Сергей Житомирский - Ромул
— Кроме того, ты понадобишься мне и ещё одному человеку как свидетель. Можешь и Рема позвать.
В день праздника Никанор отменил занятия, и Ромул вместе с Туском и Нумией отправился в главное святилище этрусков, построенное в северо-восточной, благоприятной части города. Рем отказался идти с ним, таинственно улыбнувшись, сказал, что у него свои дела.
Лёгкий деревянный храм стоял на каменном помосте, куда вела широкая лестница. Само здание занимало только заднюю часть площадки, а двускатная черепичная крыша, подпёртая двумя рядами толстых брёвен, накрывала её целиком. Над портиком высилось какое-то крылатое божество, сделанное, судя по цвету, из обожжённой глины.
Они пришли слишком рано, когда у храма ещё почти никого не было. Войдя внутрь, Ромул увидел большую комнату с окошками под потолком и тремя нишами напротив входа. В нишах стояли нарядно одетые деревянные статуи.
— Слева Уни, ваша Юнона, — объяснил Авл, — в центре Тин-Юпитер, а справа Мин-рва, ваша Минерва.
Как всегда в храме, Ромул а охватило светлое чувство близости высших сил. От древних божественных статуй исходили невидимые токи, которые словно очищали его.
Старик подвёл Ромула к правой стене и показал на ней тесный ряд блестящих бронзовых кружочков, который тянулся от ниши Мин-рвы ко входу. От места, где кружки кончались, ряд продолжали маленькие дырочки.
— Это отметки годов, прошедших со времени освящения храма, — объяснил старик. — Обрати внимание на высоту ряда, её покажет само солнце. Мы встанем у левой стены, чтобы лучше видеть действо.
Ромул оценил длину ряда кружков — их было не меньше сотни — и вдруг понял, что наблюдает неотвратимое течение времени.
Они отошли к стене, где уже стояли серьёзный, сосредоточенный Туск и взволнованная Нумия, и стали дожидаться полдня. Храм быстро заполнялся, Нумия тихо шептала молитвы.
— Взгляни на средний столб, — проговорил Авл. — Ритуал начнётся, когда светлая полоса приблизится к верхней метке. Сперва заиграют музыканты и прозвучит новогодняя молитва жрицы Нортии.
Ромул подумал и спросил:
— А кто укажет время в облачную погоду? Или в этот день всегда солнечно?
— Водяные часы, — ответил старик.
Ромул кивнул, хотя и не знал, что это такое. Тем временем пятно света, входившего через дыру в основании портика, медленно опускалось по торцу столба и наконец достигло метки. Вдоль стены прошли священнослужители и остановились, повернувшись лицом к пришедшим. Крайние заиграли на трубах и свирелях, средние взмахнули висящими на цепочках чашами, и в зале закружились струи приятно пахнущего дыма. Они загорались в луче солнечного света, делая его похожим на гигантский палец, которым солнечный бог указывает время ритуала.
Когда невесомый палец достиг следующей метки, жрица в середине ряда служителей поднялась, встав на возвышение, и откинула с лица покрывало. Ромул был поражён её загадочной красотой. На плечи падали чёрные, как вороново крыло, волосы, такими были и брови, тонкие алые губы выделялись на белом лице, огромные глаза сияли. Она запела высоким голосом молитву, слов которой Ромул не мог разобрать, кроме «богиня», «неотвратимая» и «завершающая». Ромул, затаив дыхание, вслушивался в звуки чудесной божественной песни.
Но вот она смолкла, в храме воцарилась торжественная тишина. Жрице подали гвоздь и бронзовый молоточек, она замерла, следя за светлым пятном, незаметно ползущим вниз. Вот оно коснулось третьей метки. Жрица грациозно повернулась, левой рукой приложила к дырочке гвоздь, звонко стукнула по его широкой шляпке молотком, затем ударила ещё два раза, и полоса бронзовых бляшек стала длинней на одну.
— Благословенна да будет память о звезде, давшей нам завершить этот год, — торжественно произнесла жрица, — благословенна да будет звезда нового года.
Когда все разошлись, Авл повёл спутников к задней части храма, где в каменном помосте оказалась дверь с лесенкой, ведущей вниз. Там в просторном подвале стояли столы и скамейки, отдыхали жрецы и музыканты. Жрица Нортии, задумавшись, сидела у стола, освещённого солнцем, проникавшим через одно из отверстий в верхней части стены. Авл положил перед ней три серебряные монеты и сказал, что просит её в этот священный день превратить его рабыню в лаутню-вольноотпущенницу.
— Вот свидетели, — кивнул он на Ромула и Туска.
— Не слишком ли они молоды? — покачала она головой, и Ромул с испугом понял, что сама она далеко не молода. Её голос звучал совсем не так, как во время молитвы, лицо казалось усталым, у глаз проступили морщины.
— Им давно исполнилось шестнадцать, — ответил Авл.
Жрица спрятала деньги, приказала зажечь лампу и достала из шкатулки гладкую дощечку. Накалив на лампе иглу с деревянной ручкой, она стала выжигать на дощечке слова, справа налево, как пишут этруски. Авл подсказывал ей:
— Я, Авл Вальтур из Габий, отпускаю свою женщину Нумию, сабинянку из Кур. Свидетели обряда Туск из Габий и Ромул из Альбы Лонги.
Жрица задула лампу, достала из шкатулки бронзовый кружок и тот самый священный молоточек, каким вбивала гвоздь, положила кружок на дощечку и ударила по нему. На дощечке отпечатался затейливый вдавленный узор. Авл взял документ и спрятал его под одеждой.
— Теперь пойдёмте совершим обряд.
Они вышли наружу, где за храмом росло несколько старых дубов. Между ними стояло кресло, грубо вытесанное из глыбы туфа. Ромул прочёл выбитую на спинке этрусскую надпись: «Здесь садятся добронравные рабы, встают свободными». Жрица торжественно произнесла:
— Сядь Нумия, женщина Авла, и накрой голову, — потом высоким звонким голосом прочла молитву, и снова Ромул ощутил присутствие незримой богини. Закончив, жрица обратилась к Нумии: — А теперь открой лицо и поднимись, женщина, отныне принадлежащая только богам и самой себе.
Нумия откинула платок, оставила сиденье, опустилась на колени перед Авлом и жрицей и закрыла лицо руками. Она плакала.
— Успокойся, Нумия, ничего плохого ведь не случилось, — сказала жрица. — Авл просто утвердил перед богами и людьми то, что вы давно уже решили. Пойдёмте ко мне, я угощу вас как старых друзей, поближе познакомлюсь с юношами, о которых ты мне так много рассказывал.
— Мы решили, — шепнул Ромулу Авл, — что она будет со мной, пока не похоронит.
Они прошли к расположенным рядом с храмом домам, где жили служители. Жрица пригласила гостей за стол, к ним присоединилась её дочь Герсилия, миниатюрная живая девушка с ярко-рыжими вьющимися волосами.
— А где отец? — спросила жрица.
— Позвали гадать, — ответила дочь.
Две служанки быстро поставили на стол угощения и вино. Разговор шёл по-этрусски, сперва о предзнаменованиях на новый год, потом о тонкостях гадания по печени жертвенной овцы. Туск понимающе кивал, иногда вставляя реплику, а Ромул, ещё находившийся под впечатлением красивого и торжественного обряда, молчал и любовался сидевшей напротив Герсилией. С её платьем цвета весенней зелени удачно сочетались крупные бусы из карфагенского стекла со сверкающей бронзовой подвеской. Ему нравилось её тонкое живое лицо, стройная фигура, плавные движения. Почему-то, глядя на неё, Ромул ощущал возвышенную радость, почти такую же, какая бывает во время благодарственной молитвы.
Когда трапеза подошла к концу, Герсилия попросила у матери разрешения оставить общество и позвала с собой Ромул а «поболтать». Ромул был приятно удивлён. Он слышал, что этрусские обычаи по сравнению с латинскими дают девушкам гораздо больше воли, но не думал, что можно вот так запросто пойти поговорить с едва знакомой девушкой. Он привык, что в Альбе девочкам, едва они достигали возраста невест, разрешалось встречаться с парнями только в храмах или на городских и семейных праздниках.
Они вышли в крошечный огороженный садик позади дома. Герсилия села на скамейку за стол для игры в кости с бортиками и нарисованными в углах клетками для счета, Ромул уселся напротив. Герсилия рядом с ним казалась игрушечной. Она с интересом разглядывала его:
— Ты такой большой! Говорят, у вас в Альбе все такие, потому что вы родичи Энея и в вас есть кровь Венеры, нашей Туран. Правда, Таг не говорил, чтобы Туран рожала сына от смертного, но, может быть, это случилось уже после его явления...
— Какая у тебя мать красивая, — сказал Ромул, — а ты ещё лучше. Только волосы у тебя совсем другие, золотистые.
— У неё на самом деле тоже рыжие, — засмеялась Герсилия. — Просто она их красит, чтобы не видно было седых прядок. И губы красит, и глаза подводит. Это нам, молодым, боги дают красоту бесплатно, а женщинам старше не так-то просто её удержать...
И тут Ромул понял, что в нём сидит стрела Венериного сына, незаметно проникшая в сердце. Он продолжал ощущать беспричинную радость, глядя на девушку, но теперь уже знал почему. Всё в ней стало для него родным и близким. С каждым её словом, жестом, улыбкой он открывал в ней новые чёрточки, и все они неизменно восхищали его. Его привлекала её живость, способность становиться то смешливой, то таинственной, он наслаждался чистым голосом собеседницы, не особенно вникая в её болтовню, невпопад отвечал на вопросы и хотел только одного — чтобы это продолжалось вечно.
