Амброз Бирс - Монах и дочь палача

Я держал ее в своих объятиях, прижимая к своему сердцу, и чувствовал, как ее горячая кровь струится мне на грудь. Она открыла глаза, и взгляд ее застыл на моем лице. В нем я прочел немой вопрос: «За что?», словно я, лишая ее жизни, лишал ее и счастья. Затем глаза медленно закрылись, она вздохнула — медленно и прерывисто… Сердце ее остановилось, и она умерла.

Я обернул ее прекрасное тело в белую простыню, оставив открытым лишь одно лицо, и положил ее на пол. Я расчесал ее чудные золотые волосы, и они рассыпались водопадом по груди и плечам; ткань на груди пропиталась алой кровью.

Я посмотрел на нее и увидел, что она — точно невеста Христова — так чиста и так прекрасна… Потому я снял венок эдельвейсов с образа Святой Девы Марии и возложил его на чело Бенедикты. И вспомнил вдруг те эдельвейсы, что когда-то она принесла мне в темницу скрасить горечь моего заключения.

Затем я пошевелил угли, и густые, яркие сполохи осветили фигуру, завернутую в саван, и прекрасное лицо. Они заиграли на ее золотых прядях, волнами рассыпанных на груди, земле, по плечам, словно они сами занялись ярким причудливым пламенем.

И так я оставил ее.

XXVI

Я спустился с гор той же опасной дорогой, какой некогда шел с моим провожатым, но Господь направлял мои шаги: потому ни разу я не споткнулся и не боялся упасть в пропасть. Уже на закате я пришел к монастырю, ударил в колокол и ждал до тех пор, пока ворота не раскрылись. Брат-привратник не узнал меня и, приняв за дьявола, ударил в набат, перебудив всю монастырскую братию. Я прошел прямо в покои отца-настоятеля и предстал перед ним в своих обагренных кровью одеждах. Я поведал ему о деянии своем и о том, что сам Господь наш помазал меня в священнослужители. Слова мои были выслушаны, а потом меня схватили и бросили в темницу, и вершили суд надо мной, и приговорили к смерти, словно убийцу. О, глупцы! Несчастные, лишенные разума глупцы!

Лишь один человек пришел навестить меня в моем узилище — та самая рыжеволосая Амалия… Преклонив колени, она целовала мне руки и возносила хвалу за то, что я выполнил волю Господа. Только она одна поняла, что я совершил великое и благостное деяние. Я попросил Амалию сослужить мне последнюю службу — отгонять стервятников от моего тела, пока оно не будет предано земле, поскольку Бенедикта не сможет делать этого — она уже на Небесах.

Скоро я соединюсь с ней навечно. Слава тебе, Господи! Аминь!

На этом манускрипт обрывается. Далее несколько строк, начертанных другой рукой:

«На пятнадцатый день октября в год 1680 от рождества Христова на этом месте брат Амброзий был повешен, и на другой день тело его предано земле под виселицей, неподалеку от могилы, где лежало тело Бенедикты — той, которую он убил. Эта Бенедикта, хотя и называли ее дочерью палача, на самом деле была (как стало точно известно со слов молодого Рохуса) незаконнорожденной дочерью отца Рохуса — управляющего соляными копями — и жены палача. Он же клятвенно заверил, что тайна эта была известна и Бенедикте, но та воспылала преступной страстью к нему, однако он с презрением отверг ее домогания.

В остальном же брат Амброзий был верным слугой Господа нашего.

Молитесь за него! Молитесь за него!»

Единственная повесть Амброза Бирса

В творческом наследии американского писателя Амброза Бирса (1842–1913) эта повесть занимает особое место. «Монах и дочь палача» — его единственное относительно крупное прозаическое произведение. Бирс-литератор по своему дарованию и призванию был новеллистом, рассказчиком. Именно как автор фантастических и «страшных» рассказов, военных новелл и блестящий сатирик он завоевал признание сначала в США, а затем и за рубежом, в том числе и в нашей стране.

Вслед за Эдгаром По, верным учеником и последователем которого был, Бирс считал, что только в новелле возможно достижение наибольшего эмоционального эффекта и, соответственно, эмоционального отклика у читателя. Отсюда умение так организовать текст, что он «не отпускает» читателя, интригует его, увлекая по хитросплетениям сюжета. Отсюда и устойчивое предпочтение новеллы иным художественным формам. Этот неписанный закон он соблюдал неукоснительно и лишь единожды отступил от него — ради повести «Монах и дочь палача».

Как и во всем, что касается А. Бирса, — обстоятельств ли его личной жизни и, особенно, смерти, или его творчества — не всё ясно и понятно с его единственной повестью. Сомнения связаны, прежде всего, с авторством. Кто написал «Монах и дочь палача»? Сам Бирс или кто-то другой? И откуда, собственно, сомнения в авторстве?

Предыстория их такова. В 1891 году, уже широко известный тогда писатель, почти мэтр, волею случая познакомился А. Бирс с молодым немцем-эмигрантом. Звали его Адольф Дацингер, был он по профессии зубным врачом, очень плохо говорил по-английски, но горел яростным желанием приобщиться к литературной деятельности. Языка своей новой родины Дацингер не знал совершенно, но уже несколько месяцев спустя, где-то в начале 1892 года принес Бирсу свой первый опус — объемистую рукопись, содержавшую перевод на английский повести малоизвестного немецкого писателя XIX века Рихарда Фосса «Монах из Берштесгатена». Бирс не владел немецким и не мог судить, насколько далек или близок ее автор к оригиналу. Иное поразило его — амбициозность молодого человека, рискнувшего переводить текст на язык, почти ему неизвестный. Следствием была полная нечитабельность рукописи и понятная невозможность публикации. Не обескураженный выводом мэтра, Дацингер предложил Бирсу переработать текст с тем, чтобы, доведя повесть до нужной кондиции, все-таки опубликовать ее. Поначалу Бирс решительно отказался от предложения, но шли дни, складывались недели, затем месяцы, рукопись лежала на столе, и, вероятно, постепенно писатель сжился с сюжетом, и чужие герои оживали, будили воображение и фантазию. Наконец он решился, но выбрал особый путь — не редактора, а писателя, художника и… написал собственную повесть — «Монах и дочь палача». Герои сохранили свои имена, сохранилась и основная сюжетная канва, центральный конфликт и роковой финал, но это была уже не повесть Фосса, ни, тем более, перевод Дацингера — это был совершенно новый текст, рожденный рукой мастера — его стиль, его язык, его построение фразы, эмоциональный подтекст и особый — «бирсовский» — колорит. Так, в общем-то волею случая, в 1892 году и появилась единственная повесть великого американского новеллиста — «Монах и дочь палача».