Мстислав Храбрый - Александр Дмитриевич Майборода
Многое видела за свою, пусть и недолгую жизнь княгиня и знала, что у властителя самый злой враг – его родня, имеющая право на трон. Поэтому с такой ожесточенностью и резали отцы детей, дети – отцов, братья – друг друга. Чтобы взойти на киевский стол, Владимир убил своих братьев. Та же судьба ждет и его детей. Поэтому, пытаясь уберечь единственного сына от дворцовых интриг, Юлия старалась держаться подальше от Киева.
Отъезд намечался на утро. Но вечером пришла посланница от новой жены Владимира с просьбой навестить ее.
Юлии самой не терпелось поговорить с Анной.
Далека столица Византии, но в Киеве прекрасно знали о происходящих там делах – вести приносили и купцы, и воины, состоявшие на службе императора.
По запутанной македонской родословной Юлия и Анна приходились родственницами, поэтому Анна могла рассказать ей то, чего не скажет ни один купец.
Казалось, это были мелочи. Кто с кем породнился. У кого кто родился. Кто с кем поссорился. Кто во что одевается.
Но как раз именно такие мелочи ценны для женщины, покинувшей родительский дом, так как дают иллюзию связи с ним.
Отъезд был решительно отложен.
С утра Юлия размышляла о том, в каком наряде она предстанет перед Анной. Перед ней стоял трудный выбор.
С одной стороны – она княгиня, жена, пусть и погибшего, князя. Поэтому наряд должен соответствовать статусу.
Но с другой стороны – она наложница, женщина подневольная.
Сомнения Юлии закончились тем, что вспомнила, что жены князя не так уж и свободны, как это может показаться со стороны: шли замуж за Владимира не по своей воле. А кто, как Рогнеда, и через насилие. Анна и сама жертва политического расчета. Да и кто она? Хотя и была багрянородной, однако она дочь той самой императрицы Феофано, дочери харчевника, проститутки и ругательницы!
Дед Анны, император Константин, написал для сына трактат «Об управлении империей», в котором указал: «Если когда-либо какой-нибудь народ из этих неверных и нечестивых попросит о родстве через брак с василевсом ромеев, то есть дочь получить в жены либо выдать свою дочь василевсу ли в жены или сыну василевса, должно тебе отклонить и эту их неразумную просьбу. Поскольку каждый народ имеет различные обычаи, разные законы и установления, он должен держаться своих порядков и союзы для смешения жизней заключать и творить внутри одного и того же народа».
Юлия усмехнулась: Константин забыл упомянуть в наставлении сыну, что император не может взять в жены проститутку, – это его и сгубило.
«Многие ромейские императоры были отнюдь не благородной крови, – простыми крестьянами, солдатами. А их жены не самыми достойными и родовитыми женщинами. Поэтому лучше не вспоминать родословные ромейских императоров, иначе может вскрыться такое, что и сама рада не будешь», – благоразумно подумала Юлия, успокоилась и оделась так, как ей самой нравилось – в тона спокойного цвета, с малочисленными, но дорогими украшениями.
Глава 17
По принятому порядку Владимир селил жен по окрестным селам, но на княжеском дворе у каждой был свой угол – огороженная изба с небольшим садом. Выделен такой терем был и новой жене.
После полуденного отдыха Юлия отправилась к Анне.
Анна уже ожидала ее в горнице.
Юлия отметила в ее одежде новые детали, свидетельствующие о том, что мода при византийском дворе совершила новый вираж.
Понравились украшения на Анне – они уже стали не так тяжелы, как прежде, приобрели легкий вид. Видно, теперь их цена была не в весе драгоценного металла, а в тонкой работе создавшего их мастера.
Анне было уже двадцать семь лет. Как и Юлия, она была черноволоса, смугла. Ухоженное лицо приятно. Глаза большие, карие.
Юлия вспомнила, что отец Анны имел армянские корни.
На взгляд Юлии, Анна была толстовата.
«Она привлекательна, но не красива», – с удовлетворением оценила ее внешность Юлия.
Понятно, Владимир взял Анну не за красоту, а из желания заключить династический брак с империей, считающейся центром мира.
В свою очередь Анна ревниво оценила родственницу.
С Юлией она была почти одного возраста. Но на родине они никогда не встречались. Юность Юлии прошла в уединенном монастыре, а затем князь Святослав захватил ее и увез.
Конечно, Юлия была намного красивее Анны – только из-за необыкновенной красоты киевский князь взял ее в жены. Но Анна понимала, что Юлия не была ей соперницей – она наложница и ничто не могло изменить ее судьбы.
Анна даже почувствовала жалость к Юлии и, когда формальная процедура знакомства подошла к концу, предложила ей перейти в сад.
Сад уже отцвел. Ажурное великолепие, покрывавшее сад снежным покрывалом, осыпалось. Среди скошенной травы с трудом можно было рассмотреть пожелтевшие останки цветов. Но там, где был цвет, завязались плоды – малахитовые кроны покрылись изумрудными россыпями.
На колючих кустах шиповника, робко прислонившегося к стене, раскрылись девственно-розовые цветы.
Сквозь грубый запах скошенной травы, заполнявший сад, тонко сочился чувственный аромат дикой розы.
Под старой яблоней, опускавшей ветви шатром, стоял стол. На столе кувшин с вином, стаканы багрового стекла, чаша с фруктами. В чаше: янтарные персики; черная, с густым рубиновым оттенком, черешня; румяные, точно щеки юной девы, яблоки.
В саду разговор пошел раскованнее.
Сначала Юлия интересовалась здоровьем братьев-императоров Константина и Василия.
Анна оглянулась, словно опасаясь, что ее могли подслушать, но рядом никого не было. Служанка сидела на лавочке в стороне, готовая выполнить желание княгинь.
Заметив в глазах Анны нерешительность, Юлия проговорила:
– Анна, так уж случилось, что нас, ромейских принцесс, судьба свела вдали от родины, в стране варваров. Мы обе истинной веры. Думаю, Бог не зря нас свел – мы должны поддерживать друг друга.
