Александр Волков - Два брата (др. ред.)
Дьяк Курбатов доносил о них Головину:
«Англичане учат учеников науке чиновно, а когда временем загуляют или, по своему обыкновению, почасту и долго проспят… А дело из них признал я совершенно в одном Андрее Фарварсоне, а те два, хотя и навигаторы писались, только и до Леонтия наукой не дошли».
Англичане не знали русского языка, предметы свои читали по-латыни, и ученикам-навигаторам, чтобы их слушать, пришлось учить латинский язык.
Чтобы поправить дело, учителем Навигацкой школы вскоре же после ее открытия был приглашен Магницкий, который и занял там ведущее положение наравне с Фарварсоном. Гвин и Грейс невзлюбили талантливого русского сослуживца и старались причинять ему неприятности. Это, однако, не обескураживало Магницкого, он занимался своим делом, преподаванием арифметики, с большим увлечением.
Магницкий решал на доске два-три примера для образца, а затем предлагал ученикам работать самостоятельно. Любовь его к науке передавалась и большинству учеников.
Леонтий Филиппович перевел к себе от Киприанова некоторых наиболее способных и старательных учеников. В число их попал и Егор Марков.
Егор Марков скоро стал любимцем Магницкого. Леонтий Филиппович подарил ему свою «Арифметику». Это был огромный том большого формата, фунтов шести весом, переплетенный в доски, обтянутые кожей.
Марков как святыню хранил подарок учителя. Он наизусть выучил стихи, которыми автор, по тогдашнему обычаю, щедро украсил книгу для развлечения и назидания учащихся отроков.
Учить таблицу умножения Леонтий Филиппович уговаривал своих читателей так:
Аще кто не твердитТаблицы и гордит,Не может познати,Числом что множати,И во всей наукеНе свобод от муки.
Через два месяца после перехода в класс Магницкого Егор выучил действия с целыми числами и перешел к дробям. Леонтий Филиппович не мог нарадоваться на такого способного ученика и повел его в свой кабинет.
Егор вошел к Магницкому с потупленной головой и споткнулся о порог.
— Смелее, парень! — услышал он ободряющий голос Леонтия Филипповича.
Егор поднял голову. Обширная комната была уставлена шкафами с книгами. На тумбах стояли глобусы небесные и земные, модели непонятных машин. В ящиках под стеклами виднелись коллекции минералов, жуков, бабочек.
Егору все это очень понравилось. Особенно привлек его шкаф с инструментами. Всевозможные стамески, зубила, долота, сверла, рубанки, пилки… Егор шагнул вперед как зачарованный и позабыл обо всем на свете.
— О-о!.. — только и мог прошептать он.
Магницкий улыбнулся:
— Что тебя больше всего прельщает?
— Эти. — Марков протянул руку к инструментам.
— Ты, верно, любитель механической работы? — догадался Леонтий Филиппович. (Егор не понял.) — Умеешь, говорю, разные вещи делать? Ящики, наприклад?[69]
— Могу, могу! — заторопился Егор.
— Так… Сделаешь ты мне ящики для школьных коллекций?
Глаза Егора заблестели от счастья, и Леонтий Филиппович ласково потрепал его по плечу:
— Вижу, рад! Приходи после занятий.
Голова у Егора кружилась от радости, когда он вышел из кабинета.
Магницкий думал:
«Вот в таковых юношах вижу надежду русскую. Сказать по правде, вельможные ученики мало проку показывают. Ленивы, своенравны… А от сих, из простого народа, великую пользу мню…»
Егор все свободное время проводил в небольшой комнате за кабинетом Магницкого, которая служила мастерской. Марков сделал прочные и красивые ящики, украсил их резьбой. Леонтий Филиппович дал ему новое поручение: поправить некоторые приборы. Егор справился и с этой работой. Парень поражал учителей своей сообразительностью. Он осматривал, разбирал и вновь собирал незнакомую машину, и устройство ее становилось Егору ясным.
В кабинете Магницкого испортились часы с музыкой.
— Я исправлю, Леонтий Филиппыч!
— Испортишь.
— Не испорчу, будьте покойны!
Егор возился с часами целую неделю. Они пошли и заиграли по-прежнему.
— Да ты чудодей! — восхитился Магницкий.
Теперь Егор возвращался домой только поздним вечером.
— Убьют тебя ночью на улице, — загоревали мать и бабушка.
— Не убьют! — сказал Егор и гордо вытащил из-за пазухи огромный пистолет.
— Батюшки светы! — ахнули женщины. — Откуда взял?
— Леонтий Филиппыч дал. Попорченный был, а я исправил. Хотите, стрелю?
Женщины в страхе отшатнулись от Егора.
* * *За два года, что прошли со времени поступления в Навигацкую школу, Егор сильно вырос. Ему шел пятнадцатый год. С годами юноша стал больше походить на бабушку: темные брови над переносьем сомкнулись и придавали лицу вид решительный и немного хмурый. Мягкие темно-русые волосы, ровно подрезанные спереди, падали на большой выпуклый лоб; живые серые глаза горели умом. Опрятный, ловкий, Егор был не суетлив, но быстр в движениях. К школьной форме Егор привык; в ней он чувствовал себя совершенно свободно.
— Подрастает парень, — задумчиво говорила мать.
— Скоро женить пора, — поддакивала бабушка Ульяна.
Магницкий разрешил Егору брать книги из обширной школьной библиотеки. Там были сочинения латинских и греческих классиков, история, политика. Все это мало прельщало Егора. Он стремился к технике. Раскрыв техническую книгу, изданную за границей, он с жадностью вглядывался в подписи к чертежам и рисункам.
— Надобно тебе иностранному языку обучиться, — сказал Егору Магницкий.
И Егор начал изучать немецкий язык.
Глава XIV
БЕГСТВО
Тучи ползли с моря непрерывной чередой. На землю сыпался надоедливый осенний дождик. Солнышка не видно было по неделям. Ветер нагонял с моря огромные валы, с шипеньем и плеском штурмовавшие низменные острова. Земляные бастионы, возведенные летом, оплывали, их беспрестанно приходилось подновлять.
Плохо было в новом городе Петербурге. Трудно пришлось строившим его работным людям. Насильно согнанные в петровский «парадиз», оторванные от дома и семьи, вчерашние крестьяне, беглые солдаты, ремесленники ютились по баракам да землянкам. Землянки заливало грязной жижей. Напрасно обитатели их все выше и выше громоздили нары — вода настигала их, будила ночью, сгоняла с постелей, устланных еловыми лапами и листвой.
Петр приказал прокапывать глубокие канавы для стока воды — это мало помогало. Почва вся была пропитана водой, как губка. Вода сверху, вода снизу, вода вокруг…
Приказчики да десятники богатели на народной нужде — кормили строителей впроголодь: покупали гнилое мясо, затхлую муку, а в отчетах продукты писались первосортными, приобретенными за высокую цену. Кнут надсмотрщика заставлял землекопов, каменщиков и плотников работать по восемнадцати часов в сутки, и работник только тогда освобождался от выполнения своего «урока», когда падал без сознания.
Измученные непосильным трудом и тяжкими условиями жизни, строители заболевали горячкой, тифом; болезни быстро сводили их в могилу.
Царю еженедельно подавались сведения об убыли строительных рабочих Петербурга. Царь сердито надувал полные щеки и писал приказы:
«Пополнить число убитых новым набором по городам и губерниям, не считаясь с отговорками помещиков о неимении людей…»
* * *Артель Акинфия Куликова потерпела жестокий урон: умер дед Трофим Божидень; башкир Пахлай, доведенный до отчаяния ежедневными порками, решил убежать и утонул, когда в кандалах переплывал Неву.
Самого Акинфия свалила горячка. С лицом, пылающим от жара, он бился в бреду на нарах, соскакивая с постели, куда-то рвался.
Илья чуть не силком притащил к товарищу лекаря. Тот пощупал у больного пульс, приподнял веки, заглянул в мутные, воспаленные глаза.
— Не выживет, — равнодушно буркнул он и ушел.
Илья не отступил перед бедой. Он сидел у постели друга целыми ночами, насильно вталкивал ему в рот разжеванный хлеб, клал на голову холодные примочки. Несмотря на угрозы надсмотрщиков и наказания, Илья и днем отрывался от работы — поухаживать за больным. Впервые Илья понял, как дорог стал ему верный товарищ долгих скитаний, как страшно было бы потерять его.
Родного отца Марков лишился в раннем детстве, когда не мог еще осмыслить всей тяжести утраты. Но теперь… Теперь Акинфий стал ему отцом, и парень во время болезни друга впервые назвал его батей.
Признательная улыбка тронула обострившиеся черты больного.
— Илюша… сынок… — прошептал он и впал в беспамятство.
Железная натура Акинфия взяла верх над болезнью.
— Батя! Слышь, батя! Пора убегать из этого адова места, — шепнул однажды ночью Илья только что поправившемуся товарищу.
