Сергей Катканов - Рыцари былого и грядущего. Том II
— А ведь религия — это связь человека с Богом. Значит в исламе не так уж много религии?
— Вот именно! Я долго не мог понять, что принёс ислам, в чём его суть. Ведь на уровне богословия ислам — тот самый ноль. Наконец до меня дошло, что ислам — вообще не религия в собственном смысле слова. Это религиозно-политический сплав. Именно в этом уникальность ислама. Новое слово, с которым Мухаммад пришёл в мир, это не новые религиозные идеи, это превращение религии в политику. Потом я нашёл у мусульманских мыслителей множественные подтверждения этой догадки. Как пишет один автор: «Ислам или политика, или вообще ничто».
— В христианстве тоже много политики.
— Ошибаешься. Христианство, как религиозная система, политических идей не содержит вообще. Господь призвал отдавать «Богу Богово, а кесарю кесарево», то есть Богово и кесарево смешивать не надо. Для христиан религия и политика — две параллельные реальности, которые влияют друг на друга, но никогда не пересекаются. Могут существовать политические системы, основанные на христианской идеологии. Есть христианский взгляд на власть. Иные церковные структуры чрезвычайно политизированы. Но ислам не политизирован. Ислам это и есть политика. Ислам не вырабатывает взгляд на власть, как на что-то внешнее по отношению к себе. Ислам сам по себе — теория власти. А практическая цель ислама — захват власти.
Христос сказал: «Царство Моё не от мира сего». Мухаммад мог бы сказать: «Царство моё — в этом мире».
— Корректно ли моделировать то, что мог бы сказать Мухаммад?
— Хорошо, оставим слова, посмотрим на действия. С самого начала Мухаммад — военно-политический лидер, создающий своё государство, где ему принадлежит верховная власть. Это было весьма успешно продолжено его сподвижниками. Шиитский автор делает утверждение, которое относится не только к шиизму, но и к исламу вообще: «Шиизм не позиционирует себя в качестве религии в традиционном для европейца понимании. Он не сводится исключительно к ритуальной практике и комплексу этических норм, а является прежде всего универсальной духовно-политической идеологией. Шиизм не политизирован, а изначально неразрывно связан с политикой. В шиитском вероучении вопрос о власти является самым главным, основополагающим». Обрати внимание на то, что думает исламский автор о религии «в традиционном для неё понимании». Он полагает, что для нас религия это «ритуальная практика и комплекс этических норм». О том, что религия может содержать некую богословскую систему, он даже не догадывается. А в том, что основной вопрос ислама — вопрос о власти, он безусловно прав.
Отсюда понятно, что европейцы попадают в откровенно нелепую ситуацию, полагая, что христианство и ислам — две сопоставимых религии, которые отличаются разными богословскими идеями. Если мы будем искать богословские различия двух религий, мы их не найдём, просто потому что не найдём в исламе богословия.
* * *— Когда мы прибудем в Персию? — спросил Андрей командора.
— А я разве не говорил, что мы пока идём не в Персию?
Андрей молча, с едва заметной напряжённой улыбкой помотал головой, сам на себя удивившись, что задал вопрос. В Ордене его уже почти отучили от праздного любопытства, да, видно не совсем. Дмитрий видел, что Андрей, можно сказать, созерцает бездну собственного несовершенства, и остался доволен, не собираясь ничего объяснять. Задающего вопросы в Ордене отнюдь не считали нарушающим субординацию, но тот, кто спрашивает нечто без прямой необходимости, показывает, что он неспокоен, а неспокойный тамплиер — не тамплиер.
Они лежали на койках. Оба молча смотрели в потолок, казалось, забыв друг о друге. Потом Дмитрий сказал, ни к кому не обращаясь:
— Мы идём в сторону Индии. Прежде, чем повернём к Персии, у меня будет встреча на бескрайних просторах Индийского океана, в нейтральных водах.
Андрей теперь уже молчал, ведь не похоже было, что командор к нему обращается. Дмитрий продолжил:
— Скоро всплывём.
— Можно будет мне выйти на воздух?
— Можно, но учти, что это будет не больше пяти минут. Меня оставят на поверхности, субмарина уйдёт под воду, а я буду ждать катер наших друзей. Не всем друзьям мы показываем свои игрушки, особенно — самые любимые.
Субмарина всплыла. Андрей почувствовал себя счастливым, увидев солнце и вздохнув океанский воздух. На палубе матрос накачивал небольшую надувную лодку. Он был в чёрной робе и тельняшке. Принадлежность к Ордену выдавал только шеврон на рукаве — красный тамплиерский крест на белом поле. Сверху белого поля была, кажется, чёрная полоса, но её трудно было различить на чёрной робе. Командор Князев был одет так же, только без шеврона на рукаве. Странно было видеть Дмитрия в тельняшке. Впрочем, ему шло.
Дмитрий сел в надувную лодку, стоящую на палубе субмарины. Скомандовали погружение. Андрей почувствовал, что в воду они ушли неглубоко, на несколько метров. Через пару часов скомандовали всплытие. Андрей опять не поленился высунуться на воздух. Надувная лодка болталась теперь метров за двести от субмарины. Командор, приближаясь к ним, энергично работал маленькими вёслами.
В каюту Дмитрий вернулся мрачнее тучи. Не говоря ни слова, встал перед иконой и начал молча молится, время от времени крестясь и отвешивая поясные поклоны. Андрей не решился к нему присоединится, сейчас совместная молитва не объединила бы их. Впрочем, сидя на койке, Андрей тоже молился без слов, не обращаясь к Богу ни с какими просьбами, просто стараясь обратить ко Всевышнему всю свою душу. Ему удалось уберечь свой разум от размышлений о неведомых и, похоже, страшных событиях. Наконец Дмитрий присел на свою койку напротив Андрея и, поставив локти на колени, закрыл лицо ладонями. Так продолжалось ещё некоторое время, Андрей по-прежнему старался уйти в себя, точнее — в Бога, чтобы предоставить командору полную автономность и обеспечить невмешательство а его внутреннее состояние. Через некоторое время Дмитрий убрал ладони от лица и посмотрел на Андрея, с тихой печалью улыбнувшись, впрочем, его голос прозвучал довольно бодро:
— Ислам зовёт?
* * *— Ислам зовёт и манит, мессир.
— Хотел поговорить о сунитах и шиитах. Я позаглядывал уже в некоторые книги, но так и не смог понять различия между ними.
— Не удивительно. Ты искал богословских различий, а их нет. Христианин привык к тому, что различия между христианскими конфессиями носят богословских характер: католики, протестанты, православные, монофизиты имеют разные мысли о Боге, о спасении души и так далее. А между суннитами и шиитами почти нет богословских различий, они имеют разные мысли о власти. Это вообще не понять, если не уяснить предварительно, что ислам есть политика.
— А что означают сами термины?
— Ты ведь наверняка об этом читал, но не запомнил. И не запомнил потому, что значение слов «суннизм» и «шиизм» никак не объяснило тебе разницу между понятиями. Напомню: суннизм от «сунна», дословно — пример, обычай. В широком смысле — руководство для мусульманской общины. Шиизм от «шиа» — соглашение и единогласие двух людей или двух групп в убеждении или в деле. Второе, вытекающее из первого, значение термина «шиа» — последователи, приверженцы кого-либо.
— Шииты, кажется, последователи Али?
— Так точно. Али бин Абу Талиб — двоюродный брат Мухаммада и муж его дочери — Фатимы. Али был, можно сказать, первым мусульманином, поскольку первым откликнулся на «исламский призыв» Мухаммада. Али — ключевая фигура шиизма. Шахристани говорит: «Тех, кто следует Али и признаёт его руководство, называют шиитами». Вот тебе, собственно говоря, и весь шиизм.
— А кто такие имамы, которым принадлежит власть, по представлениям шиитов?
— Это потомки Али и Фатимы, то есть прямые потомки Мухаммада, члены его семьи — Ахл аль Байт. Только им, Ахл аль Байт, по представлениям шиитов, может принадлежать абсолютная и универсальная власть над исламским миром.
— А у суннитов есть какие-то основания не любить Али?
— Отнюдь, сунниты весьма чтят Али. Тут надо вспомнить историю. После Мухаммада мусульмане избрали своим религиозно-политическим лидером Абу Бакра. Он стал первым из четырёх «праведных халифов». Халиф — лидер всех мусульман, в руках которого сосредоточена религиозная, военная и государственная власть. Халифа, заметь, избирали путём демократической процедуры, и претендентом на этот пост мог быть любой из сподвижников Мухаммада. Следующим после Абу Бакра халифом стал Омар, потом — Осман, а потом — Али. То есть для суннитов Али — четвёртый праведный халиф — фигура высокочтимая. То, что он был зятем пророка, конечно, имело для суннитов большое, но отнюдь не решающее значение. Ведь власть он получил только в четвёртую очередь и не в силу своей принадлежности к Ахл аль Байт, семье пророка, а в силу демократического избрания исламской уммой (общиной).
