Когда император был богом - Джулия Оцука
Мальчик закрыл глаза и представил, как вместе с другими морскими пехотинцами сражается на Соломоновых островах. Или совершает разведывательный вылет над Минданао. Может, над островом Лейте его самолет будет сбит и ему придется прыгать с парашютом. Он будет медленно парить над землей под шелковым куполом и мягко приземлится где-нибудь на поляне или на золотистом песчаном берегу. Генерал Макартур лично прибудет в его часть и наградит его орденом Алого Сердца.
– Ты сделал все, что мог, сынок, – скажет генерал, и они пожмут друг другу руки.
Теперь, когда сестра мальчика раздевалась – мелькание запястий и скрещенных рук, желтый подол платья вздымается над головой, точно перевернутый парашют, – она просила его отвернуться. Она рассказала о периодических кровотечениях. Сообщила, что у нее они могут начаться совсем скоро.
– Кровь будет течь несколько дней, – сказала она.
Еще она рассказала, что у Франклина Масуды шесть пальцев на ноге – «он сам мне показывал». И что в мусорном баке у барака № 29 недавно обнаружили задушенного новорожденного младенца.
– А откуда он взялся? – спросил мальчик.
– Тебе ни к чему это знать.
– Нет, к чему.
Сестра рассказала, что миссис Кимура на самом деле мужчина. И что одну девочку из барака № 12 застукали с охранником в кузове грузовика. Оба были совершенно голые. Такие дела обычно происходят по ночам, заявила сестра.
– Я знаю, – ответил мальчик.
Как-то вечером мальчик увидал, что сестра копает под окном ямку железной ложкой, которую она утащила из столовой.
– Я рою тоннель до Китая, – сообщила она.
На земле рядом с ней лежала черепаха, ее голова и лапы были втянуты в панцирь, и она не двигалась. Так было уже несколько дней. Она умерла. Это моя вина, подумал мальчик, но никому об этом не сказал. Несколько ночей подряд он просыпался и прислушивался, не заскребет ли черепаха когтями по стенкам коробки. Но все, что он слышал, – это хлопанье открытой двери, которой играл ветер.
Девочка положила черепаху на дно ямки, засыпала песком и воткнула ложку.
– Весной мы ее откопаем, – пообещала она. – И воскресим.
Он висел над койкой матери мальчика. Иисус. Цветная открытка размером четыре на шесть дюймов. Кто-то прислал матери эту открытку из Лувра. У Иисуса были ярко-голубые глаза и добрая, но загадочная улыбка.
– Он улыбается, как Мона Лиза, – говорила девочка.
Мальчик думал, что Иисус похож на миссис Дилани, только волосы у него длиннее, и вокруг головы нимб.
Глаза Иисуса были полны тайной радости. Сияли восторгом. Однажды он умер. «Умер за нас, – говорила мать, – за наши грехи». А потом воскрес.
– М-м-м, – пробормотала девочка. – На то он и бог.
По ночам, лежа в темноте, мальчик слышал, как мать молится.
– Отец наш, сущий на небесах…
А утром, на рассвете, из соседней комнаты доносился мужской голос, произносивший нараспев: «Kokyo ni taishite keirei».
Приветствие императорскому дворцу.
Теперь, думая об отце, мальчик неизменно представлял, как тот любуется закатом, прислонившись к изгороди в Лордсбурге, в лагере для опасных пособников врага.
– Мой папа – преступник, – шепотом произносил мальчик.
Ему нравилось, как звучит это слово. Преступник. Он представлял, как отец, в ковбойских сапогах и шляпе, гарцует на красивом жеребце по имени Белый Иней. Может, он угонит у кого-нибудь стадо. Или ограбит банк. Или остановит почтовый дилижанс. А то и целый поезд, как это сделали братья Далтоны. А пока он коротает время в обществе других преступников.
Мальчик предавался фантазиям до тех пор, пока перед глазами не возникал знакомый образ: отец, в халате и шлепанцах, идет через лужайку. «Двигай к машине, папа-сан».
Отец может вернуться совсем скоро. В любой день.
Но пока нужно говорить всем, что он в отъезде.
Вообще, следует поменьше болтать.
Держать рот на замке.
Всем японцам сейчас нужно не высовываться.
Сидеть по домам.
Выходить только в случае крайней необходимости.
Не разговаривать по телефону по-японски.
Не собираться вместе.
Встретив на улице другого японца, не надо ему кланяться, как это принято в Японии.
Следует помнить, что мы в Америке.
Здесь принято в знак приветствия пожимать друг другу руки.
Отцы некоторых других мальчиков тоже были арестованы, но никого из них не увели из дома в шлепанцах. Отец Вена Акады был арестован во время игры в гольф, и на нем были спортивные туфли. Отец Вудро Тешимы был арестован во время буддийской свадьбы в Аламеде, на нем были лакированные ботинки и фрак, взятый напрокат. Отец Шугара Савады, во время Первой мировой войны потерявший ногу и отчасти память – худшую ее часть, с улыбкой уточняла миссис Савада и при этом весело подмигивала, – был арестован, когда выходил из пивной. Он был так пьян, что к машине его пришлось волочить под руки, а он размахивал костылем и кричал: «Банзай!»
Мальчика немного успокаивала мысль, что отец Томми Танаки был арестован в белых носках и старых деревянных гэта. Агенты ФБР пришли за ним, когда он работал в саду, срезая стебли прошлогодних хризантем.
Гэта даже хуже, чем шлепанцы, решил мальчик.
Намного хуже.
– Иногда я смотрю на часы, вижу, что они показывают половину шестого, и думаю о том, что ваш отец уже вышел из офиса, – признавалась мать. – И меня охватывает паника. Я вспоминаю, что еще не приготовила рис.
Деревья появились внезапно, без всякого предупреждения, солнечным днем в конце ноября. Это были саженцы ивы, выкопанные где-то далеко. Может быть, в горах. Или на берегу реки. Там, где есть вода. Целый день все мужчины, жившие в лагере, высаживали деревья перед столовой и на противопожарной полосе. Деревья полагалось высаживать на одинаковом расстоянии друг от друга. По лицам работавших стекал пот, лопаты сверкали на солнце.
Вечером мальчик улучил момент, когда его никто не видел, сорвал зеленый листочек с одного деревца и сунул в карман. Он положил его в конверт и послал в Лордсбург.
– В почве здесь слишком много щелочи, – сказала мать мальчика. – Этим бедным деревцам не пережить зиму.
Она стояла у окна в ночной рубашке и медленно расчесывала волосы. За окном падал снег. Лучи двух прожекторов перекрещивались в темноте, скользили за ограду и исчезали, чтобы через несколько секунд появиться вновь. Мать вырвала у себя седой волос и выпустила его из пальцев, так что он медленно упал на пол.
– Все равно
