Иван Наживин - Распутин
— Прямо с позиций… — отвечал Алексей, целуя руку Лидии Ивановны, которая осторожно и нежно поцеловала его в повязанную белым бинтом голову. — Со вчерашнего дня все ищу тебя… — обратился он к Грише.
— Садитесь, садитесь, Алексей Николаевич… — говорила Лидия Ивановна. — Вот рядом со мной…
— Только не Николаевич, а просто Алексей, как в старину…
— Нет, не просто Алексей, как в старину, а милый, хороший, честный Алексей… — поправила его хозяйка. — Галочка, ему одному в накладку…
— А вы, что же, уже все в прикуску только?
— Как когда… — отвечала Лидия Ивановна. — Больше все в приглядку… У нашего правительства в душе распустились цветы — мы должны быть и этим довольны…
— Ну, ты черносотенка… — сказал Андрей Иванович. — Что подумают о нас наши молодые бойцы?
— Бойцы цветами тоже не совсем довольны…
— Ну а как теперь фронт? — спросил Андрей Иванович.
— Никакого фронта уже нет… — омрачившись, отвечал Алексей. — Дикие, озверевшие банды несутся во все стороны по железным дорогам, все разрушают, все убивают. Не знаю, как и проскочить удалось мне…
— А это старая все? — спросила Лидия Ивановна, указывая глазами на повязку.
— Да. Что-то опять разболелась… — отвечал Алексей. — Должно быть, какой кусочек остался… Да, с армией кончено, кончено, может быть, и с Россией… И что сталось с людьми, понять не могу! Вот только что на моих глазах женский батальон Бочкаревой повел атаку на германские окопы и потеснил немцев. А наши залегли по кустам и открыли огонь по своим же женщинам в затылок, потому сказано: без аннекций и контрибуций!.. Николай Гвозданович — помните, Галочка, такой высокий, с огромными усами, который все шутил с вами, когда вы провожали нас?.. — так отошел он в сторонку в кусты и застрелился. А хороший боевой офицер, золотое оружие имел, смерть сотни раз в глаза видел… Извините, вы чему, собственно, улыбаетесь, господин… господин…
— Георгиевский… — подсказал тот. — Конечно, я не хотел оскорбить вас, но меня все же поражает эта власть отживших предрассудков даже над культурными людьми…
— Каких предрассудков? — нахмурился Алексей.
— Да вот хоть поступок вашего товарища… — отвечал Георгиевский. — Ведь всякий культурный человек должен понимать, что у всякого времени свое задание, что человечество, как и всякий живой организм, меняется и что если теперь на наших глазах в муках рождается новое человечество, то для чего же делать из этого драму?
— Видел я, как из человека рождается орангутанг, страшный и злой, но рождения человека нового я не видел… — сказал Алексей сухо.
— Вы ошибаетесь: рождается именно новый человек… — настойчиво повторил Георгиевский. — Будущее не за господином Корниловым и его присными, а…
— Милостивый государь, — холодно и строго сказал Алексей, вставая. — Я не имею чести знать вас, но я категорически запрещаю вам отзываться непочтительно о генерале Корнилове в моем присутствии…
— Позвольте: мы, надеюсь, пользуемся все одинаковой свободой слова здесь? — твердо отвечал Георгиевский.
— Не знаю-с… Но за эту вот свободу слова о генерале Корнилове, честнейшем и мужественнейшем патриоте, я заставлю отвечать всякого…
— Что это? Дуэль? Мы не рыцари средних веков, господин капитан!..
— Оставьте, Алексей, прошу вас… — вмешалась Лидия Ивановна. — Для меня… Пожалуйста…
— Не беспокойтесь, здесь я себе ничего не позволю… — успокоил ее Алексей и снова обратился к Георгиевскому: — По вашему призывному возрасту и штатскому костюму я вижу, что вы не охотник до вооруженных столкновений, но…
— Господин Георгиевский теперь в продовольственном комитете делами ворочает… — с легкой насмешкой сказала Лидия Ивановна. — Они кормят нас прокислыми отрубями и обещаниями рая и блаженства в будущем. Сегодня вместо хлеба из отрубей нам предложено было по чайнику, а по сахарному талону выдавали калоши, пару на одну семью…
— Лида! — с укором воскликнул Андрей Иванович.
— Отстань, Андрей Иванович! — раздраженно отмахнулась та.
— Но неужели у вас там все в погонах ходят, Алеша? — спросил Гриша, чтобы замять поскорее неприятную сцену. — Здесь это небезопасно…
— Нет, и там многие сняли… — отвечал Алексей. — Но я считаю, что я их заработал честно. И возвратить их я могу только тому, от кого я получил их, а не первому встречному… адвокату…
— Браво! Вот это так! — воскликнула Лидия Ивановна.
— Но надо же считаться с моментом!
— Ты знаешь, братишка, что я всегда был человеком прогрессивных убеждений… — сказал Алексей. — Я никогда не завирался и не терял головы, как ты, но я всегда понимал разумные требования времени: жизнь, в самом деле, не стоит. Но под огнем немецких батарей жизнь вообще представляется несколько иной, чем за самоваром. И мы все там очень… постарели, чтобы не сказать, поумнели. И я понял, что в нашей темной России надо быть очень и очень осторожным…
— Но, Господи, как все это старо, эти кресты, и нашивки, и погоны ваши! Неужели же ты, человек умный, сердечный, не слышишь в самом деле веяния новой жизни над нашими головами, над всем измученным миром? Неужели же вы все еще не верите в скорое воскресение всего человечества? Не верите после того, как на ваших глазах с легкостью прямо волшебной рухнули в прах вековые кумиры, власти которых, казалось, и конца не будет? А они вот рухнули, и мы дышим свежим, немножко пьяным ветром открывшихся нам просторов… И на месте разрушенного мы заложим фундамент светлого, величественного храма обновленного человечества, храма свободы, храма всеобщей радости… Неужели сердцам вашим ничего не говорит тяжкая участь обездоленных, их слезы, эта безумная, кровопролитная война, весь этот ужас, что творится в мире с начала дней его? Все это отжило, все это должно погибнуть, все это должно быть разрушено до самого основания…
— О! — тихо воскликнула Галочка. — Это что-то совсем новое, Гриша!
— Карфаген должен быть разрушен{195}, и он будет разрушен, хотя бы пришлось заплатить за это десятью миллионами голов! — сказал Георгиевский.
— Зачем же десять миллионов голов? — поморщился Гриша. — Какой же это храм из мертвых черепов? Нет, мы будем больше действовать словом, примером, убеждать, доказывать…
— Гильотина много действительнее, чем слова!.. — усмехнулся Георгиевский.
— Как хотите, а у большевиков есть эта увлекающая дерзость замысла! — воскликнул Андрей Иванович, немножко кокетничая. — Может быть, им и не удастся обновить мир, но…
— Но в этом мире уже мы сидим без хлеба и без сахара… — перебила Лидия Ивановна. — И помни, Андрей Иванович: ходить тебе в новом мире без штанов. Имей в виду, последние таскаешь…
— Да будет тебе, Лида! — отмахнулся муж. — Ведь именно такими дерзаниями и подвигается мир вперед. Что такое Петр Первый? Тоже большевик своего рода. Большевики — это, может быть, новые Колумбы, и кто знает, может быть, им и в самом деле удастся открыть какие-то новые берега…
— Как я рад! — воскликнул Гриша. — Если даже такие люди, как Андрей Иванович, всю жизнь служивший народу, с нами, то что же может остановить нас в нашем движении в землю обетованную?
— Что ты был всегда немножко сумасшедшим, мой милый, это понятно: у тебя только вчера усики показались… — сказала Лидия Ивановна. — Но чтобы Андрей Иванович вдруг заговорил, как… какая-то бабушка русской революции, это уж совсем непростительно… И что скажет ваша невеста, господин новоявленный большевик? Я боюсь, что пятисот миллионов голов она рубить не захочет…
— Да, это не по мне… — сказала Галочка, волнуясь. — Я скорее останусь с теми, кто просто и без затей любят нашу старую Россию… Ни на какую землю обетованную я ее не променяю…
В передней взволнованно продребезжал звонок.
— Если бы ты знала, Галочка, как тяжело мне слышать тебя!.. — волнуясь, сказал Гриша. — И ты, и брат остаетесь на другом берегу. Но я верю, верю в торжество правды, в торжество жизни… Я знаю, что вы придете к нам…
— Я нет… — твердо сказал Алексей.
— И я тоже нет… — тихо, но так же твердо сказала Галочка.
— А если нет… нет… — задохнулся Гриша, — то чем же, как не великой жертвой, докажем мы нашу преданность святому делу? И в конце концов это сильнее меня: я не могу не пойти за ними…
В комнату, запыхавшись, вбежала в шубке молоденькая девушка с курносым носиком и оживленными глазками, Надя Раевская, служившая помощницей секретаря в одной левой редакции.
— Извините, и шубку снять не успела… — как горохом, посыпала она. — Только калоши сняла… Изумительные новости из Петрограда…
— Что такое? Что еще там? — посыпалось со всех сторон.
— Правительство пало… — едва выговорила Надя. — Я прямо из редакции к вам. Власть взяли большевики… И с боя…
