Михаил Ишков - Супердвое: убойный фактор
— Неплохая видержка! — и без паузы, уже повернувшись к Трущеву, продолжил. — Как у тебя насчет памяти, Трущев?
— Пока не жаловался.
Берия скривился.
— Неправильно отвечаешь, не по-коммунистически. Если началник спрашивает тебя, как у тебя с памятю, отвечай четко и ясно — у меня хорошая памят, товарищ нарком. Всякие «жаловался-не жаловался» отставить. На прямые вопросы отвечай «так точно», «никак нет», и строго-настрого предупреждаю — не лез с инициативой. Отвечай толко, когда спросят. Понял?
— Так точно.
— Теперь давай по сути.
Нарком начал гонять младшего лейтенант по всем сомнительным вопросам, сохранившимся в деле Шееля, причем направленность этих вопросов вконец сразила Трущева. Менее всего наркома интересовала преступная деятельность матерого шпиона. Подавляющее большинство вопросов относилось к биографии Барона, особенно к той части его жизни, которая относилась к Германии.
Трущев отвечал четко, без запинки, это тоже понравилось Берии. Затем нарком спросил на удивление дружески, без всякого нажима, без гневливого — «мы этого не потерпим», «партия нам этого не простит» и тому подобных угроз, на которые он был мастак, — что Трущев думает о сроках поимки Алекса? Попросил ответить честно, «без викрутасов».
Трущев не удержался и искоса глянул на Меркулова и Федотова — может, он ослышался? Может, вопрос не к нему? Что он, младший лейтенант госбезопасности, может думать?..
Лица у тех были каменные. Значит вопрос к нему, и этот вопрос отделял его живого Трущева от другого, скорее всего, мертвого или в хомуте по сто шестнадцатой пополам, если он сейчас слукавит или промахнется в сроках.
Он ответил честно.
— Пока никаких зацепок, товарищ нарком, но убежден, гулять ему недолго.
— На чем строишь увереност, Трущев?
— На сроках исчезновения. У нас есть фактическая дата, а это немало. Он сбежал из Свердловска в тот же день, когда был арестован отец. Мы тотчас перекрыли транспорт, дороги, частный извоз, так что далеко от Свердловска он, скорее всего, уехать не мог. Значит, где-то поблизости, но если это соображение окажется ошибочным, ничего страшного — просто фронт работы увеличивается. Шеелю необходимо легализоваться как можно скорее. Документы у него, полагаю, наичистейшие, следовательно, он вполне может обратиться в такое учреждение, куда сезонно набирают людей. Завербоваться на Север? Вряд ли — оттуда так просто не выбраться. Скорее всего, что-то по линии учебных заведений и тех организаций, которые обладают собственным жилым фондом. Фотографии разосланы, работа закончится через месяц другой.
— Будем считать это предельным сроком. Иди, работай.
Трущев ничем не выказал недоумения. Встал, вышел.
Весь день он ждал вызова от Федотова. Когда дождался, поразился — тот ни словом не обмолвился о ночном происшествии. Начальник отдела еще раз тщательно проработал с Трущевым все возможные варианты поиска Алексея Шееля, напомнил об осеннем призыве в армию.
* * *Удача выглянула из-за угла, как убийца — неожиданно и страшно, даже «внутри все затрепетало».
Забирая у Анатолия Закруткина подписку о неразглашении, Трущев официально поблагодарил паренька за проявленные выдержку и мужество при выполнении задания. Насчет мужества, добавил от себя Трущев, судить, конечно трудно, — «я, так сказать, авансом», — но с выдержкой у Анатолия действительно все оказалось в порядке. Возможно, сказалась отцовская закалка. Закруткин так и не спросил о цели всего этого спектакля, о том, хорошо ли он сыграл свою роль? Ему хватило ответа — так надо.
Но глаза…
Глаза откровенно выдавали его. Глядя в них, Трущев вспомнил себя в кабинете Берии — неужели он тоже выдал себя взглядом? Это недостойно чекиста, у которого должен быть холодный взгляд, большие, крепкие руки и что-то там с сердцем.
Трущев не имел права ничего объяснять пареньку, однако оставлять эти глаза в неведении было в высшей степени жестоко.
Он сказал так:
— Типа одного надо было расколоть, матерого шпиона. Ты оказался похож на связного, направленного к нему из-за кордона. Мы решили продемонстрировать резиденту, что ты у нас в руках.
Анатолий удивленно глянул на Трущева.
— Говорите, связного?..
Трущев кивнул.
— Значит, связной похож на меня? — поинтересовался Закруткин.
Николай Михайлович промолчал, тем самым как бы подчеркнул, что молодой человек недалек от истины.
Анатолий задумчиво поделился.
— То-то я понять не мог, что это Колька из соседней группы ко мне прицепился. Что ты, мол, летом делал в Одессе? Я отбрыкиваюсь, не был я в Одессе, а он мне — брось! Я что, слепой? Разгуливаешь по Дерибассовской в курсантской форме. Я тебя окликнул, а ты вроде как не заметил.
— Кто, говоришь, видал тебя в Одессе? — мимоходом поинтересовался Трущев.
Анатолий назвал фамилию Кольки, и уже на следующий день, поговорив с приятелем Закруткина, Трущев обнаружил, что летом сорокового года в Одесское пехотное училище имени Клима Ворошилова согласно направлению, выданному в Харьковской области, поступил курсант Неглибко Василий Петрович, как две капли похожий на Анатолия Закруткина.
В тот же день Трущев доложил Федотову о найденном шпионе и диверсанте. Пора брать, предложил он.
— Да, конечно, — согласился Федотов, затем, встрепенувшись, заявил нечто прямо противоположное. — Ни в коем случае!! Он под надежным наблюдением?
— Обложили со всех сторон.
— Не говори гоп, — предупредил Павел Васильевич. — Впрочем, сейчас есть дело поважнее. Ты подготовился?
— К чему?
— К чему?! — Федотов в первый раз выказал откровенное раздражение. — Как отвечаете, младший лейтенант?
Трущев вытянулся.
— Все материалы по делу Шееля помнишь?
— Так точно.
— Будь гот…
Он не договорил.
Зазвонил телефон. Федотов снял трубку.
— Да, товарищ нарком. У меня. Есть, так точно. Товарищ нарком, обнаружен младший Шеель. Да-да, лично Трущевым. Так точно. Да-да. Слушаюсь. Через пять минут будет внизу.
Он положил трубку и, сменив гнев на милость, предупредил.
— Послушай, голубчик, у нарком сейчас нет времени для доклада, поэтому ты поедешь с ним и по пути все расскажешь. Это очень важно. Безоговорочно выполняй все его распоряжения, каждую секунду будь готов дать справку. Помнишь, о чем тебя предупреждали? Отвечать кратко и по существу, свои домыслы, тем более советы, держать при себе. И не лезь, пока не спросят. Понял?
— Никак нет?!
— Что ты не понял?
— Куда мы поедем.
— В Кремль, Трущев! В Кремль!!! По дороге доложишь наркому насчет младшего Шееля. Если он возьмет тебя с собой, держись достойно. Будешь докладывать или нет, не знаю. Этого никто не может предугадать, но ты должен быть наготове.
Трущев взмолился.
— Товарищ комиссар, да объясните наконец, в чем дело. Кому и что я должен докладывать?
Федотов выдержал длинную паузу, потом, на что-то решившись, сообщил.
— Товарищу Сталину? Насчет Шееля…
Трущев отпрянул на шаг.
— Зачем товарищу Сталину Шеель-то понадобился?
Федотов вновь выдержал паузу, затем предупредил.
— Забудь все, что я тебе скажу. Этот барон оказался крупной птицей. К сожалению, о его аресте узнали там, — он ткнул пальцем в сторону заходившего солнца. — Это, конечно, наша недоработка, но теперь поздно посыпать голову пеплом.
Еще пауза.
— Некоторое время назад полномочный посол Германии, граф фон Шуленбург по особому каналу обратился к товарищу Молотову с необычной или, точнее, необычно-личной просьбой облегчить участь арестованного фон Шееля и по возможности сохранить ему жизнь. Якобы Шеель приходится ему родственником. Молотов упомянул об этой просьбе в присутствии вождя. Хозяин заинтересовался и предложил Лаврентию Павловичу прояснить суть вопроса. Все эти дни мы ждали вызова в Кремль. Сейчас позвонил Поскребышев… Ты поедешь вместе с наркомом и Меркуловым, посидишь в приемной. Если Лаврентию Павловичу понадобится справка, выдашь ее. Все помнишь? Смотри, язык не проглоти. Это наша работа, голубчик, информировать высшее руководство страны обо всем, что происходит на тайном фронте. Этого требует от нас партия. Ступай.
* * *О посещении Кремля Трущев сообщил следующее:
— Что сказать о Петробыче? Ростом он был повыше меня, но не намного. Вот настолько… — Трущев, раздвинув большой и указательный пальцы, продемонстрировал расстояние, отделявшее его от Сталина. Оно оказалось невелико — сантиметра три. — Разговаривал запросто, акцент был куда менее заметен, чем у Берии, разве что называл он меня ближе к Трющеву, чем к Трущеву.
Николай Михайлович закурил.
— В Кремль въехали через Боровицкие ворота и сразу за угол. Обогнули дом Верховного Совета, поднялись на второй этаж. В приемной сидел Постышев, секретарь, следующая комната — зал ожидания. Там находился Власик. В зал мы вошли втроем. Когда Власик распахнул дверь в кабинет, Меркулов неловко, но сильно ткнулся в меня, и я против воли сделал шаг вперед. Берия покосился, но промолчал. Пришлось зайти. О кабинете рассказывать?
