потом — через значительные промежутки времени, мучая партизан паузами долгого, томительного ожидания.
ГЛАВА ПЯТАЯ
1
На следующий день в городе звонили церковные колокола. Они благовестили по случаю праздника святой троицы. Это давало всем горожанам право выхода на улицу, после того как уже трое суток патрули не разрешали никому не только показываться на улицах, но даже открывать окна и двери.
Солнце уже поднялось над позолоченной гладью моря, по улицы были безлюдны. Под навесами зеленой гущи акаций большие ветки с гроздьями белых цветов отягощались трупами повешенных.
Омытые ночным ливнем тела стали еще страшнее, у распухших лиц жужжали рои черных и зеленых мух.
В восемь часов утра по городу прошла английская морская пехота. Колонна растянулась вдоль длинной ограды бульвара, в полном молчании двигаясь к центру города. Ряды солдат в коричневых парадных мундирах, стянутых ремнями, в стальных касках ломались, когда обходили груды трупов. Вместе с этим ломалось и самодовольство победителей: хмурились офицеры, солдаты прятали свои глаза от начальников… По внешности все было как не надо лучше: шло щегольское войско — головы вверх, на ладонях винтовки, груди выпячены вперед. Но незаметно для глаза стороннего наблюдателя в каждом солдате закипало смутное недовольство и возмущение, в каждом офицере — ненависть и недоверие к подчиненным.
Старшие офицеры ехали, вытянувшись на кровных лошадях, сосали трубки, брезгливо глядя по сторонам. Младшие вышагивали по бокам взводов, как заведенные, словно сделанные из дерева.
Батальоны английской морской пехоты несколько раз продефилировали через весь город в полном боевом снаряжении. Эта демонстрация угрозы тянулась два часа.
…В штабе нервно трещали телефонные звонки, по комнатам скользили адъютанты, взволнованно шушукались. Из кабинета генерала Губатова доносился его хриплый бас, офицеры выскакивали оттуда бледные, ругались сквозь зубы и спешили с поручениями — кто к телефону, кто в штаб английского десанта, кто в контрразведку… Генерал Губатов, ломая карандаши, писал приказы, выговоры, донесения.
— Вы слышали? Газы не пошли внутрь каменоломен. Помешали сквозняки верхних галерей, так сказать, внутренний напор воздуха, — остановил графа Тернова седоусый артиллерийский капитан. — Подумайте только — проект инженера Лебеденко провалился. Его превосходительство мечет гром и молнии.
— Он плохой громовержец, — процедил Тернов. — Вы знаете, англичане говорят: «Для разгрома каменоломен нужна другая тактика».
Оставив капитана, граф прошел в кабинет Губатова. Там уже сидел Мултых в белой черкеске и, вероятно, о чем-то спорил с командующим, потому что кривил губы, дергал левым глазом и стучал пальцами по рукоятке кинжала, а Губатов, волнуясь, ходил по кабинету, заложив руки за спину.
— Вы говорите, англичане смеются над нами?
Мултых волновался:
— А как вы думали, ваше превосходительство?.. Ведь шесть месяцев они помогают нам всеми средствами, а мы за это время не справились с кучкой сволочи, сидящей под землей…
Тернов щурился, протирая пенсне.
— Да-а-с, — протянул он, — этот факт роняет нас в глазах союзников… Я пришел, ваше превосходительство, напомнить вам, что через полчаса начнется крестный ход. Присутствие командующего необходимо.
— Да, да, — твердил генерал, — я поеду. Сейчас поеду. Один господь бог поможет укрепить нас.
— Ну, бог — бог, а не будь и сам плох, — засмеялся Мултых, вставая. — Между прочим, ваше превосходительство, я ношу полковничьи погоны. Я жду утверждения ставки…
И, лихо заломив кубанку, Мултых вышел, сверкая атласными отворотами черкески.
Губатов страдальчески скривил лицо, сел и, вздохнув, обратился к Тернову:
— Он нагл, но…
— Но он дух казачества, — докончил за генерала Тернов.
— Да, Мултых — это обеспечение тыла и спокойствия нашего фронта, — проговорил Губатов.
— Кроме того, — улыбнулся Тернов, — его казаки восхитительны. Никто не способен так хорошо выполнять всякую грязную работу. Они впоследствии выберут Мултыха своим кошевым или что-нибудь вроде этого.
Генерал, надевая парадный сюртук, рассеянно слушал Тернова. За окном бахнул большой колокол собора.
— Едем. С богом! сказал Губатов.
2
С десяти часов утра у собора собралась большая толпа. Шло богослужение. Ровно в двенадцать часов под торжественный перезвон колоколов из собора вышел и двинулся по главной улице крестный ход. Впереди процессии служки, одетые в парчовые хитоны, несли малые хоругви, иконы и кадила. Вслед за ними выступали местные буржуа с большими хоругвями, расшитыми золотом, потом плыли два дородных, волосатых дьякона. Они беспрерывно махали тяжелыми кадилами и, окутанные дымом ладана, ревели во всю глотку.
Позади четверо — адвокат, пристав и два совсем седых полковника — с благоговением несли тяжелую икону богородицы, сверкающую золотом и камнями, обернутую в бархат. Певчие тянули стройным хором:
Аз тебе, господа нашего Иисуса Христа, сла-а-авим…
Христолюбивый отец церкви, благочинный Станиславский, самый высокий среди толпы, молча обеими руками прижимал к пышной бороде большой крест. По бокам его седые протопопы несли
