Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем
Шаги, тяжелые, громкие, вновь раздались неподалеку. Владислав вздрогнул, он знал: это гестаповец. Офицер с собакой подошел к нему, приказал:
Иди за мной.
И молодой человек снова подчинился, силы его постепенно оставляли. Они поднялись на второй этаж, вступили в темный длинный коридор. Офицер обмолвился парой слов с двумя охранниками, после чего привел пленника к четвертой двери. Отворив тяжелый замок старым ключом, он втолкнул Влада в камеру и с громким стуком закрыл за его спиной дверь. Ключ несколько раз повернулся. Стало темно как ночью. Когда глаза немного привыкли к полумраку, Владислав разглядел еще двоих пленников: то были мужчины средних лет - поляк и югослав. Оба с недоверием и нескрываемой враждебностью смотрели на вновь прибывшего, но ничего не говорили.
Владислав осмотрелся. По бокам стояли две кровати без матрасов - лишь проволочная сетка, в дальнем углу ведро для справления нужд, из него исходил зловонный запах, а под самим потолком белело крошечное оконце, до которого так просто было не добраться. Молодой человек со вздохом опустился на пол и стал ждать - а чего, того сам не понимал.
Заключенный поляк вдруг согнулся вдвое, прижав руки к животу, и корчась от боли, пошел к ведру. Влад сглотнул слюну, к горлу подступила тошнота. Сейчас он готов был умереть, нежели терпеть невыносимый запах.
Югослав указал рукой на поляка, объяснил:
У него брюшной тиф, оттого и недержание. Долго он не протянет как и все мы.
Владислав ничего не ответил. В его голове пронеслись другие мысли, а внутренний взор устремился за эту темную стену, за ворота, в родной дом, где лежал умирающий отец и также как этот заключенный страдал от брюшного тифа. Комок рыданий вновь подступил к горлу, глаза накрыла пелена слез. Дабы хоть как-то отвлечь себя от тяжкий дум, юноша принялся читать начертанные надписи на стене некогда сидящих здесь пленников: "я умираю, передайте моей супруге Марии...", "мое имя Марек, меня завтра убьют..."
Югослав поглядел на Влада, спросил:
Ты кто? Как тебя зовут?
Я Владислав, армянин, - он не стал скрывать правды.
Это уже не имеет значения, в этом месте все мы одинаковы - живые мертвецы.
Они убьют нас? - с дрожью в голосе вопросил Влад.
Если пришла наша очередь. Они убивают ячейку за ячейкой, таковы правила. Если завтра утром нам принесут еду, то мы будем живы, а ежели нет, то... Немцы всегда расстреливают натощак.
Сколько дней вы здесь находитесь?
Три дня.
За стенкой постучали - то был условный знак, безмолвный разговор между заключенными. Югослав ответил стуком, а Владислав уселся на корточки в дальнем углу и, чтобы никто ничего не заподозрил, вытащил свои документы на разные имена и, надрывая по кусочкам, съел их. Так было лучше, так безопаснее. По крайней мере не будет лишних разговоров.
Ночью он не мог заснуть, оставаясь сидеть в углу. Оба его сокамерника храпели на старых кроватях, вонь из ведра становилась невыносимой: она проникала повсюду, острыми ножницами кромсала его сердце. От этой самой боли, от терзаний и отчаяния, наполнивших душу до краев, Владислав заплакал, не думая больше ни о чем. Пленники пробудились от его всхлипываний, югослав погрозил ему кулаком, прошептал в злобе: "Заткнись и ложись спать". Владислав затих и так продолжал сидеть на холодном полу, поджав под себя ноги. Было нестерпимо холодно, в желудке пустота. Сил более не стало и он улегся под окном, свернувшись калачиком; сон разом окутал его своей пеленой.
Утром Владислав пробудился от страха и тревоги ночных кошмаров. Его сокамерники не спали, ждали завтрака. Ключ повернулся, в камеру вошли солдаты. Они принесли черный пустой кофе, маленький кусочек хлеба и кубик мармелада: им продлили жизнь еще на один день. Пленники ели в тишине. Они понимали, что завтра утром еды может уже не быть.
Откуда-то снизу, с улицы, донеслись голоса на немецком. Отложив в сторону чашку, Владислав встал на табурет и дотянулся до оконца. Сквозь ржавые решетки он видел двор, обнесенный высоким забором, несколько кустарников, возле которых столпились новые пленные. Чуть ближе, под самим окном, стояли четверо офицеров гестапо, один из них был генерал фон дем Бах, чьи фотографии, распечатанные на листовках, немцы раскидывали по всей Варшаве. Чувствуя, что весь горит от непонятной тревоги, Влад до боли стиснул прутья решетки, хриплым не своим голосом крикнул вниз по-немецки:
Генерал, я здесь арестован. Освободите меня.
Немцы перестали беседовать и в недоумении поглядели наверх - туда, где за решеткой находился человек, без акцента говоривший на немецком. Генерал фон дем Бах докурил сигарету, выкинул окурок в сторону, поправив кепку, ответил:
Жди, мы сейчас придем.
Молодой человек облегченно вздохнул, ясно осознавая, что это был еще один шанс - последний, дабы остаться в живых. В миг он приметил, как оба его сокамерника приблизились к нему, стащили с ящика и, повалив на пол, принялись бить ногами по животу, спине, ногам, они плевали в него, кричали бранные слова.
Что ты творишь, глупый маленький ублюдок? Ты хочешь, чтобы нас убили?
Мужчины перестали его бить. Они опустились на кровати и молча наблюдали, как Владислав, корчась от боли, уселся на пол, поджав к себе колени.
Что... что ты им сказал? - тихо спросил поляк.
Я просил прийти сюда. У нас есть шанс выбраться живыми, - Влад изогнулся, закашлял кровью, немного полегчало.
Югослав подсел к нему, положил ладонь на его плечо:
Прости нас, - молвил он, - мы не знали, что ты спас нас. Тысячи извинений.
Владислав посмотрел на него, слегка улыбнулся. Он не держал на них зла; они были люди, обычные несчастные люди.
Ключ в замке повернулся. Пленники встали в ожидании. В камеру вошли несколько солдат из гестапо, в руках их не было хлеба. Один из них указал на Владислава, сказал:
Ты пойдешь с нами.
Его ноги подкосились. Неужели так скоро? А он хотел жить - просто жить, и вот в один миг все перевернулось. С
