Когда император был богом - Джулия Оцука
Мальчик покачал головой.
– Она выпала у меня из уха где-то между Прово и Нефи. А я ничего не почувствовала.
Мальчик наблюдал, как мать скрутила волосы в жгут и заколола узлом. Волосы у нее были темные и блестели в свете лампы, а в глазах была усталость.
– Ты и без сережек очень красивая, – сказал мальчик.
Он вообще не помнил, что в поезде у матери были сережки.
Она прикрыла глаза и через мгновение снова открыла.
– Интересно все-таки, куда она подевалась, – сказала она.
– А какая она была?
– Самая обычная жемчужная сережка.
– Может, закатилась под сиденье, – предположил мальчик.
– Может быть, – кивнула мать. – Так или иначе, ее уже не найдешь. Вещи иногда теряются, и с этим ничего не поделаешь.
Мальчик поднял с пола седой волос и поднес к лампе. Мать посмотрела на сына, на волос в его руке и выключила свет. Какое-то время они стояли в темноте и наблюдали, как снег падает на крыши соседних бараков. Он был белый, чистый, пушистые хлопья кружились, подхваченные порывами ветра.
– Ни к чему было надевать серьги в дорогу, – сказала мать. – Совершенно ни к чему.
Утром снег превратился в жидкую грязь, резкий ветер пронзал пустыню насквозь.
– Оденься потеплее, – сказала мать мальчика.
Она вырвала несколько страниц из каталога «Сирс» и заткнула мятой бумагой щели в стенах. Отверстия, оставленные выпавшими сучками, закрыла крышками от железных банок. Принесла ведро угля, набрав его в куче, которая неизвестно как появилась посреди лагеря, и разожгла огонь в печи. Когда комитет по делам эвакуированных объявил, что будет распродавать излишки обмундирования, оставшиеся со времен Первой мировой войны, мать мальчика отстояла в очереди два часа и купила несколько пар хлопчатобумажных кальсон, меховые наушники и три морских бушлата сорок четвертого размера.
Мальчик надел один из этих бушлатов и посмотрел на свое отражение в зеркале. Волосы у него были длинные, лохматые, лицо потемнело на солнце. Полы бушлата свисали ниже колен. Мальчик прищурил глаза и оскалился.
Провел рукой по жесткой шерстяной ткани, нашел в ней дырку и сунул в нее палец.
– Наверное, моль проела, – сказал он.
– А может, это от пули, – предположила девочка.
Мать достала иголку и катушку толстых черных ниток. Надела наперсток.
– Посмотрим, что можно сделать, – сказала она.
Температура воздуха упала до десяти градусов. До пяти. Несколько раз она опускалась до минус двадцати. Тонкие ветви деревьев покрылись ледяной коркой, а простыни, сушившиеся на веревках у прачечной, промерзли насквозь и стали жесткими и негнущимися.
«Это замороженные белые паруса», – думал мальчик, глядя на них.
Настал день, когда ветер подул в другом направлении. Он был такой сильный, что несколько раз сбил мальчика с ног. Птицы сбивались с пути и падали вниз. Голодные койоты бродили вдоль проволочной изгороди и сражались с бродячими собаками за отбросы. Один из жителей лагеря исчез, а через три дня его нашли мертвым в десяти милях, в горах. Лицо у мертвеца было спокойное, на губах застыла улыбка, глаза были плотно закрыты. Наверное, он просто лег на землю под звездным небом и крепко уснул. Под головой у него лежал аккуратно свернутый кусок красного выцветшего шелка. В руке он сжимал ручку ведра, которую так и не смогли вытащить из его окоченевших пальцев.
Девочка стояла напротив потрескавшегося зеркала и внимательно изучала красное пятнышко на подбородке. Она несколько раз потрогала его пальцем. Пробормотала: «Дорогая, я так хочу тебя поцеловать» – и ответила томным голосом: «Только один раз». Потом нахмурилась, оскалила зубы и стала их рассматривать. Зубы были мелкие, ровные, белые и напоминали блестящие камешки.
Мальчик осторожно похлопал сестру по плечу.
– Что? – спросила девочка.
Она разговаривала не с братом. Она говорила с отражением в зеркале.
– Что?
– Я хотел спросить про лошадиное мясо.
– Что в нем такого интересного?
– Интересно, откуда они его берут?
Девочка поджала губы.
– Из лошадей, откуда же еще.
– Каких лошадей?
Она посмотрела на отражение брата в зеркале.
– Мертвых, каких же еще.
Мальчик повернул зеркало к стене.
Девочка подошла к окну и посмотрела на продуваемые ветром бараки. Вдалеке, у самой изгороди, по голой промерзшей земле катался огромный шар перекати-поля. Иногда лошадиное мясо, объяснила она брату, привозят с ипподромов. Если, например, лошадь во время скачек ломает ногу, ее убивают, а мясо отправляют на консервный завод. Но по большей части на мясо идут дикие лошади.
– В пустыне на них устраивают облаву, а потом убивают, – сказала девочка и спросила, помнит ли он, как они из окна поезда видели мустангов.
Конечно помнит, ответил мальчик. У них были длинные черные хвосты, густые гривы развевались на ветру. Они мчались по равнине, залитой лунным светом, и три ночи подряд он видел их во сне.
– А теперь мы их едим, – сказала девочка.
Три часа ночи. Глухое время. Время, когда уходят сны. Мальчик лежал с открытыми глазами, смотрел в темноту и думал о велосипеде, который оставил дома, привязав цепью к стволу персикового дерева. Наверное, шины уже спустились. А спицы проржавели. Может, их опутали сорняки. Интересно, ключ от замка по-прежнему лежит в сарае, там, где он его спрятал?
Но больше всего он беспокоился о маленьком железном колокольчике. Отец не успел как следует закрепить его на руле.
– Завтра посажу его на болты, – сказал он.
Это было давным-давно. Много месяцев назад, когда воздух еще пахнул деревьями и свежескошенной травой, а розы только начали зацветать.
– Ты не успел, – прошептал мальчик.
Он не сомневался, что маленький железный колокольчик исчез навсегда.
«Седьмого декабря прошел ровно год с того дня, когда мы с тобой виделись в последний раз. Каждый вечер перед сном я читаю твои письма. Пока что зима здесь стоит мягкая. Сегодня утром я проснулся до рассвета и наблюдал, как встает солнце. Видел, как белоголовый орлан летит в сторону гор. Здоровье мое в полном порядке, после завтрака, обеда и ужина я полчаса делаю разные упражнения. Прошу, береги себя и помогай маме».
Первые четыре дня после ареста отца они не знали, где он. Телефон молчал: агенты ФБР перерезали провода. Они даже не могли снять деньги с банковского счета. «Ваш счет заморожен», – сказали в банке матери. К обеду она по-прежнему накрывала стол на четверых, а каждый вечер, перед тем как лечь, выходила на крыльцо и прятала ключ от дома под горшок с хризантемой.
– Он знает, где лежит ключ, – говорила она.
На пятый день она получила по почте
