Спираль - Ирина Шишковская
– А она сумеет?
Дора весело засмеялась:
– Конечно! Как бы она держала пансион?
– Я думал по правде, что она какая-то оперная дива на покое, это ее странное облачение…
Дора рассмеялась еще заливистее:
– Вот еще! Мадам Бернар в прошлом прислуга в богатом доме, так что не переживайте, голодным не останетесь.
– Какой странный у вас город, – сказал Малышев, – прислуга, которая выглядит как хозяйка, русская девушка с нерусским именем…
Дора посерьезнела:
– Да, Варна – очень странный город. До завтра! Утром я принесу вам железнодорожный билет и динары.
Мадам Бернар не задавала за столом лишних вопросов. На обед был суп на курином бульоне, но не прозрачном, а загущенным как это принято у осман, салат из разных видов зелени и молодого лука, щедро политый горьким маслом, с накрошенными кусками несоленой брынзы и плоский блин сильно, до состояния подметки, зажаренного мяса. После обеда хозяйка сварила кофе в турке на спиртовке, стоявшей тут же, в столовой. Малышев пил горький крепкий напиток из маленькой фарфоровой чашечки молча. Мадам Бернар сетовала на страшную дороговизну на рынке и внезапную дешевизну денег.
– Спасибо мадмуазель Липиной, если бы она не приводила мне таких милых постояльцев, я бы просто умерла с голоду, – сказала она и плотоядно стрельнула в Малышева глазами.
«О, боже!» подумал он.
Малышев решил не рисковать и никуда не стал выходить. Он уже раз чуть не сорвал операцию, когда встретил Иваницкого в Киеве. Не ожидал застать его у Просова, и Малышев решил, что все пропало. Иваницкий должен был его вспомнить, а вот ведь не вспомнил. Приглядывался к нему весь вечер, крутил свой тараканий ус, явно вспоминал, где они раньше встречались. И черт бы если бы вспомнил хутор под Полтавой, а то ведь мог вспомнить и другое. И встал бы тогда на ужине и сказал своим громким голосом:
– Господа офицеры! Среди нас предатель и краснопузая сволочь! Из-за таких как он погибла Россия – матушка! Этот господин и не господин вовсе!
Ну и все такое прочее. А заодно поведал бы господам офицерам при каких обстоятельствах встречал Малышева последний раз. Когда это было? Малышев, только прибыл в часть, сразу узнал его, а вот Иваницкий Малышева – нет. Ну это и понятно, кто же запоминает проигравших, а вот победителей все помнят, тем более в любовных сражениях.
Малышев лег на жёсткую и узкую, как у гимназистки, кровать в отведенной ему хозяйкой комнатке и заложил руки за голову. Подумал, что вот кто бы сказал ему тогда, в десятом, что вот как жизнь обернется, не поверил бы, эх Дуся, Дуся, всем жизни перекроила, гадкая баба.
Он уснул спокойным послеобеденным сном сытого человека в доме с остроконечной крышей, а в это время в другой части города смешливая девушка Дора покупала ему железнодорожный билет. Она стояла у окошка кассы не оборачиваясь, и спорила с грубым кассиром, стараясь перекричать шум вокзала:
– Первый класс! Первый! Но только до Белграда!
Дора была так увлечена, что не замечала ничего вокруг и потому не обратила внимание на высокого, с военной выправкой мужчину, одетого немного странно. Вернее, в самом наряде его странного ничего не было: штаны, заправленные в сапоги, картуз, мало ли кто так одевается, да вот хотя бы рабочий с верфи, но смущало интеллигентное тонкое лицо его и усики, усики особенно, ну не носят мужики в картузах такие усики! Вот это и было странно. Но да бог с ним, с мужиком, тем более что, покрутившись еще немного в зале он оглядел его напоследок и ушел, и Дора ушла, купив наконец билет у бестолкового кассира. Она пошла к себе домой, где тощая как жердь служанка, вечная головная боль Дориной маменьки, уже накрывала на стол, а мужик в картузе пошел совсем в другую сторону и отправил телеграмму с Главпочтамта следующего содержания: «алекс белград тчк передайте барону». Видать сегодня был день какой-то нехороший для мелких служащих, потому что телеграфист, принимавший такую вроде бы совершенно понятную телеграмму, потребовал, чтобы мужик в картузе написал ее на болгарском языке.
– А на французском можно? – спросил тот ничуть не шутя, и телеграфист согласился, что на французском можно. Мужик проворно переписал текст телеграммы, добавил к нему фразу: «ячейка найдена». Что за ячейка было не понятно, но отправлявший телеграмму явно остался собой доволен и, сдвинув картуз залихватски на самый затылок, и как только он у него держался, неспеша, пошел по красивому бульвару, названному в честь Княгини с двойным именем.
Малышев утром выпил кофе с обиженной на него квартирной хозяйкой и засобирался на вокзал. Оказалось, что пока он спал, заходила Дора. Вот это оказалось неприятная неожиданность, что его не разбудили, на нее бы он с удовольствием еще разок взглянул, но, наверное, она сама не захотела. Оставила ему конверт, в нем лежало немного динар и железнодорожный билет в вагон первого класса до Белграда. Поезд отходил сегодня в одиннадцать двадцать утра.
– Вокзал далеко? – спросил он мадам Бернар. Она нехотя ответила:
– Не близко.
Малышев решил, что обязательно возьмет извозчика на вокзал, потому никуда не торопился. Спокойно привел себя в порядок как мог, неспеша позавтракал. Хозяйка пожарила яичницу, поставила перед ним тарелку. Себе намазала местного мягкого сыра с зеленью на кусок поджаренного хлеба, молча жевала. Она вчера вечером скреблась к нему в дверь. Но даже если бы к нему вчера постучалась красавица Дора, он все равно не открыл бы, не до того ему сейчас! Было бы хорошо еще зайти в цирюльню побриться, решил он, вдруг на вокзале успеет до отправления поезда.
И тут Малышев неожиданно услышал, как во входную дверь постучали. Он настолько уже привык к мёртвой тишине переулка за эти сутки, что стук этот прозвучал пронзительно, как набат. Стук и сразу за ним голоса, которые отлично были слышны ему через приоткрытую форточку. Говорившие общались по-болгарски, потому Малышев ничего не мог понять. Аккуратно отодвинул занавеску и выглянул. Судя по форме, внизу стояли жандармы.
«Однако», только и подумал он и, не мешкая, в ту же секунду оказался у двери, ведущей на черную лестницу. Знать бы еще куда она его выведет! Трость, подарок доктора из госпиталя, была благополучно забыта в комнате. Припадая на больную ногу, тем не менее он довольно быстро спустился, тихо приоткрыл дверь и вышел с обратной стороны домика с остроконечно крышей. Топот сапог и голоса уже звучали внутри дома. Скорее, скорее! Он бежал наобум, вчера, казалось, отлично запомнил дорогу.
Улицы в
