Анри Беккерель - Ксения Анатольевна Капустинская
Томпсон проводил свои эксперименты почти в одно время с Беккерелем. Он тоже заворачивал фотографические пластинки в черную непрозрачную бумагу, поверх которой клал металлические листочки, а на них образцы полевого шпата, сульфиды щелочноземельных металлов, нитрат уранила, куски уранового стекла и несколько платиноцианидов. Через некоторое время пластинки были проявлены. На одних отпечатались следы образцов, другие были пусты. Следы обозначились только на тех пластинках, на которых располагались образцы, содержащие уран.
Томпсон пришел к выводу, что эти вещества выделяют весьма проникающую радиацию, «которая прошла через металлические листочки, плотную черную бумагу и засветила фотопластинки. Но вместо того, чтобы задуматься над вопросом, что же это за радиация. Томпсон пошел по другому пути. И так же, как в свое время Смит пропустил Х-лучи, Томпсон прошел мимо урановых лучей. Его заинтересовал совсем другой вопрос: несоответствие этого явления с основным законом фосфоресценции – законом Стокса.
Из закона Стокса следовало, что длина волны излучения, испускаемого при фосфоресценции, должна быть всегда больше длины волны возбуждающего света. Томпсон, зная, что любое проникающее излучение имеет короткую длину волн, увидел несоответствие открытого им явления закону Стокса. Ученый написал об этом Джорджу Стоксу, желая узнать его мнение по этому вопросу. Стоке быстро откликнулся на это письмо, указывая на возможные недоработки открытой им закономерности. Стоке первый обратил внимание Томпсона на важность его опытов с фотографическими пластинками, но, писал он: «Я опасаюсь, что Вы уже опережены Беккерелем».
Томпсон был опережен всего на три дня, но дело, конечно, не в этом. Английский ученый ничего не знал об опытах Беккереля, тем более о его выводах: ведь они работали почти одновременно. Но он не задумался о сущности нового вида излучения, как это сделал Бекке-рель, открывший радиоактивность. Анри Беккерель был глубоким и серьезным ученым, не раз подчеркивавшим значение коллективных исследований.
Так, Беккерель сумел правильно оценить свое собственное открытие. Он был первым, кто познал эту тайну Природы, но всегда считал, что его открытие было подготовлено всем предыдущим развитием научной мысли и явилось логическим итогом многих работ, последовательно выполнявшихся в области фосфоресценции.
В этом отношении мысли Беккереля были созвучны высказыванию известного немецкого физика Макса Лауэ, который примерно через пятьдесят лет после открытия Беккереля писал в своей книге «История физики»: «Только совместная работа многих ученых обеспечила необходимую полноту наблюдений и вычислений и непрерывность прогресса; только разнообразие интересов идарований помешало тому, чтобы.исследование протекало в немногих определенных направлениях; их деятельность была и остается необходимой предпосылкой для появления выдающихся или даже гениальных открытий. Физика, по крайней мере с конца XVII столетия, является плодом коллективной работы».
В одной из своих лекций Беккерель, говоря об эволюции идей, отметил единство человеческой мысли в веках. Беккерель считал, что мысль человека, по чудесному определению Паскаля, «представляет целую серию людей в течение многих веков, которая продолжает все время познавать». Беккерель признавал традиции в решении тех или иных научных вопросов. Недаром он считал, что одна из причин, способствующих продуктивности их лаборатории, заключалась в непрерывности выполняемых там работ.
Антуан Беккерель начал изучение фосфоресценции веществ под действием электрических разрядов. Эдмонд Беккерель развивал эти работы и узнал исключительные свойства солей урана. Анри Беккерель продолжил работу и дошел до высшей кульминационной точки. И вполне закономерной поэтому явилась следующая оценка, данная Беккерелем своему собственному открытию: «Было совершенно ясным, почему открытие радиоактивности было сделано в нашей лаборатории и, если бы мой отец был жив в 1896 году, он был бы тем, кто сделал это» *.
[* Trans. Chem. Soc, 101, 2042 (1912).]
И лишь Анри Беккерель узнал Неведомое…
На подступах к открытию радиоактивности стояли многие. Но ни англичанин Сильванус Томпсон, ни скромный лейтенант Парижской муниципальной гвардии Ньепс де Сен-Виктор не смогли, – а для этого нужен был только один шаг – узнать Неведомое. И лишь профессору физики Анри Беккерелю улыбнулось счастье. Это был знающий ученый и добросовестный экспериментатор, у которого «редкая изобретательность сочеталась с исключительной силой стремления к исследованиям». Всю свою жизнь он свято поддерживал академические традиции своей среды, будучи связан с ней не только работой, но и своим происхождением.
Казалось бы, ничто не предвещало в нем яркой вспышки таланта, той кульминации научного творчества, что выпадает на долю незаурядных людей. Но еще очень давно Антуан Сезар Беккерель, вверяя своего внука Гастону Дарбу, сказал: «Он далеко пойдет». И эти слова оказались пророческими. Маститый ученый как бы предвидел будущую славу своего внука.
Область магнитооптики, в которой работал Анри вместе со своим отцом, не дала особых открытий. К этому времени Беккерель успел стать знающим ученым с «необыкновенно уравновешенным складом ума», как не раз отмечали его коллеги. И только. Но его час еще не пробил, хотя и был близок: ведь Беккерель стал заниматься фосфоресценцией – областью, которая привела его к открытию.
И вот работы Рентгена. Это был толчок, стимул для многих ученых, заинтересовавшихся природой лучей. Одно открытие часто прокладывает путь другому. Над природой невидимых лучей задумались многие.
Открытие радиоактивности было подготовлено всем предшествующим развитием научной мысли, и Беккереля ни в коем случае нельзя считать талантливым одиночкой, которому было «предопределено» сделать это замечательное открытие. Но в его собственной научной биографии, в его жизни открытие радиоактивности было поистине звездным часом. Уже после знаменательной беседы с Пуанкаре 20 января 1896 года ученого не оставляет волнение; нет, это скорее вдохновение, озарившее человека, стоявшего на пороге великого открытия. Казалось бы, в этом человеке вдруг нашел воплощение дух «лучевой эпохи», собрались воедино и дошли до кульминационной точки все те усилия ученых, которые маленькими кирпичиками созидали новое здание науки, имя которому – радиоактивность.
А опыты ученого? Что заставило Беккереля проявить фотопластинки, бывшие в темноте в те пасмурные парижские дни? Явилось ли это скрупулезностью и точностью экспериментатора, хотя, зная прежнего Беккереля, можно было предположить именно это. Нет, не только. То был скорее творческий порыв ученого, который как бы чувствовал, что в уране и его соединениях скрывается чудесное, доселе неизвестное свойство.
Открыв радиоактивность, оказавшись в зените славы, Беккерель остается прежним Беккерелем, скромным профессором и уравновешенным ученым. Он, как эстафету, передает радиоактивность своим двум талантливейшим коллегам – Марии Пьеру Кюри, которым
