Русские качели: из огня да в полымя - Николай Васильевич Сенчев
Конечно, журналисты писали и об этом, справедливо делая вывод, что эти производственные напасти — не порождение якобы несовершенной экономической системы, а результат работы конкретных людей с исковерканным самосознанием и зачастую профнепригодных. Вот такая точно нацеленная критика больнее всего била по самолюбию руководителей всех мастей, их жизненному тонусу. Они желали бы другую критику, таких Гоголей, которые бы их не трогали. То есть критику в целом и общем. И хорошо, чтобы она была не сатирической, а юморной…
ХХХ
В 1977 году редакция газеты «Уральский рабочий», как и все СМИ в стране, обеспечивала всенародное обсуждение проекта брежневской Конституции. В нашу редакцию письма от читателей на эту тему шли пачками. Как бы там не иронизировали, но обсуждение было действительно всенародным. И мы старались мнения людей о проекте новой Конституции отразить на страницах газеты. Публиковали подборки писем, делали обзоры, интервью с авторитетными правоведами.
Разбирая очередную почту, я наткнулся на письмо, в котором автор предлагал отказаться от прописанного в проекте положения о руководящей роли КПСС. Свое мнение обосновал тем, что партия в её нынешнем виде не отражает интересы всего народа, что её авторитет в последние годы снизился. Во многом потому, что цэковское ядро КПСС, формируя курс развития страны, не учитывает реальное состояние дел, реальные настроения в обществе. Партия ослабла, она превратилась в многомиллионное рыхлое сообщество с авторитарной руководящей верхушкой.
От такого письма у меня вспотели ладони. Глянул на подпись. Стоят только инициалы. И те, конечно, выдуманные. Надо отметить, что время, когда принималась брежневская конституция, было не то что тучным, но относительно благополучным. Ещё продолжалась холодная война с Западом, но Хельсинские соглашения 1975 года отодвигали угрозу, казалось бы, неминуемого столкновения. Этими соглашениями закреплялся принцип нерушимости европейских границ, не допускалось любое применение силы и любое вмешательство во внутренние дела государств, а на подписавшие его стороны возлагались обязательства по уважению прав человека. Так что предложенный проект новой конституции СССР попал, что называется, в кон! Но легкое потепление на мировой арене и кажущаяся внутренняя стабильность не избавляли общество от неосознанного беспокойства.
Партийная диктатура, оправданная в критические моменты, теперь стала мешать развитию: люди скрытно возмущались, почему члену партии можно, а нам нельзя. Человеку с партбилетом в кармане все двери открыты в карьерном росте, а беспартийному — шиш, хоть он и семи пядей во лбу. С партбилетом в кармане совершил преступление и… ушел от наказания. А беспартийный мог за какую-нибудь мелочь загреметь на всю катушку.
В СМИ партийность журналиста была обязательна, если ты претендуешь на руководящее место. Собкором даже отраслевой газеты, если ты без партбилета, тоже не станешь. Так что, хочешь-не хочешь, а в партию, друг мой, надо стремиться. На «Уральский рабочий» ежегодно выделялась своего рода квота, позволяющая принять в партию в год одного или двух человек. При этом в райкомовском раскладе на одного интеллигента должно быть не менее пяти или семи представителей рабочего класса. Рассказывали, что на одном заводе инженер ходил по цехам и уговаривал работяг подать заявление о вступлении в партию. Только так он сам мог рассчитывать на членство в КПСС.
Заявление о вступлении в партию я подал, будучи убежденным в том, что устойчивого социального и экономического прогресса можно добиться только при социализме. А то, что происходило негативного в жизни самой партии, а от этого — и в жизни страны, считал исправимым делом. В общем, приняли меня. И впоследствии, когда многие «правоверные и неистовые» коммунисты жгли публично свои партбилеты, я свой партбилет хранил и храню в семейном архиве.
Хорошая творческая атмосфера в «Уральском рабочем», как я уже говорил, сохранялась благодаря редактору Ивану Гагарину и его заместителю Арнольду Уряшеву. Я уж не говорю о том, что делами в секретариате заправляли блестящие журналисты Георгий Краснов, Леонид Маковкин и Александр Лосев. И редко кто мог устоять против их авторитетного мнения, тем более, что они не ошибались в своих профессиональных оценках.
Разумеется, большую роль в выстраивании доброжелательных редакционных отношений играла партийная организация. Одно время её возглавляла заведующая отделом науки Валентина Машкова. Это был чуткий умный человек. Увы, смерть рано увела её от нас. После неё секретарем первички стала «правоверная и неистовая» Ю.М. Вспоминая о ней по прошествии многих лет, так и не могу объяснить, почему к ней относился с антипатией. Впрочем, мне думается, как и она ко мне.
У неё из-под толстых стекол очков всегда сверкал строгий настороженный взгляд. Он будто бы говорил: погоди, и до тебя доберусь. Когда умер Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев, она собрала в конференц-зале экстренное партийное собрание. Конечно, это было печальное событие. Но меня удивило, что Ю.М. так горько плакала, будто бы потеряла самого близкого человека в своей жизни. Возможно, это было искреннее страдание. И слёзы, наверное, были не театральные. Но меня ещё больше удивило, что в девяностых годах, когда Ельцин разогнал Советы, Ю.М. в своих публикациях советскую власть представляла исключительно в мрачных красках.
Я согласен, что человек на протяжении своей жизни меняет взгляды, меняет убеждения. Это нормально. Знания, жизненный опыт усиливают его разум, он по-другому уже смотрит на мир. Вполне допустимо, что и оценки прошлого у него меняются на противоположные. В связи с этим я вспоминаю отца Василия Ивановича Сенчева. Он был ещё живым, когда развернулась горбачёвская перестройка и начали говорить о фундаментальных реформах в экономике, сельском хозяйстве.
Любопытно, что отец, сам пострадавший от тотальной стремительной коллективизации, идею о том, что теперь фермер-индивидуал накормит всю страну, воспринял с усмешкой. От коллективного труда теперь не уйдешь, говорил он мне в наших вечерних разговорах. И не надо бы безоглядно разрушать колхозы, вот их-то надо реформировать, возвращая им коллективистскую и демократическую суть. А разрушение, как эпидемия, если начнётся, трудно остановить. Многое от этого потеряем!
Фермерство, на первых порах усиленно поддерживаемое новой властью, вскоре стало сворачиваться до разумных пределов. Стало ясно, что на гигантских просторах страны обработка пашни, мясное скотоводство под силу крупным хозяйствам, оснащенным всем комплексом сельскохозяйственной техники, с необходимой перерабатывающей инфраструктурой. Ну, какой фермер потянет это? Так что появление в новой России сельскохозяйственных холдингов, укрупнение СПК — закономерный и неизбежный процесс. А фермерство, КФХ — отличное дополнение там, где тесно
